Павел помолчал какое-то время и добавил: — И это ведь вранье все, Данила, что Избранники другим людям нужны. Просто Избранникам хорошо, а нам — другим людям — плохо. Вот и все.

— Неизбранник , — позвал Данила. — Людей выведи из дома.

И Павел вдруг расхохотался. Зычным, рваным, пугающим спехом.

— Вот ты заладил! — прокричал он сквозь хохот. — «Выведи людей!» «Выведи людей!» А знаешь, в чем проблема? Если я им скажу: «Я знаю про бомбу, которая заложена в 137 квартире. Выходите…» — никто не выйдет. В милицию начнут звонить, спрашивать, докладывать. Через час эта милиция приедет, не спеша, с собакой. Поднимутся ко мне на этаж, позвонят, начнут спрашивать… Никто из дома не выйдет. Понимаешь? Потому что мой голос для них — даже если это их жизни касается — ничто. Люди такие, мир такой, все глупо. Глупо и пошло. Все еще не веришь мне?..

— Не верю, — ответил Данила.

— Доводы плохие? — зло ухмыльнулся Павел.

— Доводы нормальные. Хорошие доводы. Только вот я не верю.

— Вот, — Павел показал указательный палец. — Видишь! Это потому, что ты Избранный. Поэтому и не веришь. У тебя другая правда, не наша . И к нам она никак не относится.

— Нет, я не верю, не потому что я Избранный, — возразил Данила. — Я не верю, потому что не хочу. Просто не хочу, и все. Это ты можешь понять?..

— Сытый с голодным никогда не договорятся…

— Знаешь, — сказал Павел, — я однажды загадал…

— Загадал? — удивленно переспросил Данила.

— Да, нажрался таблеток, штук сто, наверное, съел. И загадал — умру, так тому и быть, а если не умру, то значит, случится еще в моей жизни что-то особенное, чудо какое-то, которое все перевернет. Обыденность эту, эту пустоту внутри,

Данила посмотрел на Павла с какой-то иронией:

— То есть не собирался умирать, я так понимаю?

— В смысле?.. — он недовольно уставился на Данилу.

— Просто похоже на шантаж, Павел.

— На шантаж ? — презрительная гримаса на миг исказила его лицо. — Не понимаю.

— «Жизнь, а ну-ка быстро, хочу чуда! А не дашь, так я помру, и будет моя кровь на твоей совести!» Это называется шантаж.

— Я думал, ты тоньше, — едко заметил Павел, его верхняя губа нервно дернулась.

— «Тоньше» — это в смысле хитрее ? — с подвохом переспросил Данила.

— Нет, тоньше в смысле тоньше.

— Знаешь, я на правах «Избранного» открою тебе один секрет, — сказал вдруг Данила. — Пока ты пытаешься контролировать Жизнь, в ней чуда не будет. Просто не может быть. А то, что ты сделал, это способ контроля. Ты у нее неких гарантий затребовал. Понимаешь? Мол, пусть даст мне знак, что все будет нормально. Ты у Жизни потребовал, словно Промысел должен перед тобой отчитываться… Неужели не понимаешь? Ведь не можешь не понимать. А значит — хитришь. Чудо приходит только в тот миг, когда ты готов довериться Жизни. И приходит оно само, без уведомления, без предупреждения, без гарантий.

Павел долго молчал и смотрел куда-то перед собой. Он думал о чем-то. Тяжело, напряженно, мучительно думал.

— Я тогда проснулся от невыносимого света, — сказал он наконец. — Мои веки были сомкнуты, но я все равно чувствовал этот свет, он резал мне глаза. Я с трудом перевернулся на бок и закрыл голову руками. Стало чуть легче. Я очнулся. Я выжил. Это значило, что в моей жизни еще будет что-то хорошее… Я сыграл с Богом в рулетку, а Он спас меня. Он явил чудо, как я и просил. Тогда я еще не знал, что эта жизнь была оставлена мне в наказание. Это не я сыграл с Ним в рулетку, это Он игрался со мной…

— Оставив мне жизнь, голос Павла звучал глухо, — Бог осудил меня на длинную, невыносимую муку. Он садист, ваш Бог… Ты знаешь это, Данила? Ты знаешь, что Он — садист?! Я думаю, наши мучения доставляют Ему удовольствие. Иначе это никак нельзя объяснить.

— О чем ты? — Данила смотрел на Павла широко открытыми от удивления глазами.

Молодой человек — уставший, измученный, истощенный — вдруг заговорил как пророк — жестко, гневно, решительно:

— Бог требует повиновения. И ты мне говоришь о том же, Данила. Это рабство, твой призыв — «Доверься!» И ведь это не призыв даже, это ультиматум . Потому что, если человек находит в себе силы восстать против этого, если он находит в себе силы сказать «нет!» той жалкой жизни, на которую его обрекает это твое «Провидение», Бог наказывает его, и наказывает жестоко. Скажи Ему: «нет!» — и Он будет препятствовать тебе во всем. Захочешь любви — от тебя отвернутся все до единого. Захочешь веры — окажешься в такой грязи, где всякая живая душа неминуемо задыхается и гибнет. Захочешь умереть — Он тебе и этого не позволит. Если Бог решил, вынес свой приговор, ты будешь страдать . Ему даже душа твоя не нужна… Он садист и психопат — ваш Бог.

— Павел! — крикнул Данила.

Павел был в приступе бешенства. Глаза вращались в орбитах, казалось, еще чуть-чуть, и, выкручивая запястья, он сломает себе руку. Ту самую, с пультом дистанционного управления от взрывателя.

— Но тогда, в тот день, я решил, что Бог явил чудо, — Павел был словно в забытьи и продолжал говорить, то чуть успокаиваясь, то возбуждаясь с новой силой. — Да, еще вчера я простился с жизнью, а сегодня… сегодня я мог начать ее заново! Я был так глуп, что принял это за второй шанс . Если я выжил, значит, мне еще суждено что-то хорошее. Значит, будет чудо! Дурак.

Солнце пекло. Чистое ясное небо. Веселые, улыбающиеся люди. И я поддался этому настроению. Бродил по улицам, глупо жмурясь и выискивая глазами обещанное мне счастье. Наверное, я был похож на голодную собачонку, которая ждет, пока ей бросят какую-нибудь корку. Я дышал надеждой, я жаждал ее. Должно быть, Бог изрядно повеселился в тот день, наблюдая за мной.

И вдруг, действительно, со мной стало происходить что-то странное. Во-первых, меня чуть не сбил микроавтобус. Я собирался перейти дорогу, дернулся, и тут же справа раздался дикий визг тормозов. Тупая белая морда маршрутки замерла всего в каких-нибудь пяти сантиметрах от меня.

Высунулся водитель. Он начал что-то кричать, ругаться, поливать меня всякими словами. Но я словно бы и не слышал его. Я как завороженный глядел на этот глупый, ухмыляющийся капот… Прямо перед моим лицом была надпись: «Ищешь свою любовь?» — и символ новой FМ-радиостанции — два лебедя.

Водитель вылил на меня всю свою злость до капли и уехал. Тупой кретин. Он даже не понял, что был всего лишь курьером, доставившим мне первую подсказку. Я пришел в лихорадочное возбуждение. Я шел — быстро, никуда, без всякой цели, просто шел, иногда бежал. Чтобы не снижать темп, ставил себе цель обогнать какого-нибудь человека, шедшего впереди.

«Где же я видел этих лебедей? Где?!» — думал я. Два лебедя — словно быки, упершиеся друг в друга лбами. Изогнутые шеи образуют сердце. За этим сердцем — садящееся солнце…

И вдруг я понял — соседний дом! Да, точно! Его еще называют «лестница», потому что он похож на лестницу, лежащую на боку, — каждый следующий подъезд выступает чуть вперед. И на этих выступах десятки рекламных щитов. И как раз сейчас — реклама этой радиостанции! Лебеди!

Я круто развернулся и нырнул в подземный переход, в метро. Спустился вниз. Шел все так же быстро. Увидел отходящий поезд. На его стекле была та же картинка — два лебедя! Буквально пролетев платформу, я успел запрыгнуть в последний вагон и только тогда понял, что эта ветка везет меня к дому.

Все сходилось. Меня словно бы кто-то вел…

Оказавшись перед домом-«лестницей», я подошел к подъезду, над которым висел гигантский рекламный баннер.

Чуть постоял, отдышался и огляделся по сторонам. Никакого другого знака не было. Значит, все? Значит, здесь и сейчас… Наверное, Бог в эту секунду просто корчился от смеха. Я стоял перед этой идиотской зеленой дверью подъезда и вспоминал монолог Мастера: «Неужели сейчас? Подождите! Это надо осмыслить!..»