— Я категорически возражаю! — завопил Владик. — Разве может ребёнок из такого рассказа понять всю важность государственных народнохозяйственных планов?

— Ребёнок, можешь? — спросил Женя.

— Могу! — ответил Пышта. — Потому что я не хочу носить на голове валенок! Пусть все заводы и фабрики делают по плану всё, что всем ребятам и всем людям нужно.

— Ну, вот видишь! — сказал Владику Женя. — А ты, Владик, — догматик.

Пышта перевернул незнакомое слово на знакомый лад: Владик-докладик. И всем это понравилось. Кроме Владика.

Вот так они мирно ехали целый час или два, как вдруг Пышта возьми да скажи:

— Давайте не поедем в Прудковский район! Они сами виноватые, что план не выполнили. Давайте лучше поедем туда, где собрали много яблок или ещё чего-нибудь вкусного!

Такое хорошее предложение! Не думал Пышта, что Майка рассердится:

— Не суди, о чём не понимаешь. Лето было дождливое, уборочные машины вязли! А ты винишь!..

Но Пышта терпеть не мог, когда Майка его учила.

— А ты, а ты… — бросился он в спор, — ты тоже меня всегда винишь! Когда я шёл через проходной двор, у меня галоша в луже застряла. Я её вытаскивал, а фуражка слетела. А тётя Катя в раздевалке сказала: «Отмойся, тогда являйся!» А пока я отмылся, урок начался, и Аглая Васильевна меня в класс не пустила. А ты меня ругала! А я был невиноватый!

— Вот именно — виноватый, — сказала Майка. — Шёл бы улицей.

— А улицей дальше! — всё громче спорил Пышта. — Пышто я опаздывал!

— Выходил бы пораньше из дома!

— А я не мог! Пышто у меня арифметика куда-то делась!

— Ах, делась? С вечера надо ранец собирать!

— А я мог, да? Мог, да? — Сердитый Пышта, как Петрушка из-за ширмы, выскакивал из-за спинки скамьи. — Не мог! Пышто я смотрел телевизор, а потом ты меня спать загнала!

— А вот зря дед разрешает тебе смотреть телевизор!

Спор разрастался, как буря. Волны вздымались всё выше. Казалось, они раскачивают автобус. Фёдор резко засигналил и затормозил. Картонные трубки посыпались Жене на голову.

Оказывается, через шоссе идёт стадо. Фёдор сигналит, а коровы не боятся. Теснясь, притираясь к голубым бокам автобуса пятнистыми боками, они идут совсем рядом с Пыштой, и в окно входят запахи нагретой шерсти и молока. Коров Пышта побаивается, но потрогать бы шерстяной лобик и бугорки-рожки у того рыжего бычка!..

— Пышта! Сиди на месте! Вывалишься!..

Пастух щёлкает бичом. Коровы бегут рысцой, неловко вскидывая ноги, перескакивают кювет. А рыжий бычок остановился, глядит вслед автобусу большими ласковыми глазами. И вдруг, вытянув голову, посылает Пыште хриплое «М-м-му-у!». Прощается. Хорошо бы помычать ему в ответ, но они уехали дальше. Они торопятся. Им надо ехать без задержек, догонять свою бригаду.

Мимо окон — посёлки, поля… Проносятся деревья — красные, рыжие, словно охваченные пламенем. Осень. От столба к столбу бегут провода, провисают, взбираются вверх, перебегают через перекладину на столбе и опять — вниз. На проводах качаются птицы, они, как пловцы, кидаются с проводов в воздух, будто в задачнике на картинке: три улетели, две остались, сколько всего?

Низко над шоссе проходит вертолёт — толстобрюхая красная стрекоза, а крылья над головой как мельница. Когда его грохот смолкает, Пышта слышит голос Майки:

— Приедем в Прудковский комитет комсомола, скажем: «Посылайте на самый трудный, самый отсталый участок!»

Женя отвечает:

— А на отсталом участке все будут в восторге! Закричат: «Ура! Здравствуйте!» Скажут: «Мы больше не будем плохими, будем хорошими!» И нашу бригаду встретят с оркестром в сто медных труб с барабаном.

Такая встреча Пыште нравится, а Майке нет. Майка сердится.

— Нам не нужны трубы и барабаны. Нам нужно быть нужными! — говорит Майка.

Пышта смотрит в окно. Он играет со словами, которые сказала Майка. Он крутит их так и этак. «Нужно быть нужными, — бормочет он. — Не нужно быть ненужными». Ну конечно, это плохо, если им скажут: «Вы нам ненужные!» И как весело получается: «Вы нам нужные».

«Так и будет, — думает Пышта. — Не могут быть ненужными люди, у которых такой прекрасный голубой автобус, и пишущая машинка, и киноаппарат, и такая большая банка с красной краской».

Пышта первым увидал вывеску: ЧАЙНАЯ. Майка взяла кошелёк, Женя — киноаппарат, и все выскочили из автобуса.

«Чайная» только называется «чайной». На самом деле там можно съесть борщ и даже сосиски с капустой, их Пышта любит. А уж после сосисок стали пить чай. Женин киноаппарат всё заснял на плёнку: и совхозных рабочих, которые тут обедали, и как чай разливали из пузатых чайников.

Пышта придвинул к себе самую большую кружку, и вдруг оказалось, что Майка не собирается покупать к чаю ни печенья, ни конфет. Пышта пригрозил:

— Тогда я не буду чай пить!

— Ну и не пей! — ответила Майка. — Это тебя дед уговаривает: «Открой ротик, я тебе положу кусочек!» А я не дед.

Пышта обиделся:

— Тогда покупай мне мороженое!

— Нет, — отрезала Майка. — Денег мало, до стипендии далеко, надо расходовать с толком.

И все сразу с ней согласились. А Пышта не согласился: «Почему сосиски — с толком, а мороженое — без толку? Можешь никому не покупать, мне одному. Когда Владик лекцию репетировал, он рассказал, что даже в голод Ленин велел: первый глоток молока — детям! А кто здесь дети? Я — дети. И во всех троллейбусах в городе висят плакаты: «Ешьте мороженое, ешьте мороженое, оно из натурального молока, оно питательное!»

— Оно питательное, — сердито сказал Пышта.

— Ничего, не отощаешь! — ответила Майка.

И тогда Пышта громко сказал Майке:

— Жадина-говядина!

Из-за столов смотрят на него все обедающие, и буфетчица из-за буфетной стойки смотрит тоже. А он отваливается на спинку стула и болтает ногами — нарочно, чтоб отомстить Майке.

— Я не жадина, — тихо отвечает Майка. Из её глаз на Пышту глядит горючая обида. — Деньги не мои, а общие. Все на них должны обедать много дней и ещё покупать бензин для машины.

Женя отмахнулся от Пышты:

— У несмышлёныша язык сболтнёт раньше, чем голова сварит.

Владик сказал строго:

— Маечка ответственная за финансовые дела бригады.

— Всё равно жадина! Жадина говядина! — ответил Пышта.

И тогда Фёдор взглянул на Пышту и сказал только одно слово:

— Уходи.

— Ну и подумаешь. — Пышта слез со стула. — И без вас куплю!

И, топая ногами, чтоб всем назло, Пышта идёт к буфету. У него в кармане монета. Накануне отъезда Майка дала на мороженое.

Он кладёт монету на стойку:

— Дайте мне овсяных печеньев и мороженого на все деньги!

Но буфетчица, наверно, глухая. Ведь бывают глухие буфетчицы. Белой салфеткой она смахивает со стойки крошки.

— Без сдачи! — кричит Пышта.

— Не ори, тут глухих нет! — Буфетчица обтирает стаканы.

«Наверно, она меня воспитывает, чтоб я не забывал говорить «пожалуйста», — догадался хитрый Пышта и прибавил:

— Пожалуйста!

И буфетчица сразу же ответила:

— Мороженого нет, печенья нет.

— Как — нет? Вот печенье! В вазе!

— Это продаётся на трудовые, заработанные.

— А вот они!

— Ты их заработал? Или сестра дала? Которая жадина-говядина?

Пышта стал красный, как редиска. В самом деле: если Майка жадина, как же она дала ему монету? Пышта выкручивается:

— А она их тоже не заработала. Ей просто так дали, стипендию!

— За «так» одни тумаки дают, и то редко, — отвечает буфетчица. — А стипендию за старательное учение дают. И будь я твоей сестрой, я тебе тумаков надавала бы. И не за «так», а за дело. Ступай отсюда!

И Пышта побрёл к двери. Теперь он не топает, идёт тихо, ждёт — не позовёт ли Майка.

Но Майка глядит в свою кружку. Все глядят в свои кружки. И только глаз киноаппарата смотрит на Пышту. Пышта переступает порог, и дверь сама закрывается за ним.

«Ну и ладно. Вот уйду куда глаза глядят. Потеряюсь насовсем. Вам же хуже. Ищите тогда!»