Мы с одноклассниками обмениваемся взглядами и нервными улыбками.

– Всем встать, – говорит он голосом Зевса-громовержца, взмахнув руками, чтобы нам было понятнее. – Вы в аэропорту.

Наверное, некрасиво с моей стороны думать о том, что мистера Ж одолел старческий маразм, но res ipsa loquitor¹².

Он поправляет на животе вязаный жилет и с ухмылкой смотрит на нас – явный признак того, что его умственные способности в порядке. А потом так громко хлопает рукой по сцене, что я потрясенно выпрямляюсь.

– Чьи-то замечательные родители пожаловались директору по поводу моих методов обучения. Судя по всему, изучение великих шедевров театрального искусства и мастерства талантливейших актеров – это просто «просмотр каких-то фильмов».

Мистер Ж довольно вышагивает по сцене. Это его выступление года.

– Ну а так как учебный план теперь определяется не моим двадцативосьмилетним опытом, а чьими-то чересчур заботливыми родителями, то так тому и быть. Сегодня у нас будет занятие по импровизации. Вам всем придется создать образ, который вы и представите классу. Итак, – он поднимает руку, чтобы еще раз хлопнуть ей по подиуму, но, к нашему облегчению, не делает этого, – вы в аэропорту.

Мы встаем и начинаем бродить? как зомби, не зная с чего начать. Лоуренс Оливье в «Гамлете» никогда не был в аэропорту. Большинство из нас утыкается в телефоны, что я, в принципе, и делаю в таких местах.

– Что это? Это не театр! – говорит мистер Ж. Судя по всему, ни нам, ни ему не удастся насладиться выпускным годом. – Вы должны общаться друг с другом! Это длинная форма импровизации¹³. И я буду ставить вам оценки.

Лори Хендерсон падает на колени перед двумя парнями, сидящими в первом ряду, и с южным акцентом начинает рассказывать о своем умершем муже. (Интересно, чьи же это были родители). Я притворяюсь уборщицей и вожу вдоль прохода воображаемой метлой. Все-таки актерство – не сильная моя сторона. Мне больше по душе игра за кулисами.

Один из одноклассников, милый рыжеволосый Лео Гаррисон, с выражением паники на лице направляется ко мне, держа в руках мнимые чемоданы.

– Простите! Не подскажите, где находится выход номер 13? О нет, я опоздаю на самолет! А моя жена сейчас рожает восьмерню!

Мы стоим и неуклюже топчемся на месте. Именно мое отсутствие мастерства нас и подводит. Я глазами умоляю его продолжать, но он молчит.

– Я просто уборщица, – отвечаю я, сметая воображаемый мусор в воображаемый совок.

Лео прикусывает губу и бросает взгляд на занятого мистера Ж. Он наблюдает за Лори, которая теперь плачет на плече у ничего непонимающего одноклассника.

– Ну, спасибо за помощь, – говорит он. Мы еще несколько секунд стоим, решая, должен ли он сказать что-то еще перед тем, как двинуться по своим делам.

Я решаю, что пора вернуться к своей метелке. Ученики начинают медленно выползать из своих «раковин» и общаться друг с другом. Я же стою в стороне, как положено настоящей уборщице, и думаю.

Мистер Ж, почесывая бороду, с интересом наблюдает за моими действиями. Я начинаю прихрамывать, чтобы придать своему образу большую глубину.

– Пообщайся с другими актерами, – спокойным голосом говорит он.

– Но я всего лишь уборщица.

– Давай, попробуй. Посмотрим, что ты сможешь придумать. Потому что сейчас это скучнейший моноспектакль. – С этими словами он направляется к парочке парней, притворяющихся ругающимися. А может, это все по-настоящему. Как бы то ни было, мистер Ж бежит к месту сего действия, а я начинаю искать партнера по сцене.

Лео сидит и что-то пишет в записной книжке. Уверена, это игра. Он единственный младшеклассник в классе. Благодаря этому, а также утонченным чертам лицам, все относятся к нему, как к младшему брату. Он попытался обыграть сцену в аэропорту со мной, теперь моя очередь делать ответный ход.

– Сэр, кажется, вы уронили это, – говорю я, протягивая ему что-то воображаемое. Скорее всего, портмоне. Я пока еще только учусь этому.

Он так быстро захлопывает записную книжку, что у меня сдувает волосы со лба.

– Спасибо.

– Знаете, в терминале так грязно. – Не могу я просто так болтать: ни в реальной жизни, ни в театральной.

– Ну, я мультимиллионер и я люблю вас и хочу на вас жениться, чтобы вам больше не пришлось заниматься этой грязной работой.

– А что насчет вашей жены и восьмерых детей, которые должны вот-вот появиться на свет?

– Я разведен.

– Я люблю тебя, о мой богатый муж! – восклицаю я, присаживаясь ему на колени. Вся эта ерунда с импровизацией может быть довольно забавной, особенно когда партнер чувствует себя неловко.

– Пожалуйста, слезь. Прости, я плохой актер, – говорит Лео. – Как думаешь, теперь так всегда будет на факультативе?

– Это все равно лучше, чем математика.

– Согласен. – Он пожимает плечами со столь уже привычным для меня обеспокоенным выражением на очаровательном, круглом лице.

– Над чем работаешь? – интересуюсь я, стуча пальцем по его записной книжке. Он, как будто нарочно, роняет ее на пол и задвигает ногами.

– Да ни над чем. Так, домашняя работа.

– Успешный брак нельзя построить на лжи.

– Ты со мной только из-за денег.

– Я не могу быть с тобой ради секса.

Он краснеет и смеется. Рыжеволосых вгоняет в краску что угодно. Я понимаю, что он хотел сказать что-то еще, по тому, как замешкался на секунду.

Мне стоит оставить все так, как есть. Только он как «младший братик», и я чувствую себя с ним очень комфортно. Разве не так это происходит? Вы встречаете кого-то и просто знаете, что станете друзьями, также как и птицы знают, что лететь нужно клином.

– Что с тобой? – спрашиваю я. – Ты в порядке?

Ему понадобилась около секунды, чтобы обдумать мой вопрос.

– Могу я спросить тебя кое о чем? – поерзав в кресле, говорит он. – Ты помогаешь людям найти друг друга.

– Это называется инженерия отношений.

– Как думаешь, ты сможешь помочь мне?

– Тебе кто-то нравится? – У меня мгновенно загораются глаза.

Лео кивает головой и жестом просит меня нагнуться.

– Доминик Салсано.

Он определенно ставит перед собой высокие цели. Доминик – секс-звезда школьной команды по футболу. У него черные струящиеся волосы, ярко-голубые глаза и тело, от которого невозможно отвести взгляд. А еще он, да простят меня дамы, стопроцентный гей.

– Тебе нравится он? Доминик? – изумленно восклицаю я. Кто бы ни хотел встречаться с Домиником Салсано?

– Нет. Думаю, я люблю его.

– Любишь? – шепотом недоверчиво спрашиваю я.

– Наверное. Весь прошедший год я ходил за ним по коридорам, сидел напротив него в классе, наблюдал, как он играет в футбол, посещал, как и Доминик, собрания «Альянса геев и гетеросексуалов¹⁴». У меня такое ощущение, что я знаю его, невзирая на то, что за всю жизнь перекинулся с ним всего лишь тридцатью одним словом.

Мне так и хочется закатить глаза. Лео говорит в точности так же, как и Вал в начале своих влюбленностей. Только на его лице написана твердая уверенность в своих словах. Никаких подмигиваний и шуточек в конце. Он так убежден в этом, что я просто не могу смеяться над ним. Может, и правда вполне реально влюбиться в парня, даже ни разу толком не поговорив с ним?

– Уверен, ты отличный специалист, но это же Доминик Салсано. Безумно очаровательный. Невероятно популярный. Крутой гей. Крутые геи не встречаются с ботаниками. Ты не ботаник. Ты очаровательный, неотразимый гей.

– Я для него пустое место. Когда он приходит на собрания «АГГ», то даже не смотрит в мою сторону, только если я пробормочу что-нибудь тупое. Он даже не знает, как меня зовут и, скорее всего, думает, что я гетеросексуал. – Лео накрывает голову руками. – Моя жизнь похожа на песни Тейлор Свифт.

Он откидывается в кресле, измученный безнадежной тоской по Доминику. Мне еще не случалось сталкиваться с безответной любовью. Зачем страдать по кому-то и при этом сидеть, сложа руки? Мой отец всегда говорит, что цели должны быть достижимыми; иначе, это просто желания. А джинов, чтобы их исполнить, пока не завезли. Такое ощущение, что большинство людей предпочитает завести драму, чем парня, лишь бы сделать свою жизнь хоть чуточку интереснее.