— Обязательно передам, Митс… Только мой болид…

— Бо-лит… — повторила Митс. — Не знаю, что это за штука, которая так называется. Но как бы вы ее ни расписывали, это такая болячка, из-за которой у вас в последнее время сердце в груди превратилось в камень.

— Болид, Митс, — терпеливо начал объяснять мистер Дин Форсайт, — это метеор…

— Ах, вот как! — вскричала Митс. — Это, значит, и есть знаменитый ваш ми-ти-вор! Ну что ж: он подождет, ваш болит, как ваш Ами-Крон.

— Только этого не хватало! — вспылил мистер Форсайт, задетый за живое.

— А кроме того, — неумолимо продолжала Митс, — небо полно туч, вот-вот польет дождь, и не время сейчас любоваться луной.

Митс была права. Упорство, с которым держалась дурная погода, способно было вывести из себя мистера Форсайта и доктора Гьюдельсона. Вот уже двое суток как небо было сплошь затянуто густыми облаками. Днем — ни луча солнца, ночью — ни проблеска звезд. Молочно-белый туман расстилался от края и до края горизонта, словно кисейная завеса, которую только изредка прорывал шпиль церковной башни Сент-Эндрью. Нечего было и думать при таких условиях увидеть в пространстве столь страстно оспариваемый болид. Надо было полагать, что подобные атмосферные условия не благоприятствовали астрономам штата Огайо или штата Пенсильвания, так же, впрочем, как и любых других обсерваторий Старого и Нового Света. И в самом деле, в газетах больше не печатались заметки, относящиеся к появлению метеора. Метеор этот, правда, не представлял такого интереса, который был бы способен взволновать научный мир. По существу он был довольно обычным космическим явлением, и нужно было быть Дином Форсайтом или Сиднеем Гьюдельсоном, чтобы подстерегать его возвращение с таким страстным нетерпением, которое грозило довести их до помешательства.

Митс между тем, когда хозяин ее убедился в полной невозможности ускользнуть от нее, продолжала, скрестив руки на груди:

— Мистер Форсайт, не забыли ли вы случайно, что у вас есть племянник по имени Фрэнсис Гордон?

— Ах, милый мой Фрэнсис, — проговорил мистер Форсайт, благодушно покачивая головой. — Да нет же, Митс! Разумеется, не забыл… Как же он поживает, славный мой Фрэнсис?

— Отлично, благодарю вас, сэр!

— Я как будто довольно давно не видел его.

— Да, да… с самого завтрака!

— Да что вы!

— Глаза ваши, верно, застряли на луне, сэр? — спросила Митс, заставляя своего хозяина повернуться к ней лицом.

— Нет, нет, добрая моя Митс… Но что поделаешь… Я несколько озабочен…

— Так озабочены, что, по-видимому, забыли об одной важной вещи.

— Забыл о важной вещи?.. Не понимаю, о чем ты говоришь?

— О том, что ваш племянник собирается жениться.

— Жениться… Жениться?..

— Только не хватает, чтобы вы спросили, о какой женитьбе идет речь!

— Нет, Митс… Но к чему все эти вопросы?

— Вот святая простота! Ведь каждому известно, что вопрос задают для того, чтобы получить ответ.

— Какой ответ, Митс?

— По поводу вашего отношения, сэр, к семье Гьюдельсон… Ведь вы не забыли, надо думать, что на свете существует семья Гьюдельсон — доктор Гьюдельсон, который проживает на Морисс-стрит, миссис Гьюдельсон, мать мисс Лу Гьюдельсон и мисс Дженни Гьюдельсон, невесты вашего племянника!

По мере того как имя Гьюдельсон срывалось с уст Митс и каждый раз произносилось с большей силой, мистер Форсайт хватался то за грудь, то за голову, то за бок, словно бы это имя, превратившись в пулю, впивалось в него. Он страдал, задыхался, кровь ударяла ему в голову.

— Ну, так как же? Вы слышали? — спросила Митс, видя, что он избегает ответа.

— Разумеется, слышал!.. — воскликнул ее хозяин.

— И дальше что? — не отставала старая служанка, постепенно повышая голос.

— Разве Фрэнсис все еще думает об этой женитьбе? — пробормотал, наконец, мистер Форсайт.

— Еще бы не думает! — воскликнула Митс. — Думает, как дышит, бедный наш мальчик. Как и все мы думаем о ней, как и вы сами о ней думаете, надо надеяться.

— Как? Мой племянник все еще намеревается жениться на дочери этого… доктора Гьюдельсона?

— Мисс Дженни, если вы не забыли, сэр. Уж будьте покойны — намеревается. Черт побери! Да что он — рехнулся, что ли, чтобы отказаться от этой мысли? Да где ему найти девушку милее, чем эта?

— Если, даже предположить, — перебил ее мистер Форсайт, — что дочь человека… который… человека… имя которого я не в силах произнести не задыхаясь… и в самом деле мила…

— Нет, это уже слишком! — закричала Митс, нетерпеливо отвязывая передник, словно собираясь отдать его хозяину.

— Да, послушайте, Митс, послушайте! — пробормотал мистер Форсайт, встревоженный ее угрожающей жестикуляцией.

Старая служанка встряхнула передником, завязки которого свисали до земли.

— Разговаривать нам больше не о чем! Пятьдесят лет я прослужила в этом доме, но лучше я уйду, подохну под забором, как запаршивевший пес, чем останусь у человека, который терзает собственную кровь! Я всего-навсего бедная служанка, но у меня есть сердце, сэр… Да! Оно у меня есть!

— Что ты расшумелась, Митс? — произнес, наконец, задетый за живое мистер Дин Форсайт. — Не знаешь ты разве, что он мне сделал, этот доктор Гьюдельсон?

— Что же он сделал?

— Он меня обокрал.

— Обокрал?

— Да, обокрал самым гнусным образом!

— Что же он у вас украл? Часы? Или кошелек?.. Или носовой платок?

— Мой метеор!

— Ах, опять ваш ми-ти-вор! — проговорила старая служанка, усмехаясь самой обидной и неприятной для мистера Форсайта усмешкой. — И в самом деле, давно не вспоминали о вашем знаменитом ми-ти-воре. Да разве мыслимо приходить в такое состояние из-за какой-то штуки, которая шляется по небу? Да разве этот ми-ти-вор принадлежит вам больше, чем доктору Гьюдельсону? Имя свое вы к нему прилепили, что ли? Разве он не всем принадлежит, вот хоть мне или моей собаке, если бы у меня была собака?.. Но, слава богу, у меня ее нет… Купили вы его за свои деньги, что ли? Или, может быть, он вам достался по наследству?

— Митс! — закричал мистер Форсайт, выйдя из себя.

— Не о Митс тут речь! — не отступала старуха, возмущение которой все возрастало. — Черти окаянные! Надо быть глупым, как Сатурн, чтобы рассориться со старым другом из-за какого-то камня, которого больше и не увидишь никогда!

— Молчи! Молчи! — завопил астроном, задетый за живое.

— Нет, сэр, нет! Я не замолчу, хоть бы вы даже на помощь позвали вашего дурня Ами-Крона.

— При чем тут Омикрон?

— А при том… И он меня не заставит молчать… Точно так же, как наш президент не заставил бы замолчать архангела, который явился бы от имени всемогущего объявить о светопреставлении.

Онемел ли мистер Дин Форсайт, выслушав эти страшные слова, или горло его настолько сжалось, что перестало пропускать слова? Верно лишь, что он не в состоянии был ответить. Если бы он в эту минуту и пожелал в порыве бешенства вышвырнуть за дверь свою верную, но несносную Митс, то ему не удалось бы произнести обычных в таких случаях слов: «Уходите! Немедленно уходите, и чтобы я вас больше не видел!..»

Да, впрочем, Митс и не подчинилась бы ему. Вряд ли служанка после пятидесятилетней службы согласится из-за какого-то метеора расстаться с хозяином, который родился на ее глазах.

Но все же пора было положить конец этой сцене. Понимая, что ему не одержать верх, мистер Форсайт готовился отступить, стараясь все же, чтобы это отступление не походило на бегство.

Его выручило солнце. Погода внезапно прояснилась, и яркий луч ворвался в окно, выходившее в сад.

«В это самое время доктор Гьюдельсон, без сомнения, стоит на своей башне», — мелькнуло в мозгу Дина Форсайта. Ему представился соперник, который, воспользовавшись просветом, приник глазом к окуляру своего телескопа и ощупывает взглядом небесное пространство.

Он не мог этого стерпеть. Солнечный луч оказывал на него такое же воздействие, как на воздушный шар. Он раздувал его, заставляя подняться в воздух. Мистер Форсайт, отбросив, словно балласт (чтобы продолжить сравнение), весь накопившийся в нем гнев, направился к двери.