– Внимание! – Их сознания коснулось предупреждение. – Мы на Планете. Теперь мы представляем Расу.

Индивидуальность их уменьшилась, но не растворилась совсем в раздвигающемся горизонте восприятий и ощущений.

Эта планета была пунктом сбора представителей космических Рас из различных Вселенных. Она находилась в очень странном месте, называемом всеми Расами Нейтральным. Одна огромная планета на всю Нейтральную Вселенную. Во всей Метавселенной только здесь представители всех Рас чувствовали себя комфортно, несмотря на биологические различия.

– Мы собрались здесь для решения общей проблемы, – начался мыслеобмен между Расами. – У каждого из нас возникли трудности, связанные с изменением основопологающих законов. Надо решить, что нам делать.

– Что тут решать, изменение приходит откуда-то извне и является для нас злом, с которым надо бороться!

– Есть различные мнения на этот счет.

– У нас, ведь, есть уже печальный пример: Разрушающиеся Миры. Какое еще может быть мнение?

– Изменение Законов само по себе может являться Законом. И данное Изменение, возможно, готовит почву для чего-то высшего, или же для нашего дальнейшего развития. Это не обязательно есть Зло. Возможно, мы не все знаем.

– Надо попытаться выйти за Пределы.

– Ах, Эло, опять Эло. Но кто же станет лидером, уж не ты ли?

– Для кратковременного выхода за Пределы не требуется лидер. Нам бы только успеть понять, что творится там, за Пределами.

– А что, хорошая идея, – поддержали Расу Эло.

– Ну что ж, попробуем.

Сознание Рас резко расширилось, воспринимая неизвестную активность окружающей среды. Резкая боль! Ощущение лавины ненависти и злобы. Колебания. Грубые, ничего не значащие, пока, для того Существа, которое создалось коллективным сознанием Рас, колебания. Существо напряглось, пытаясь понять грохотание среды…

* * *

Одек часто и глубоко дышал, сердце бешено колотилось. Не оттого, что ЗДЕСЬ были другие условия, под которые пришлось подстраивать свой организм. От увиденного сознание, скованное узкими рамками догм, бастовало, пытаясь вырваться за искусственные пределы. Он волей удерживал свое мировосприятие, наслаждаясь раскрывшимся видом, зная, что, отпустив сознание, он будет видеть все это уже по-другому.

Он стоял на громадном, диаметром не менее двух километров, шаре, будто отполированном кем-то до блеска. Вокруг, все видимое пространство, занимали шары раза в два меньше того, на котором стоял Одек. Они отстояли друг от друга на равном расстоянии. Горизонта, как такового не было. Где-то там, на границе видимости, своей острой вершиной в гущу шаров упиралась исполинская пирамида, основанием уходя в радужные выси, теряясь уже над головой Одека. Временами по пирамиде пробегала рябь, и она меняла цвет, а вслед за ней, начинаясь от вершины, уткнувшейся в «землю» мгновенно достигая шара, на котором он находился, бежала волна: шары тоже меняли свой цвет. Волна быстро терялась за спиной исследователя, получающего удар по сознанию.

Наконец, он отпустил свои чувства, стал «видеть» дальше, воспринимать больше и «слышать». Да, это был ХОР, весь этот мир пел: шары, пирамиды, которых здесь оказалось довольно много, даже «воздух», и тот являлся не просто переносчиком колебаний. Сознание Одека совершило очередной скачок, подходя к границе Пределов.

***

– Ну, что?

– Ничего не помогает, Коля.

***

Одек пришел в себя. Журчание ручейка, шелест листвы и щебет птиц вернул его к действительности. Что это было? Какие-то странные фразы. Ладно, потом разберемся. Он вызвал такси, вышел на трассу, дождался машины и поехал в город.

Эло, как и обещал, кое-что «исправил». Вся военная машина упорно искала «шпионов», но не Одека и Анели. Да и самих виновников никто не узнавал, хотя жили и работали они в том же городе. Жили они в отдельной квартире, прямо напротив своего интерната. И только карапузы, с которыми уже молодожены постоянно общались, каким-то своим, детским чутьем угадывали в них тех самых папу Одека и маму Анели. Благо возраст их позволял бывшим одноклассникам и друзьям по интернату считать все это лишь детскими выдумками, и не обращать внимания на странных посетителей детского дома, помогающих детям, но все еще не решивших взять кого-нибудь в свою семью.

На одном из поворотов таксиста остановил инспектор.

– Любим быстро ездить? – Любезная улыбка и счастливые глаза, осматривающие документы водителя.

– Да, что я там превысил? Пару метров? У вас радар то, нормальный? – И заметив поскучневший взгляд инспектора, потянулся к кошельку. – Ну, ты не серчай, командир, просто на душе накипело. Ты думаешь, нам, простым работягам, легко? У меня родители пенсионеры, сам понимаешь, на пенсию сейчас не шибко разживешься. Государство о нас не думает, все себе хапает. Говорят, казна пустая, зато свои карманы, жлобы, наполняют. – И преданно глядя в уже участливые, все понимающие глаза инспектора, протянул купюру. – Давай по-человечески: держи двадцатник, и разбежимся.

– Что у нас за жизнь такая! – Негодовал водитель, когда машина набрала скорость. – Там дай, тому вложи в конвертик. Со всех сторон дерут, обдирают, как липку. Относятся к нам, как к стаду баранов, нуждающихся в периодической стрижке. Сколько можно?

– Вы правы, – согласился Одек. – Казна пустая, а карманы у жлобов полные.

– Вот-вот, жлобы и только.

– А кто же им заполняет эти карманы?

– А я почем знаю? Лично я им ничего не даю. Да я с ними и не встречаюсь, они всегда с армией охраны, и на броневиках.

– Лично Вы, и лично им, конечно нет. Им дают нижестоящие, а тем, в свою очередь, по цепочке, все мелкие служащие, как вот этот инспектор, о которых вы говорите «там дай, тому в конвертик…». Почему вы не заплатили в казну полтинник, а дали ему на «лапу» двадцатник?

– Где я возьму полтинник? Вот, если бы государство сделало тариф штрафа в двадцать рэ, тогда и отдал бы в казну.

– Нет, вы бы тогда давали пятерочку на лапу, но ни в коем случае двадцатник в казну.

– А и нечего государству давать. Что оно для простого человека сделало?

– А что оно может сделать, если денег не хватает? Где возьмется пенсия Вашим родителям, если одного не заботит, что штраф не пошел в казну, другого, что налоги не заплачены, а просто куплен налоговый инспектор.

– А сейчас без взяток никуда и никак. Сажать надо взяточников, руки отрезать за то, что берут.

– Тогда надо отрезать руки и тем, кто дает взятки, потому что в сложившейся бюрократической системе они более заинтересованы. Каждый хочет быть крутым, имеющим блат, умеющим решать любые проблемы. Потому и дают взятки, чтоб иметь какие-либо преимущества перед остальным, как такие считают, быдлом, не понимая, что быдлом в данном случае являются они сами. Мало того, надо еще и побряцать преимуществом, чтоб все знали, ХТО тут главный.

– Я никогда не бряцаю своими связями, – буркнул водитель.

– Но взятки даете. – Упрекнул Одек и вздохнул. – Все это можно было бы искоренить, но для этого надо, чтоб люди перестали гоняться за призраками блага, а уделяли больше внимания своим детям.

– Не понял, за чем гоняться?

– Сейчас создается все больше и больше крайне «необходимых» в быту вещей, как нас убеждают рекламы. «Вы не хотите тратить много времени на уборку? Вот Вам новый пылесос! Вы измождены постоянными стирками? Вот Вам сверхсовременная стиральная машинка! Вам некогда подсчитать семейный бюджет? Вот Вам суперкомпьютер!» Но, чтоб выплатить многочисленные кредиты по всем этим приобретениям нужно потратить много более времени и энергии на дополнительный заработок, чем освобождают эти приборы. И эта погоня за призраками блага вечна, ведь всегда найдется что-то более новое, современное, высокотехнологичное и комфортное, что Вы захотите приобрести. Детям же достаются крохи внимания, пока родители заняты приобретением игрушек для себя, убеждая своих чад, что это ради их же блага. Современным родителям некогда задумываться над каждой проблемой в отдельности, возникающей у маленьких членов общества. Гораздо легче либо все разрешить, и тогда ребенок растет с осознанием вседозволенности и безнаказанности, либо все запретить, и маленький человечек уже с раннего детства приучается душить в себе любую инициативу.