Всяческие разговоры прекратились.

Прожекторы «бэтээров» неустанно шарили по «зеленке». Солдатики на броне собрались, насторожились, приготовили оружие к бою. До рези в глазах всматривались в темноту. Страшно, блин! Того и гляди, из кустов шарахнут гранатометы «духов».

Застопорят на дороге первую машину и начнут, как сумасшедшие, бить из пулеметов. Такое уже не раз было. И много русских пацанов полегло в такой вот зеленой зоне.

Но на этот раз все обошлось. Благополучно проехав «зеленку», свернули в низину, по команде Бабича заглушили моторы и спешились.

Солдат было тридцать человек. Офицеров двое - капитан Бабич и лейтенант Коновалов.

- Смотри туда, - рукой указал капитан в сторону раскинувшегося в стороне селения. - Это и есть Айдыр.

Уже начинало светать. В утренней дымке проступали неказистые глинобитные домики, огороженные такими же неказистыми глиняными дувалами - невысокими заборчиками. Никакого движения в селе не замечалось. Будто вымерли все.

- Мирных там точно нет? - на всякий случай спросил Коновалов.

- Говорю же - село заброшенное, - ответил ему Бабич. - Там сейчас только бандиты Рафани Хайруллы.

- Странно, что охрана не выставлена.

- Ничего странного. Он нас не ждет, потому что ночует здесь первую ночь. Думает, сука, что об этом никто не знает. А мы его сейчас и накроем.

- Что, вот так сразу, без разведки? Может, пошлем двух бойцов - пусть проверят?

- Ты меня не учи, лейтенант, ладно? - оскорбленным тоном проговорил Бабич. - Я в Афгане четвертый год. А ты - всего девятый месяц, если я не ошибаюсь. Так что позволь мне решать. Разведка! - Обратился к бойцам. - Приготовились! «Мочим» всех без разбору. Паспорта не спрашивать. Берегите свои жопы. Пошли.

В селение Айдыр налетели ураганом, сметая все на своем пути, безостановочно стреляя, забрасывая в дома ручные гранаты и работая в ближнем бою ножами.

А когда рассвело, лейтенанту Коновалову вдруг очень захотелось удавиться.

Банды полевого командира Рафани Хайруллы в селе Айдыр не оказалось. Зато были старики, женщины и дети. Из оружия были найдены всего два «бура» - длинноствольные охотничьи ружья, изготовленные еще в восемнадцатом веке. Никто из этих «буров» выстрелить так и не успел.

Так вышло, что разведчики, беспрекословно повинуясь приказу капитана Бабича, вырезали и расстреляли всех до одного жителя Айдыра.

Сам Коновалов ни разу выстрелить не успел - бойцы полковой разведроты сделали свое дело за несколько минут. Но при этом в полной мере считал себя соучастником кровавой резни. Если был в этом чудовищном рейде и не остановил Бабича, значит, кровь невинных людей и на его руках.

Бабича вскоре осудили судом военного трибунала и приговорили к длительному сроку заключения.

А Коновалов с того дня начал молиться Богу.

Правда, весьма своеобразно.

«Прости меня, Господи, за прегрешения прошлые и будущие! Не виноват я, Господи, ни в чем! Я только выполняю приказ, потому что служу своей Родине! Спаси меня, Господи, и сохрани!»

Вот, пожалуй, и вся молитва. Коновалов считал, что ее вполне достаточно. Ведь Бог, он все видит и, конечно же, простит «человека государева», присягой обязанного выполнять чужие приказы.

Лейтенант Коновалов и сам не заметил, что убивать со временем стало проще. Помолишься вот так, попросишь защиты - и вперед. А Бог - он милосерден, он простит…

- Помилуй, Господи, раба своего! - Полковник госбезопасности Коновалов, казалось, не торопился подниматься на борт вертолета, обратив глаза к небу. - Не по своей воле действую - приказом вынужден! Спаси и сохрани меня, Господи! Прости меня, грешного!

- Да простит, простит, не сомневайся! - похлопал его по плечу генерал, начальник управления, который лично провожал штурмовую группу с военного аэродрома, расположенного в подмосковном Чкаловске.

- Простит? - горько усмехнулся Виктор Данилович.

- Да брось ты! - махнул генерал рукой. - Куда он от нас денется?

Все офицеры штурмового отряда находились уже на борту. У раскрытой вертолетной двери задержался лишь Коновалов.

Военный летчик, командир вертолета, уже связывался с диспетчерской службой и докладывал о готовности к взлету. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее завращались лопасти, разогревая мотор.

- Виктор, - обратился генерал к Коновалову. - Еще раз повторяю: ты там, на месте, не дури и в благородство не играй. Меня интересуют только бумаги. Этим документам цены нет.

- А людям - есть цена? - спросил полковник, брезгливо скривив губы. Ему откровенно был противен этот щеголь в генеральском мундире, всю свою жизнь безвылазно прослуживший в Москве.

- Там нет людей, полковник! - с нажимом проговорил генерал. - Все они - опасные преступники!

- А как же наш агент?

- Этого агента давно пора было слить! За ним, то есть за ней, смердячий шлейф еще с горбачевских времен тянется. Да она, если хочешь знать, сейчас на нас работает только для того, чтобы шкуру свою спасти! Нечего таких жалеть! Запомни: всех в расход. А документы - все до последнего листика! - в целости и невредимости доставить в Москву. Сделаешь - можешь считать, что орден тебе обеспечен и непыльная работа где-нибудь на Канарах. Это я тебе обещаю!

- А если все сорвется? - спросил только ради того, чтобы лишний раз позлить генерала.

- Ну а сорвется - тебе все твои подвиги припомнят, начиная с селения Айдыр! Ты что, забыл, как мирных жителей своими руками на куски резал?!

- Я не резал! - рявкнул в ответ Коновалов.

- Я тебя умоляю! Кто сейчас с этим разбираться будет? Так что действуй по плану и не подводи меня. Все! На взлет! - генерал махнул рукой летчикам и пошел прочь. В стороне его ожидала служебная машина - пятой серии BMW с тонированными стеклами и спецсигналом на крыше.

Одними губами выматерившись, полковник Коновалов поднялся на борт «вертушки», уселся на одно из свободных мест.

Перед ним были офицеры, каждого из которых он хорошо знал, не раз проверял в самых горячих операциях, на любого из них мог безоговорочно положиться…

Безоговорочно?

Наверное, Настя Рубинова тоже не сомневается в том, что прилетевшая к месту выполнения задачи штурмовая группа не причинит ей никакого вреда. Своих ведь не принято бросать в трудную минуту и тем более убивать, после того как они стали не нужны.