(Документ 10)

СИРОТА КСАВЕРИУС – СИРОТЕ КРЕКЕРБОРГУ. ВСЕМ МОИМ: «ВСЕ ВРАССЫПНУЮ», «СТРАУС НА АСФАЛЬТЕ». ВСЕМ ЖМЕРИНЦАМ И ПЕРВЫМ ПИЛОТАМ, ПРОШЕДШИМ ОБУЧЕНИЕ НА ШТАБНОЙ ПЛАНЕТЕ – «ВЫ УВОЛЕНЫ, ДЕТИ». ЖДАТЬ И НАДЕЯТЬСЯ. ГРАНИЦА – ВЕЗДЕ. ПОЛКОВНИК КРЕКЕРБОРГ, ПРИНЯТЬ ОТСТАВКУ У ВСЕХ НАШИХ, ПРИКРЫВАТЬ ОТХОД ДО ПОСЛЕДНЕГО ПАТРОНА. ОТВЕТА НЕ ЖДУ.

ПАМЯТЬЮ МАМЫ. ФЛАГ.

Только через два часа на "Стратокастере", возбужденном и перемешанном неожиданной и недостойной смертью Хелен Джей, арестом Збышека, историей с Маллиганом и невнятностью положения вообще, установилось спокойствие. Спокойствие в том смысле, что аяксы разошлись по каютам и ресторанам, перестали бросаться на каждого встреченного в коридоре казака; охрипший от непрерывного орания по ста возможным каналам охранный комплекс шипоносца получил возможность отдохнуть, а войсаул Полугай перевел дух. Ему пришлось здорово понервничать. Увещевания пополам с предъявлением на каждом шагу приказа Министра Обороны о беспрекословном подчинении, на аяксов действовали очень слабо. У них было, кому подчиняться, не та баба Хелен Джей, чтоб вот так запросто и глупо свернуть себе шею по пути на пляж; убили, гады! Но, так или иначе, через два часа шаткое спокойствие установилось, Полугай, честное слово, не понимая, почему оно установилось, от усталости просто обрадовался.

В рубке "Коня Белого" с самого начала инспекторской деятельности Полугая (начавшейся еще над Пыльным Мешком, к январским событиям Полугай опоздал всего на день) установили здоровенный ситуационный комбайн, работавший синхронно с большинством следящих и регистрационных систем шипоносца. Большую часть времени Полугай проводил за центральным монитором комбайна, наблюдал за жизнью "Стратокастера", читал отчеты патрулей и так далее. Сюда же он пришел отдохнуть после ареста Какалова и ораторского марафона в коридорах шипоносца, на всю жизнь возненавидевший хитрого лиса Крекерборга и его псов-заместителей, явно хотевших бунта. На провокацию псы не решились, слишком явно, но Крекерборг постоянно намекал на чье-то высокое неудовольствие и какие-то санкции… ладно, подумал Полугай, лает, лает – не укусит.

– Господин войсаул! – браво сказали за спиной. – К связи!

Войсаул вздрогнул. Посмотрел на часы. Да, время отведенное на этап миссии вышло, надо делать доклад. Войсаул встал и наткнулся на обожающий взгляд младшего урядника связиста Ряхлова, мальчишки, нежноусого и кареглазого, однако весьма шустрого и правильного.

– Прошу вас, господин войсаул! – со звоном воскликнул Ряхлов, пропуская командира мимо себя четкими строевыми фрикциями. Войсаул прошел в кабину секретной связи. Проектор был уже включен, над полом покачивался, живо напоминая Полугаю вурдалака в церкви, войсаул Кребень.

– Говори! – сказал Кребень, не теряя времени на приветствия и не дожидаясь, пока Полугай замкнет дверь.

– Очень сложно, Матвей. Непростое задание – сотней взять флагмана. Здесь серьезные бойцы. Добрая школа.

– Так, – сказал Кребень. – Мозги трахать тебе, Кирьян, не стану. Ты воин опытный, сам сообразишься. Попробуй лаской… О главном давай.

– Погоди, Матвей. Подтверди лично – генерал Ларкин точно мертва?

– Ей-богу. Точно. Видел труп, сам опознал. Черепно-мозговая травма несовместимая с жизнью. Мгновенно. Кстати, информат с подробностями я тебе переслал с егерем, скоро жди. Объявишь на "Стратокастере", на общем сборе.

– Ясно. Значит, так. Какалова я взял. А Маллигана – нет.

– Как так? ЧТО?!

– А то, что надо было делать, как я предлагал!!! – заорал Полугай, не глядя начальнику в глаза. – Не здесь их брать, а вызвать куда-нибудь с шипоносца! Еще одну медаль дать – и вызвать!

– Полугай, – сказал Кребень тихо, – окрути ротовую полость. А потом доложи толком, – что произошло, и где мне теперь искать Маллигана? Я уж тебя про Нурминена и Баймурзина не спрашиваю, здесь все виноваты, то есть никто, но группу Маллигана ты должен был взять в полном составе! С тебя спрос, Кирьян!

– Я, Матюша, спроса не боюсь, – сказал Полугай. – И перед кем угодно отвечу, не испугаюсь. Ушел Маллиган, и все тут. Это ж не военный корабль, а проходной двор! Ипподром какой-то! Здесь, оказывается, есть несколько частных взлетных площадок, кемпингов, для дальнобойщиков. Вот он и ушел от конвоя – не знаю, пока, как, и с дальнобойщиком усвистал. В неизвестном, на хер, направлении. Полчаса назад.

Кребень выругался.

– А не знаю, как он ушел от конвоя, потому как тут чуть мятеж не начался! – продолжал Полугай, сдерживаясь. – Крекерборг – сука… Матвей! Немедленно нужен мне приказ о смещении командования шипоносца. Немедленно. А Маллиган будет за мной. Присылай сюда казака командиром, а я уж музыкантишку твоего достану.

– Хоть номер грузовика выяснил?

– Выясню, блин. Полчаса прошло, дай время!

– Ладно… эх, все как дерьмо из-под копыта брызгами…

– Как там в Штабе?

– Да тут все в мыле. Лады, Кирьян, похвалить тебя не похвалишь, но я тебя знаю – лучше, значит, сделать было не можно. Мазу подержу. Сейчас я к Президенту. Понюхаю, что, как. Давай-ка через три часика снова встретимся, я разберусь с кадрами и вышлю подмогу. Держись. Какалова под охраной передашь моему курьеру. Он будет у тебя в шестнадцать двадцать две. Флаг.

– Какалов требует адвоката. И к нему рвется Крекерборг, он корабельный нотариус.

– Хрен по рылу! Именем Министра Обороны.

– Понял. Флаг.

Проектор выключился. Полугай вышел в рубку и немедленно наткнулся на того же урядника Ряхлова. На круглом лице урядника, реющим над великоватой ему кирасой спецкостюма, было написано что произошло нечто и все любимому и родному он тотчас и обскажет – как на духу.

– Что, урядник? – неласково спросил Полугай.

– Непорядок, господин войсковой есаул! – крикнул Ряхлов. – Извольте сами взглянуть!

– Где?

– А все вот на мониторчике у меня, господин войсковой есаул!

На мониторчике у Ряхлова и вправду был еще какой непорядок. Целую минуту Полугай взирал на непорядок молча, потом минуты две взирал, матерясь, а потом принялся шарить руками вокруг, позабыв, что шлем с коммуникатором он оставил у комбайна, на полу подле кресла. Урядник сообразил, метнулся и доставил шлем. Полугай криво насадил шлем на голову, ногтем выковырнул из ушка-захвата микрофон и прокашлялся. Надлежало все-таки держать себя в руках.