Несмотря на это, на заседании говорилось «как о чем-то само собою разумеющемся», что ленинская статья должна быть опубликована, может быть, как предлагали некоторые, лишь с удалением «слишком резких личных моментов»[140]. Тем не менее, «сеньорен-конвент» подтвердил решение президиума съезда о запрещении оглашать ленинские документы на пленарных заседаниях и на секции по национальному вопросу, в результате чего грузинские оппозиционеры были лишены права даже ссылаться на эти документы. Когда Мдивани в своей речи пытался цитировать отдельные положения ленинской статьи, председательствующий Каменев грубо прерывал его.

После съезда статья Ленина распространялась в списках среди членов партии и даже попала за рубеж, в результате чего она была опубликована 17 декабря 1923 года в меньшевистском эмигрантском журнале «Социалистический вестник». Несмотря на это, запрет на её публикацию в СССР не был снят вплоть до 1956 года.

В те месяцы, когда Ленин работал над своими последними статьями, внутри Политбюро происходили чрезвычайно драматические процессы. Приближался XII съезд партии. 11 января Политбюро утвердило Ленина докладчиком по политическому отчёту ЦК съезду. Однако вскоре стало ясно, что состояние здоровья Ленина оставляет мало надежды на возможность его участия в работе съезда. Встал вопрос о том, кому поручить выступление с основным политическим докладом.. Сталин на заседании Политбюро по этому поводу заявил: «Конечно, Троцкому». Его поддержали Калинин, Рыков: и Каменев (Зиновьев в это время находился в отпуске на Кавказе). Троцкий возразил против этого предложения, заявив, что партии будет не по себе, если кто-нибудь попытается как бы персонально заменить больного» Ленина. Он предложил провести съезд без вводного политического доклада, а членам Политбюро выступить с докладами по основным пунктам повестки дня. Троцкий прибавил к этому, что его отказ связан и с тем, что у него существуют с большинством Политбюро разногласия по хозяйственным вопросам: «Какие там разногласия?» — ответил Сталин. Калинин прибавил: «Почти по всем вопросам в политбюро проходят всегда ваши решения»[141].

«Сталин знал, — вспоминал впоследствии Троцкий, что со стороны Ленина на него надвигается гроза, и со всех сторон охаживал меня. Он повторял, что политический доклад должен быть сделан наиболее после Ленина влиятельным и популярным членом ЦК, т. е. Троцким что партия ничего другого не ждёт и не поймёт. В своих попытках фальшивого дружелюбия он казался мне ещё более чуждым, чем в откровенных проявлениях вражды, тем более что побудительные мотивы его слишком торчали наружу»[142].

Обратим внимание, что 6 января, за несколько дней до обсуждения вопроса о политическом докладе, Сталин в письме членам ЦК предложил «назначить т. Троцкого замом предсовнаркома (предложение т. Ленина), отдав ему под специальную его заботу ВСНХ» и добавил, что это могло бы «облегчить нашу работу по ликвидации «хаоса»[143] (в области государственного управления. — В. Р.). Сталин изображал дело так, будто его предложение означает возвращение к предложению Ленина, выдвинутому в сентябре 1922 года. Однако между этими двумя предложениями было существенное различие. Ленин предлагал, чтобы Троцкий стал первым заместителем предсовнаркома, Сталин же предлагал, чтобы Троцкий стал одним из замов, отвечающим за конкретный участок работы.

Положение изменилось после возвращения Зиновьева, который стал требовать, чтобы с политическим докладом на съезде выступил он. Теперь мысль о представлении на съезде Зиновьева в качества преемника Ленина легла в основу фракционных действий «тройки». За спиной Троцкого шли непрерывные тайные совещания, в то время ещё в очень узком составе. После них Каменев обращался к наиболее доверенным лицам из руководства партии с вопросом: «Неужели же мы допустим, чтоб Троцкий стал единоличным руководителем партии и государства?»[144] Таким образом «тройка» впервые посеяла (сначала в кругу наиболее близких к ней лиц) доживший до наших дней миф о стремлении Троцкого к личной диктатуре. Тогда же впервые, и опять вначале закулисно, триумвиры и их приспешники стали ворошить прошлое, напоминая о дооктябрьских разногласиях Ленина с Троцким и подготавливая тем самым свой наиболее фундаментальный миф — о «троцкизме». Уже в начале 1923 года в списках стали распространяться анонимные памфлеты против Троцкого, которые в первую очередь напоминали о его «небольшевистском» прошлом.

В разгар фракционной борьбы «тройки» с Троцким (а фактически, и с больным Лениным) произошёл чрезвычайно острый эпизод, впервые обнародованный Троцким в статье «Сверхборджиа в Кремле». Как следует из этой статьи, в феврале или в самом начале марта на заседании Политбюро Сталин сообщил, что на днях Ленин вызвал его к себе и попросил передать яд. По словам Сталина, эта просьба Ленина мотивировалась тем, что он боится в результате нового удара лишиться речи и стать инвалидом. В этом случае он считал за лучшее покончить с собой.

Из воспоминаний Крупской известно, что Ленин одобрил поступок супругов Лафаргов, которые предпочли добровольно уйти из жизни, чем жить инвалидами. «Ильич говорил: «Если не можешь больше для партии работать, надо уметь посмотреть правде в глаза и умереть так, как. Лафарги»[145].

В 1926 году, во время работы июльского пленума ЦК и ЦКК, на котором лидеры левой оппозиции потребовали выполнить совет Ленина о снятии Сталина с поста генсека и в обоснование этого требования приводили многочисленные факты о крайне отрицательном отношении Ленина в последние месяцы его жизни к Сталину, М. И. Ульянова обратилась к пленуму с заявлением. В нём утверждалось, что Ленин до конца своих дней хорошо с особым доверием, относился к Сталину, о чем свидетельствует, в частности, факт ленинского обращения к нему с такой просьбой, с какой можно обратиться лишь к настоящему революционеру. Имелась в виду просьба Ленина о яде, которая в письме Ульяновой конкретно не называлась.

Это заявление было написано Ульяновой по наущению Бухарина и Сталина с целью дезавуировать сообщения лидеров оппозиции. В 1989 году была опубликована фотокопия проекта заявления Ульяновой, написанного рукой Бухарина.

Сохранилась также запись Ульяновой, не предназначавшаяся для печати, в которой она пыталась переосмыслить для себя факты и выводы, содержавшиеся в этом заявлении. Из этой записки следует, что впервые просьба Сталину о яде была высказана Лениным зимой 1921—1922 годов, когда он ощущал резкое падение работоспособности и опасался наступления паралича. Сталин тогда обещал в случае ухудшения здоровья Ленина передать ему яд. С повторной просьбой Ленин обратился к Сталину после первого удара в мае 1922 года, заявив, что «время исполнить данное раньше обещание пришло». Сталин сообщил об этом разговоре находившимся в соседней комнате Бухарину и Ульяновой. После переговоров с ними по этому вопросу он вернулся к Ленину и сказал, что разговор с врачами убедил его, что «не всё ещё потеряно и время исполнить … просьбу не пришло»[146].

Эти свидетельства Ульяновой подтверждаются и дополняются воспоминаниями Фотиевой, которая в 1967 году рассказала писателю А. Беку: «Ещё летом (1922 г.) в Горках Ленин попросил у Сталина прислать ему яда — цианистого калия. Сказал так: «Если дело дойдет до того, что я потеряю речь, то прибегну к яду. Хочу его иметь у себя». Сталин согласился. Сказал: «Хорошо». Однако об этом разговоре узнала Мария Ильинична и категорически воспротивилась… В общем, яда Владимир Ильич не получил. Но после нового удара он в декабре под строгим секретом опять послал меня к Сталину за ядом. Я позвонила по телефону, пришла к нему домой»[147]. По словам Фотиевой, Сталин и в этот раз не передал ей яда.