— Но, мисс! — лепетал совсем уже остывший лейтенант. — Я думал… я так… уважаю вас, вашего батюшку… Наконец… Я его пайщик!

— Ха, ха, ха! — сухо рассмеялась Дина. — А меня, стало быть, вы считаете чем-то вроде капитала, недвижимого или движимого имущества, подлежащего опёке и отчуждению! Слышите, господа! — обратилась она к своим спутникам, с удивлением слушавшим внезапную размолвку. — Слышите? Лорд Саммерс — пайщик моего отца и считает меня движимым имуществом, подчинённым его надзору… Уверьте его, ради Бога, что я была в России, не подозревала о его существовании, когда он подписывал с моим отцом контракт, и потому ни в коем случае не могла попасть в инвентарь!

— Сэр! — обратилась она к офицеру серьёзно и холодно, разом выпрямившись и ставши похожей на настоящую «леди». — Сэр! Мне очень неприятно, но… я должна вас предупредить!.. До тех пор, пока вы не принесёте извинений… Не только мне! — остановила она, заметив его движение. — Не только… но и тому, которого вы сейчас заочно, но в моём присутствии не постеснялись оскорбить, я… я принуждена отказать себе в удовольствии видеть вас в нашей гостиной… Я не могу запретить вам бывать у моего отца в конторе. Вы пайщик!.. Но у меня… Впрочем, пардон, быть может, и моя гостиная оговорена в вашем контракте! В таком случае я, разумеется, бессильна… Джемма, пойдёмте к трибунам. Мы рискуем скомпрометировать лорда своим присутствием.

Дина взяла Джемму под руку и, не удостоив бледного, закусившего губы англичанина даже взглядом, направилась к своей ложе в сопровождении одобрительно покашливающего Дорна.

— Везёт Ваське! — сочувственно усмехнулся он. — И приз у конкурентов, очевидно, отбил, и… гм…

— Ну, вы там, не распускайте язык! — огрызнулась по-русски на него Дина, сразу превратившаяся из строгой величественной «леди» в русскую «товарища бестужевку». — А то и вам попадёт. Благо у меня язык разошёлся!

— Молчу, молчу! — добродушно отозвался угрюмый студент. — Я только насчёт того, что… а-аи-и!

Дина без церемоний заткнула ему рот грязной автомобильной перчаткой.

— Тьфу… пакость какая! — принялся отплёвываться философ, к великому удовольствию обеих подруг, помиравших со смеху. — Ну да ничего… Всё лучше перчатка с дамской ручки, чем поднесённая таковой же дыня, вроде той, которую сейчас ваш лорд канцлер слопал… Ишь, стоит, что непогребённая душа! — покосился он через плечо на стройную фигуру лейтенанта.

Трудно было описать, что бушевало в душе последнего.

Как? Его, лейтенанта королевской армии? Будущего пэра… Какая-то девчонка, дочь выскочки, представителя варварской нации, осмелилась оплевать в присутствии этого юродивого и чёрномазой красавицы, одной из тех, которых его дядя-покойник, адмирал, в доброе старое время набирал дюжинами для корабельных нужд за пару перочинных ножей и связку бус! Из-за кого?

— Ну да этот-то мне ещё сегодня поплатится за вчерашнее! — прошептал, жуя губы до крови, лейтенант и машинально погрозил стэком в небо, в сторону «Блерио», казавшегося теперь не больше шмеля. — Погодите, сэр! Вы и не подозреваете, какое «рандеву» я вам готовлю! Это вам не Гавр, где вы с вам подобными можете отделаться дуэлью на бутылках из-под абсента!.. Нет! Клянусь Юпитером!..

— Сэр? — раздался возле него почтительный голос.

Он обернулся.

В двух шагах, вытянувшись по всем правилам воинского артикула и приложив чёрную руку ко лбу, украшенному белой чалмой, стоял рослый сипай-полицейский, находившийся в наряде на аэродроме.

— А, это ты, Синг! — сказал лорд, подозрительно оглядываясь.

— Так точно, я, сэр!.. Не извольте беспокоиться. Они уже далеко. А нас здесь в наряде больше пятидесяти человек.

— Ну? — односложно осведомился лорд.

— Так точно, сэр! Всё готово! — предупредительно осклабился полицейский.

— Да?

— Так точно! Гундар-Бхаи был у брамина, с которым вы изволили видеться ночью, и тот снабдил его всем необходимым… Теперь Гундар-Бхаи трётся возле ангаров, куда я его пропустил. Ему уже удалось вместе с сапёрами подержаться за крылья последнего аппарата, которому он чуть не навязал было свою «посылку», да спасибо я увидел — мигнул.

— Он ещё перепутает?

— Никак нет!.. Не извольте беспокоиться, сэр! Я слежу сам… У меня самого искреннее желание поднести той леди сюрприз! — кивнул он в сторону фигур, удалявшихся к ложам. — Вы сами изволите знать, как всё благополучно было в доме до её приезда. А теперь порядочным людям в доме и служить нельзя! — с искренним негодованием закончил почтенный Раджент-Синг, в своё время с позором изгнанный Диной с должности мажордома сметанинского хозяйства.

— Ну, довольно! — оборвал Саммерс, которого неприятно резанул фамильярный тон полицейского, да ещё в отношении леди, которая имела счастье привлечь к своей особе исключительное внимание бравого лейтенанта. — Довольно! Это уж тебя не касается… Так ты ручаешься за результат?

— Бородой отвечаю! — с чувством ответил правоверный магометанин.

— В таком случае п-шёл!.. Завтра явишься к моему секретарю, получишь что следует… Да не забудь распространиться, что твой сын служил в моём взводе… Понял? Ну, марш!

— Так точно! Покорнейше благодарю! Да прольёт на ваш дом Аллах…

— П-ш-шёл! — прошипел Саммерс, заметивший, что к ангарам направляется группа офицеров и дам, и так хлопнул себя по ноге стэком, что кость заныла, несмотря на толстые кожаные гетры.

Беляев почти не отдыхал после того, как «уступами», планирующим спуском очутился снова на аэродроме.

Ему всего нескольких десятков метров не хватило для установления нового рекорда высоты, но бензин был на исходе. К тому же обязательная для зачёта приза величина была давным-давно им побита и оставаться дальше на такой высоте не имело никакого смысла.

Из его конкурентов только американец Файф на гоночном «Ньюпоре» да француз-толстяк Бонно трещали своими моторами метрах в трёхстах под ним, остальные «пресмыкались» над самой землёй на потеху бесплатных зрителей, унизывающих заборы и откосы канав, окружающих аэродром.

У некоторых закапризничал мотор; они предпочли не подниматься совсем и теперь у ангаров «на привязи» немилосердно трещали, ловя перебои.

Тысячеголосный рёв, встретивший Беляева на аэродроме, сразу дал понять ему, что его полёт понят и оценён по достоинству.

Он взглянул на браслетик часов. До выстрела оставалось два с четвертью. Отдыхать некогда, тем более что на стартовой дорожке один за другим выстроилось целых шесть аппаратов и неуклюжий «Вуазен», тяжело, по-утиному подпрыгивая, уже начал разбег.

Остаться с носом из-за пропуска нескольких минут Беляеву не улыбалось.

Разминая затёкшие ноги, он побрёл к ангарам мимо трибун, пестревших белыми шлемами, дамскими шляпками и провожавших его на всем пути радостным рёвом.

Он рассеянно блуждал глазами по ложам. А! Вот!..

Забыв все требования общества и возбуждая в соседях негодующее: «Schoking!», Дина, высунувшись по пояс через барьер, отчаянно махала ему платком и биноклем.

Дорн, длинный и сгорбленный в своём костюме, висевшем на нём, как на гвозде, с комически-серьёзным видом сосредоточенно аплодировал. Рядом весело блестела зубами хорошенькая Джемма.

Беляев помахал им в ответ снятыми «консервами» и направился к старту, в самый хвост взлетавших по очереди аппаратов, где сапёры поворачивали уже его «Блерио».

Чуть-чуть освежённый прогулкой, он влез в свой люк, устроился в кресле и, положив привычным движением ноги на педаль, оглянулся назад.

Ему сразу бросилась в глаза цыганская чёрная рожа сипая-полицейского в белой чалме, стоявшего недалеко от аппарата, странно вращавшего блестящими белками и строившего, очевидно, кому-то гримасу.

Встретившись взглядом с авиатором, сипай моментально изменил выражение лица на почтительно-официальное, поглядел с рассеянным видом по сторонам и, постояв ещё минуту, медленным шагом направился в сторону брезентового забора, бамбуковые рёбра которого трещали под тяжестью оседлавших его целой кучей голых чёрномазых ребятишек. Странное, тревожное чувство, которого он не успел даже как следует определить и понять, шевельнулось в душе Беляева. Но рассуждать и задумываться над этим было некогда.