- Вы позвали жену на помощь, - продолжал Плендер. - Думали, втроем будет лучше, чем вдвоем, что вас это расшевелит. Но все обернулось худо...

Вэйн, развернувшись на стуле, крикнул своим мучителям:

- Нет, нет, не было этого!

- Хорошо, расскажите нам, как это было, как все произошло.

- Я хочу сказать совсем другое. Я не могу, уже годами не могу, ни за что бы не смог, даже если б хотел.

Полинг вышел, тихонько прикрыв двери. Он никогда не любил допросы, походившие на игру кошки с мышкой, хотя понимал, что иногда это нужно. Но когда почти через час он вернулся, Вэйн все ещё не сознался. Галстук у него сбился набок, элегантный костюм утратил форму, хоть никто его не касался, на лице следы высохших слез. Полинг поблагодарил его за сотрудничество и отправил в патрульной машине домой.

- Нюхом чую, Вэйн не убийца, - сокрушенно сказал Хэзлтон. - Что-то за ним есть, но не убийство. Господи, ну и духота... - Он снял пиджак, рубашка на спине и подмышками была мокрая от пота.

- Но пишущая машинка...

- М-да... Что будем делать?

- Будем приглядывать за ним. Непрерывно. Если тут замешана какая-то девушка или женщина, должны же они где-то встретиться. И потрепите ему нервы, пусть знает, что за ним следят.

Когда Поль вернулся домой, Элис играла в бридж сама с собой по учебнику. Курила одну из своих тонких сигар, и в пепельнице были уже три окурка. Поль сообщил, что с понедельника его направляют на специальный курс, и что он был в полиции на допросе.

- Я не хочу об этом ничего знать. Когда-то это могло меня интересовать, но не теперь...

- Говорю тебе, я могу потерять место.

- Найдешь другое.

- В полиции меня обвинили, что я убил ту девушку. И служанку Сервисов тоже. Обвинили впрямую.

- Какой душный вечер. - Сбросив платье, Элис осталась лишь в бюстгальтере и трусиках. - И что ты переживаешь?

- Знаешь ведь, что я их пальцем не тронул, ты же должна это знать.

Пожав плечами, она снова села.

- Полагаю, "большой шлем" можно разыграть, если будет заходить партнер.

- Элис...

- Почему ты считаешь, что я должна это знать? Я не знаю ничего о тебе, ты не знаешь ничего обо мне. Если идешь в кухню, можешь принести мне бокал лимонада. Я хочу пить.

Было это в четверг вечером.

ГЛАВА XVIII

СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА

Июль.

Перечитывая последние записи, снова задаюсь вопросом: для кого я это пишу? Ответ: для себя. Да, но и для всех остальных тоже. Обращаясь к кому-то, не знаю к кому. Мой Идеальный читатель все поймет и все простит. Да, не сомневаюсь, ему будет что прощать.

Но прежде всего Идеальный читатель оценит мой талант. "Здорово сыграно", - скажет он, и я вижу, как восторженно он мне аплодирует. Люди и не знают, как я талантлив. Это моя тайна. Мэтр говорил: "Славы, за которой так гонится весь свет, я не коснусь рукою, а презрительно отшвырну ногой".

Но и Фридрих Ницше жаждал признания друга, единственного друга. Вспомните названия глав в "Эссе Хомо": "Почему я такой умный", "Почему я такой талантливый", "Почему я пишу такие мудрые книги". Как и Мэтр, я пишу для человека, который меня поймет. Это не Бонни. Она глупа, она мое орудие, не больше. Она во власти страстей. А я их использую, я выше их.

В ту ночь ко мне явился Клейтон, чего не было уже многие годы. Мы вместе шли купаться, вода была ярко-ярко-синей (я знал, что она синяя, хотя и не видел этого, во сне я никогда не вижу красок). Я плыл под водой и видел ноги Клейтона, они шевелились, как бледные листья. Потом исчезли. Что-то сжало мне горло. Я знал, что это руки Клейтона, и заметался, чтобы вырваться. И тут проснулся, весь дрожа, в мокрой пижаме.

И вспомнил Клейтона, моего любимого брата. Такого умного... Дома у нас, наверху в мансарде, где постель была втиснута в угол под скатом крыши, так что я всегда стукался головой, когда садился, Клейтон вечно мучил меня загадками.

Вопрос: Ты хотел бы быть глупее, чем выглядишь, или выглядеть глупее, чем есть?

Ответ: Ито, и другое невозможно.

Клейтон знал десятки и сотни загадок. Я выбивался из сил, пытаясь их разгадать. Но в школе и перед посторонними он меня защищал и любил. Нужно заботиться о младшем брате, говорили ему, и Клейтон соглашался. Нужно слушаться брата, твердили мне, и Клейтон подтверждал.

Клейтон защищал меня. Когда мне было семь лет, мальчишки в туалете мучили меня, двое меня держали, а двое дергали за мошонку. Потом вдруг налетел Клейтон, страшный, как черт, и прекрасный в гневе, как Бог.

Клейтон - как Бог. Мне было семь, ему девять. Девятилетний Бог. Как Бог, он требовал, чтобы я почитал его. Поклонись, говорил Клейтон, и я кланялся. В мансарде я чтил его, чтил руками и губами. Клейтон был крутой Бог. Иногда я целовал ему ноги.

Как можно убить Бога? Это невозможно.

С безопасной площадки на вершине утеса он взирал на меня. Я висел на отвесной скале и плакал.

- Плакса, - сказал он. - Глупый маленький плакса боится высоты.

Море подо мной было белым от пены.

- Плаксу надо наказать. Плакса должен научиться лазать по скалам. Спустившись чуть ниже, легко и ловко, он протянул руку, чтобы помочь мне. А я схватил за руку и потянул.

Кусок скалы, отломившись, медленно падал вниз. Клейтон засучил ногами. Отпустил руку, и я увидел, как он летит мимо меня.

Он не издал ни звука. Боги не кричат. Я видел в воздухе его тело.

Почему он не взял меня с собой? Ведь он был Бог. Почему я потом так легко вскарабкался на безопасное место?

Умышленно ли я стянул его вниз? Все так думали. Целую неделю после похорон никто со мной не разговаривал. Мансарда стала моей. Мне уже не нужно было никого чтить. Клейтон умер двенадцатилетним.

Инстинкт заставляет человека уничтожать своих богов. Но боги бессмертны, они всегда возвращаются.

Я ненавижу женщин? Нет. Но представляю себе не только Идеального читателя, но и Идеальную женщину, прекрасную и покорную. Женщина должна видеть в мужчине своего Бога, как я видел в Клейтоне.

Представляю Памелу, которая мне написала. Черты её тонкие и нежные, как и пальцы её, волосы шелковистые, как волосы рейнской русалки. И конечно, она понимает высокие материи, умеет подняться над суетой, жаждет общности душ. Жаждет тела, но видит сквозь него дух.

Бонни недоступны эти сферы. Мысль её все время возвращается к низшим вещам. Жаждет только крови, ни о чем больше не думает. Может быть, мне придется оберегать от неё Памелу, как берег меня когда-то Клейтон от злых мальчишек. Потом Памела будет чтить меня как Бога. Будет целовать мне ноги.

Бонни не способна воспринять бесконечность. Не способна воспринять Игру, смотрит на неё как на шутку. Бонни - мое низшее естество.

ГЛАВА XIX

ПРОИСШЕСТВИЕ В ПЯТНИЦУ

Детективу Билли Патерсону было двадцать три года; рослый, веселый, дерзкий полицейский любил пиво и девушек, именно в таком порядке. Еще он был лучшим центральным нападающим в команде полиции и одним из двух наибольших выпивох. Сообразительностью не отличался и умудрялся так и лезть на глаза.

Утром в пятницу они с коллегой ждали в конце улицы, когда Поль Вэйн выйдет из дому, чтобы оставить потом машину на станции. Патерсон тоже вышел и уселся в том же купе, что и Вэйн. Потом, постаравшись, чтобы вахтер в "Тимбэлс" узнал, что он из полиции, уселся в холле, читая комикс. Обедать Вэйн отправился в закусочную, где съел сэндвич и выпил две большие порции виски. Патерсон потягивал пиво у другого конца стойки. Тогда Вэйн и заметил его впервые. Возвращаясь в офис, оглядывался, следует ли Патерсон за ним.

Большую часть дня Патерсон провел в кафе напротив. У него был с собой приличный запас комиксов, казавшихся ему невероятно забавными, так что он не скучал. С развлечениями у Патерсона проблем не было. Единственное, что его беспокоило, - то, что была пятница. Он верил, что по пятницам ему не везет. Действительно, по пятницам он уже дважды терял поднадзорных.