Рыдания, крики и пустые мольбы звучали в различных комнатах, расположенных по коридору. Сквайр Коффин поднял свой голос, ругая поганящих дом распутных собак и напоминая им о страшном гневе адмирала и неизбежности наказания.

Грохот опрокинутой мебели за дверью, перед которой как раз в тот момент находился Хьюберт, заставил его проверить, в чем дело. Открыв ее, он увидел стройную черноволосую девушку, неистово бьющуюся в объятиях седоволосого аркебузира. Одетая только в остатки запятнанной кровью ночной рубашки и с выражением неописуемого ужаса на лице, она, не прекращая попыток высвободиться, крикнула, задыхаясь:

— О Боже, спаси меня! Неужели поблизости нет ни одного порядочного человека?

— Отставить! — рявкнул Хьюберт, взяв свое полукопье за обратный конец, готовый использовать его как дубинку.

Солдат и девушка оступились и свалились к ногам Хьюберта. Мужчина одним прыжком встал на ноги, изрыгая из себя грязные непристойности. Упавшая протянула руки и в отчаянии схватила Хьюберта за одну из лодыжек.

— На помощь! Помогите! — пробулькало у нее в горле.

— Назад, собака! Назад, я говорю! — Хьюберт снова перевернул древко и взял его как копье.

— Чтоб тебе сдохнуть от черной оспы! Мой леденец тебе у меня не отнять! — взревел седовласый насильник и кинулся на Хьюберта.

Хьюберт точно вогнал острие своей пики туда, куда целился — в левое плечо негодяя. Взвыв от боли, тот отшатнулся, качаясь, назад; из-под пальцев, зажавших рану, хлестала кровь. Если бы только аркебузир знал, он мог бы живо ему отомстить, ведь Коффину в тот миг показалось, что весь дом закружился вокруг его головы, и ему понадобилось собрать в кулак всю свою волю, чтобы приказать этому парню выйти в коридор. Тот вышел, вопя: «Где мое копье?! Вот найду его и насажу на него это дворянское отродье, как каплуна!»

— Заприте дверь! — еле дыша, крикнул он почти обнаженной девушке, лежавшей на пороге.

— Слишком поздно, — простонала она, не глядя на него. — Ради Бога, сэр, убейте меня.

Раненый, видимо, нашел копье и снова появился в коридоре, ревя как пронзенный бык.

Нечеловеческим усилием Коффин запустил свои пальцы в черные лоснящиеся волосы девушки, втащил ее в комнату и едва успел вовремя захлопнуть и запереть дверь.

И тут весь мир завертелся, словно огненная спираль, и Хьюберт рухнул без чувств на дрожащие ноги девушки.

Жаркое солнце стояло высоко в небе и било в окно так, что резало глаза, когда Хьюберт очнулся и осознал, что, хотя и лежит еще на полу, под голову ему подсунута мягкая ткань. Лоб ему протирали смоченным в прохладной воде лоскутом, и это здорово помогало ему приходить в себя до тех пор, пока он не ощутил запах горелого дерева, вонь запекшейся крови, гулкий гром стреляющей вдалеке пушки. Первое время он способен был только лежать, вытянувшись на спине.

Постепенно глаза его сфокусировались на очень красивой мебели кабинета, а может, библиотеки, затем он заметил движение и взгляд его устремился на изящную девичью фигурку. Лет девятнадцати от роду, она пропорхнула по библиотеке, со страхом поглядывая на него, одетая в церемониальный плащ из огнецветного бархата, очевидно, имеющий отношение к какому-то рыцарскому ордену, так как на его левой стороне был прикреплен искусно сделанный значок.

Плащ, очень эффектно выглядевший под беспорядочным водопадом черных волос, был таким длинным, что только после того, как она сделала несколько шагов, он заметил, что девушка боса. Чтобы плащ не распахнулся, она перепоясалась отрезком шнура от звонка-колокольчика.

В ту минуту эта большеглазая девушка устало, равнодушно заплетала свои волосы в две косы. Потом он заметил, что его кинжал лежит рядом с глобусом, стоящим около нее на письменном столе и дающим изображение карты звездного неба.

Коффин воспользовался случаем сквозь полуоткрытые глаза рассмотреть очаровательные, как ему показалось, черты лица этой девушки. Он видел его в профиль: узкий, слегка вздернутый носик, короткая, но довольно полная верхняя губа, маленький округлый подбородок и довольно длинная изящная шейка; цвет лица необычного золотисто-розового оттенка, а волосы — блестящие, иссиня-черные, цвета воронова крыла. У ее ног лежала сброшенная, разорванная и окровавленная ночная сорочка — та, что прикрывала наготу девушки, когда он увидел ее в первый раз.

Он сделал глубокий вдох и попытался заговорить, но издал только приглушенный хриплый звук, похожий на карканье вороны. Девушка так резко повернулась, что ее огненная мантилья распахнулась, давая понять, что надета она на голое тело.

Она уставилась на него своими черными глазищами, затем лицо ее дрогнуло, а рука потянулась и сомкнулась на рукоятке кинжала.

— Что вы, не бойтесь. Убить меня ничего не стоит. Я слаб как новорожденный ребенок.

Девушка несколько раз подряд глубоко вздохнула.

— Вы неправильно меня поняли, сэр. Не вас бы я убила, а скорее себя. Будь у меня мужество, я давно бы уж это сделала. Но я безусловно найду в себе это мужество, если вы или кто-то еще тронет меня хоть пальцем.

Откуда-то у Хьюберта взялись силы, чтобы кое-как приподняться на локте.

— Уверяю вас, мне очень досадно, что я так опоздал и не смог уберечь вас от этого злодеяния. Коль сможете опознать вашего… вашего обидчика, его непременно повесят.

— Вот бы я тогда порадовалась! — вскричала она. — Я уверена, что смогу его опознать, ведь я ему так сильно расцарапала обе щеки. Но а вы-то, вы-то почему так ослабли? — Босоногая, она прошлепала к нему по полу и опустилась рядом с ним на колени. — Пока те мерзавцы пытались взломать эту дверь, вы лежали как мертвый.

Он описал ей лихорадку островов Зеленого Мыса и как она свирепствовала на их кораблях.

— Жаль, что она не скосила всю вашу армаду! — вздохнула девушка и устало закрыла темно-карие, почти черные глаза. — Только подумать, что все эти годы я хвасталась перед друзьями своим английским происхождением. Тьфу! Я даже божилась, что, в отличие от турок, французов и португальцев, которые способны насиловать и грабить, ни один англичанин никогда не позволит себе осквернить добродетельную женщину.

Коффин грустно улыбнулся и заметил, что в разбитое окно стаями залетают мухи.

— Похоже, вы мало что понимаете в солдатах и их повадках, к какой бы стране или нации они ни принадлежали. Но скажите-ка мне, — поспешил он сменить тему разговора, — как это вам удается говорить на чистейшем английском?

— Потому что я, Розмари Кэткарт, чистокровная англичанка, — объявила она с заново обретенной гордостью. — Отец мой купечествует в этом городе, зовут его Ричард Кэткарт, а раньше он был торговцем в Халле.

Чуть содрогнувшись от боли, девушка опустилась возле него на подушку и объяснила, как процветали дела отца, занимавшегося торговлей между Испанией и ее колониями в Америке, несмотря на то, что вначале он был протестантом.

Мать ее, повествовала девушка, дала обещание, что бы ни случилось, воспитывать дочь Розмари в протестантской вере. Капитан торгового судна старался быть верным клятве, но все же прошло небольшое время и он женился на богатой испанке и перешел в римско-католическую веру. В результате остальные его дети наполовину испанцы и католики. Розмари говорила теперь с большей раскованностью. Она поправила на себе мантилью и продолжала.

Став католиком, капитан Кэткарт смог получить разрешение на торговлю всеми видами кожаных товаров между Испанией и Новым Светом. Фактически он стал ведущим лиценциатом столицы. Где он сейчас? Занят делами торговли в Кадисе, поэтому до захвата города Дрейком домом правила мачеха.

— Ее наверняка, — она заплакала, — наверняка убили этим ужасным утром.

Когда наконец рыдания девушки смолкли, Хьюберт спокойно сообщил свое имя, воинское звание и общественное положение. Немного погодя он попросил воды, и она принесла ему olla — грубый кувшинчик из красной глины, висевший в углу: благодаря постоянному испарению через стенки, вода в нем все время сохранялась прохладной и свежей.