То всё личные, так сказать, домашние реакции. Теперь представьте, как это выглядит в условиях бизнеса. Большой босс, напротив, никогда не станет кричать, повышать голос; его убийственным вердиктом скорее будет тихое замечание, что он 'не счастлив'.

Смотрите, ишь чего захотел! - скажите - 'счастья' - такой эфемерной субстанции.

Никак нет, В США полагается презумпция Счастья. Удивительное согласие с нашим Горьким; чуть ли не буквально записано, что человек в США рождён для счастья, как птица для полёта. Известно, если босс шепчет, что он 'нот хеппи', подчиненным это звучит как предложение подыскивать себе другое место работы.

В крупных компаниях, я говорил, случаются периоды долгих распиваний кофе, бесцельных хождений, чесания языков, но всё это - между непременньми паниками, когда некто сверху, вдруг, позвонит и кротко признается, что как-то не чувствует себя счастливым сегодня.

Тогда-то всё и начинается.

Боссы мал-мала-меньше начинают взрываться, как по бикфордову шнуру, что именуется здесь словом 'пистофф' - так лопается воздушный баллон. Не суть важно, какова причина сего - муравейник приходит в движение.

Для Винсента Ломбардо - это родная стихия. Его любимые роли - Крёстный Отец и Дуче-Муссолини. Экстренно призывается личный состав отделения. Люди размазаны по стенам кабинета, лица - красные. Винс закатывается в кресле в глубоком трансе.

Свита скорбно молчит.

- Свою шею за вас подставлять не намерен! Никого держать не собираюсь; не желаете работать - убирайтесь на все четыре!

Запирается дверь, Винс смачно пересыпает слова любимьми трезвучиями из четырёх английских букв - Шит, Хэл, Фак...

Никто не решается подать голос.

Обычная причина паники - какое-нибудь рахождение цифр в отчетах Компании, Урожденный американец, как правило, хоть и политически корректно негодует вместе с боссом, но, при случае, даёт понять, что суть вопроса вне его участка работы и даже вне его профессиональной компетенции. Иммигранты такого не скажут никогда.

В своём резюме они заявляли, что знают всё на свете; хотя, скорее всего, лишь в Америке впервые сели за компьютер. Самодельный русский программист не отказывается ни от чего; берется решать любую проблему. Не примите это замечание за патриотизм - просто ему некуда деваться.

...Типичное воскресенье во время чумы, то есть паники. Пустынно огромное здание Компании. Ломбардо - у себя в кабинете. Рэм прикуривает ему сигарету. Рич приносит сводки с фронта и пончики. Потом Винс закрывается для серьезного разговора с Джиной. Бывает, для солидарности, заявляется и прочее начальство.

Кофе пьют с хмурыми лицами. В это время усталая женщина из Риги, Белла Исааковна, младший программист, воюет в своем дальнем кубике с терминалом и находит-таки ошибку в программной логике. Победная реляция докладывается мистеру Ломбардо.

Когда, ещё засветло, авральщики покидают здание, скучающий воскресный вахтер говорит мне, ехидно улыбаясь: - Ну и что - теперь, будете перед домом траву косить? Такая вот подначка: мол - а дома что делать? Верно, с непривычки к досугу на стену лезут.

ПРОГУЛКИ

Летом, в обеденный перерыв, кто-то остаётся в здании, кто-то уезжает по делам, а я отправляюсь гулять пешком. В американском пригороде пешеходов не часто увидишь, особенно днем, в середине недели.

Налево, ближе к шоссе, там, где бензоколонки, мастерские и склады, мягко говоря смешанный - 'интегрированный' район, а попросту - бедный и черный.

Служащим сюда ходить не рекомендуется. Кругом бедные доходные многоквартирные дома - часто с пустьми глазницами окон. Дети, сверкая белками, глядят сквозь сетки окон наружу.

В жару, в глубокой тени чахлого парка можно различить пожилых негров, сидящих, как подгорелые пни, как изваяния. Пустынно. Душно и пыльно. Изредка в тройном прыжке черный подросток перескачет шоссе перед потоком машин. Его ждут друзья, чтоб, обливаясь потом, покидать баскетбольный мяч на площадке с надгреснутьм асфальтом. Безработные прячутся от жары в местной библиотеке, выбору книг в которой, позавидовали бы любые московские библиофилы.

В придорожних диких зарослях я срываю, ем малину и землянику, удивляя даже местных, малоимущих, но признающих еду только из магазина.

По дороге в библиотеку, шагая вдоль шоссе, я поражаюсь мусору: платы сложнейших электронных схем из разбитых транзисторов, реле, микрокассеты... Подумать только - простой мусор в этом посёлке выше разумения всех его обитателей, в массе своей неграмотных и безработных.

Пойдешь направо, и, как в сказке, другая совершенно картина - здесь 'спальня' среднего класса. Здесь - сочная зелень ухоженных газонов. Бесперебойно стрекочут поливальные автоматы; искусственный дождь зонтиком опадает, шурша, на лужайку, где - травинка к травинке. Зелень жадно пьет и сверкает. В глубине, в тени вязов и клёнов, аккуратные домики колониальных английских фасонов выстроились, как на плацу; ни пятнышка на мундирах. Для пикантности - тут и там игрушечные кони, колеса старинных карет, жалюзи-ставни, фальшколонны. На фронтонах красуются чёрные с золотом федеральные орлы и звездополосые флаги. Вспыхивает бронза фонарей и ярко надраянных ручек.

В июньскую жару аромат трав вкрадчивый и душный. И не души, если не считать насекомых. Только и слышишь, что стук собственных шагов. Даже как-то неловко вторгаться в такое чистилище, беспокоить чужие владения. Тишина зудит мошкарой над цветами.

Но вдруг где-то звякнет; с рокотом потянется вверх автоматическая гаражная дверь; лоснящийся 'шевроле' выползёт на солнце.

Внутри - женская голова в папильотках. Вот она подкрасила глаз, глядя в зеркальце заднего вида, слизнула с языка, помедлила, дала газ и - скрылась.

Позади, дверь гаража сама собой замкнулась как прежде.

А, бывает, встречу синего почтальона, идущего зигзагами от ящика к ящику.

Или вижу парней, загорелых, как пираты, - уборщиков газонов. Прогремят на своём тарантасе с прицепом, и снова - тишина. Так - до самой субботы. Когда затарахтят травокосилки, понесёт бензином, защевелятся выходные налогоплательшики.

Это - в субботу. Зато в воскресенье в субурбии закрыты даже магазины пригородная Америка отсыпается.

СИМПОЗИУМ

Однажды мы с Ричем оказались в Вашингтоне на трёхдневной теоретической конференции. Тут были люди из нашего манхеттенского центра, из заграничных филиалов, университетские профессора. Вот уже где поистине богдыханская жизнь.

Три дня на всём готовом, и - каком готовом! Прозрачный, как стакан, лифт поднимает из бассейна на крышу, к коктейлям. Завтрак можно заказать в номер.

Всё, кажется, мечтает тебе угодить.

На заседаниях проблемных секций царила неподражаемая американская раскованность.

Докладчик, сбросив пиджак, указка в руке, ёрзает по краю стола. Перед каждым участником - табличка с именем. Легко обращаться: - Не правда ли, Розмари?

Вам так хорошо виден дисплей?

На демонстрационном экране сменяются многоцветные диаграммы, зоны влияния нашей Компании в стрелах и цифрах. На столе - кофе, содовая, орешки... - как обычно.

В тот достопамятный день техасский стратег нашей фирмы докладывал соображения о более агрессивной политике охвата международной клиентуры нашими страховьми полисами. Через взаимное страхование, через инвестиции с использованием биржевых маклеров, со сложной переуступкой прав на страховочные покрытия и, главное, со ступенчато нарастающей прибылью Компании в целом.

Техасец объявил нам: - В этом году мы намерены выйти на рынок с двумя новыми продуктами.

Я был весь внимание: 'новые продукты'! Мы что-то создаём! Оказалось продуктом именовались хитроумные идеи и методика более верного заполучения подписчиков.

Агенты Компании, собирающие с клиентов их взносы, в свою очередь, в том же словарном ключе именовались - 'производители'. Производители? Этого я никак не мог переварить, потому что люди буквально платят за страх, а Компания наша, как хозяин игорного дома, если что упорно и 'производит', то только схемы верного выигрыша независимо от ситуации.