— Я ничего не говорю, — выдавил он. Рука его дрогнула, словно он хотел потянуться к бутылке, но удержался. — Хочешь зеленого чая?

— Кофе, — твердо сказал я.

Он вскочил с табурета и метнулся к шкафу. Я испугался, что он заметит отодвинутый засов в потайной двери, но он не заметил. Достав из шкафа какую-то баночку, он показал ее мне:

— Осталось после гостей.

Мне стало его жаль. Видно было, что он лжет в соответствии с заранее заготовленным планом, но исполнение явно отклонялось от сценария. Он быстро сполоснул кофеварку от своей зеленой дряни.

— Хватит врать, а то меня тошнит уже от твоей болтовни.

Он состроил обиженную физиономию и, пошевелив челюстью, в отчаянии набрал в грудь воздуха, намереваясь и далее разыгрывать эту дурно написанную и исполняемую в провинциальном стиле комедию. Я бросил взгляд на Фебу.

— Ищи, — приказал я.

Она подскочила к двери в подвал, мгновенно открыла ее, толкнув лапой, и скрылась на лестнице. Я глотнул из бутылки, стараясь не замечать выражения лица Ника. Несколько секунд до возвращения собаки я провел, споласкивая рот виски и постукивая пальцами по столу. Когда Феба вновь появилась, держа в зубах нечто напоминавшее выкрашенную в красный цвет доску, я открыл рот и произнес лишь одно слово:

— Ешь!

Слушая хруст замороженного мяса и чавканье собаки, я докурил сигарету и протянул Нику бутылку. Он громко выругался, так что даже Феба на секунду оторвалась от еды, и вырвал у меня бутылку из руки. Я не смотрел на него, лишь услышал, как он отнял губы от бутылочного горлышка и выдохнул. Феба завершила свое сражение с замороженным мясом.

— Может, хотя бы поедим, а? — попросил я. — А потом побеседуем. Не заберу же я тебя отсюда силой, — солгал я.

— Чтоб тебе провалиться, Оуэн, — ответил он. В первый раз за этот день он говорил искренне.

Трава на склоне была столь густой, что даже Феба не могла докопаться до земли. Мы лежали, опираясь спинами о широкий, поросший мхом валун, в тени большой группы деревьев. Вид на долину успокаивал мой измученный разум и усталое тело.

— Теперь послушай меня, — сказал Ник, когда я закончил рассказ о событиях последних двух недель. — Ты понятия не имеешь, что происходило после того, как разрушили проход.

— Я был с Пимой, — ответил я.

— Факт моего сотрудничества с ЦБР и помощь в ликвидации вторжения с той стороны, конечно, учли. Но в то же время я видел взгляды разных деятелей, которые не в силах были пережить моего отсутствия на электрическом стуле. Да, конечно, мистер Дуглас показал себя… Помог… Содействовал… Без его помощи… — передразнил он. — Но вместе с тем… Тем самым… — Он подчеркивал реплики жестами. — Если бы не такие, как он, то вообще… Я слушал все это, Оуэн, почти год. В конце концов мне посоветовали исчезнуть из страны. Навсегда. Понимаешь?

— Я был с Пимой, — повторил я. — Почему ты не дал мне знать?

— А что бы ты сделал? Думаешь, ты стал таким уж важным? Тебе кажется, что ты на кого-нибудь накричал бы и это возымело бы действие? Избавься от иллюзий. Как только в тебе исчезла необходимость, ты перестал иметь какое-либо значение, впрочем, так же было и раньше. — Он наклонился ко мне, цедя слова. — Скажи мне, как тебя наградили за твою работу? Дали медаль? Награду? Может, интервью в прессе? Может, лицензию класса Q? Ну? Говори. — Он взял у меня бутылку и глотнул, не отрывая взгляда от моего лица.

— Согласен, — кивнул я. — Мне не досталось ничего, кроме телевизора и рявканья Эзры, да и то не уверен, что оно было обращено ко мне. Но не в том дело.

— Знаю. — Он пренебрежительно махнул рукой и оперся о камень. — Знаю, борьба со злом, крестовый поход, миссия — кто-то должен этим заниматься. Знаю, что Миллерман оставил тебе наследство и ты чувствуешь себя обязанным за каждый доллар доставить в полицию по крайней мере одного бандита, шантажиста или насильника. Твое дело, хотя большинство твоих соотечественников сочтет тебя придурком. Я — нет. Для меня ты просто странный, и это не комплимент.

— Оставим это. Я приехал сюда не на сеанс психоанализа.

— Но ты приехал за мной, так? Надеюсь, у меня есть право знать, с кем я имею дело?

Феба почесалась за ухом, зевнула и огляделась вокруг. Я молчал. Ник протянул руку к пачке сигарет.

— Мне приказали убраться как можно дальше и не возвращаться, если я не хочу иметь проблемы. У меня тут уже было шесть более или менее официальных визитов. Мне кажется, что ЦБР или кто-то другой охотнее всего вычеркнули бы меня из списка живых. Поэтому я стал другим — самый простой способ убедить окружающих, что я слегка тронулся. Впрочем, меня это начало устраивать.

— Ага. Здорово быть вегетарианцем и хранить полтонны мяса в подвале. Хватит обижаться на все и вся, и возвращайся со мной. Обещаю, что со стороны ЦБР тебе ничего не угрожает. — Я подчеркнул «ЦБР». — Но во всем остальном дела могут быть плохи. Вероятнее всего, Бонни тоже уже нет в живых, или, по крайней мере, она где-то глубоко спрятана, и неизвестно, живы ли еще другие свидетели, но есть тройняшки, или двойняшки, если мой выстрел оказался метким.

— Какие свидетели? — заинтересовался он.

С трудом сдерживая улыбку, я со вздохом протянул ему бутылку.

— Ну… Бонни Ле Фей — раз. — Я распрямил большой палец. — Те двое, которые отказались работать на ТЭК — два, тройняшки — три. Это однозначно. — Я выставил вперед три пальца. — Следов даже чересчур много. Но я тебя не уговариваю… — Он повернулся ко мне и обиженно открыл рот. — Подожди. То, что я делал до сих пор, я делал лишь затем, чтобы переломить твое предубеждение. А сейчас ты должен принять решение сознательно и самостоятельно. Пойду пройдусь, а ты подумай. Обдумай все…

— Сиди, — бросил он. Он выглядел довольно смешно в простыне, с почти наголо обритым черепом, бутылкой в руке и сигаретой в зубах, которой затягивался почти на каждом вдохе, пепел не успевал остынуть и упасть, тлеющий столбик рос, пока наконец не осыпался. Ник взял окурок двумя пальцами и отбросил далеко в сторону. Феба вздрогнула. Я подавил желание потянуться к бутылке, продолжая лежать неподвижно, хотя пересохшее от возбуждения горло настоятельно требовало глотка. Ник, не отрывая невидящего взгляда от холмов по другую сторону долины, встряхнул бутылку и влил в себя две небольшие порции.

— Черт побери, — удивленно сказал он. — Во-первых, мне хочется поехать с тобой. А во-вторых, что хуже, кончилась бутылка.

— Первое меня радует, а второе не волнует, — небрежно заметил я и потянулся к карману.

Мы широко и довольно-таки глупо улыбнулись друг другу, и причиной была отнюдь не новая бутылка скотча, не солнце над головами, не отменная погода. Этого нельзя выразить словами. За это можно самое большее выпить — относительно чего никаких дискуссий не возникло.

Курить мне сейчас не хотелось, да и не всегда мне по вкусу сигареты, если их куришь одну за другой, но тем не менее я закурил. Я знал, что Эзра М. Парсон не выносит табачного дыма, а он, в свою очередь, знал, что я это знаю. Необходимо было продемонстрировать ему, сколь мало я боюсь его и ЦБР, которым он руководил. Я выпустил струю дыма чуть в сторону, делая вид, что уважаю его принципы. Он скривился и испепелил меня взглядом.

— Я считаю, что вопрос закрыт раз и навсегда, — отчетливо проворчал он. — Дуглас должен исчезнуть и больше никогда здесь не появляться. Он должен отвечать за участие в той афере, так что пусть радуется, что не провел даже часа за решеткой.

— Ну, насчет этих часов у меня есть определенные сомнения, но это мелочь. Ник не имеет ни к кому претензий. — Я махнул рукой. — Но его изгнание отдает злоупотреблением властью и должностью, на которую вас поставили граждане, такие как я и Ник, а ведь мы надеялись, что вы и ваше бюро будете нас защищать, а не использовать в своих целях. Далее, если бы над Ником состоялся нормальный суд, то он уже давно был бы свободен и даже вы не могли бы его ни в чем упрекнуть. Не его вина, что суда не было, что общественное мнение не было проинформировано… — шеф ЦБР протянул руку к пульту, и кабинет наполнился низким вибрирующим голосом, — о ходе дела и его завершении. Его содействие властям на последнем этапе операции привело бы присяжных в восторг. Приговор был бы легким или вовсе оправдательным. Однако вы предпочли поступить иначе… — Я пожал плечами: — Дело ваше. Но почему Ник должен из-за этого страдать?