– У меня.

– Дай ей трубку.

Я закрываю микрофон рукой.

– Рита, тебя просит отец.

Она закивала головой и осторожно взяла трубку.

– Але… Да, папа… Нет, я сегодня не приеду… Конечно, папочка, не сердись. У нас все хорошо… Да… Да… Ничего, скажи ему, что я счастлива… Я тебя тоже…

Она опускает трубку на рычаг.

– Папа волнуется за меня. Это Коля сказал ему, что я, наверно, у тебя…

– Ну и что?

– Похоже он очень доволен, что я с тобой.

– Больше всего доволен я.

И тут я не сдержался, обхватил ее и долго целовал это милое, прекрасное лицо, потом поднял н руки и понес в спальню…

В шесть утра зазвонил телефон. Подпрыгиваю с кровати и несусь в гостиную, там хватаю трубку.

– Але…

– Товарищ старший лейтенант, это мичман Григоренко, тревога. Приказано срочно явится на корабль. Машина за вами уже выехала.

– Я понял. Сейчас, выезжаю.

Зажигаю свет и начинаю одеваться. В дверях спальни появилась, замотанная простыней, Рита.

– Тебя вызывают? – спросила она. – Это поход?

– Да.

– Я буду ждать тебя.

– А я, любить до конца жизни.

И тут она присела на стул и заплакала.

– Ты чего?

– Я просто хотела этих слов, ждала и вот дождалась.

Подошел к ней, встал на корточки и положил голову ей на колени.

– У нас будет самая замечательная любовь.

На улице загудела машина.

– Мне пора.

Вскакиваю и торопливо привожу себя в порядок. Потом за плечи приподнимаю Риту.

– Я люблю тебя. До свидания.

Вот он поцелуй. Я заметил, что каждый поцелуй, как разговор, один прощальный, другой, как радость встречи, а третий – любви. Видно есть еще много других поцелуев, дружеских, покойницких, а иногда просто скоротать время, а у меня со значением. Сегодня прощальный.

На пирсе командующий базы и другие официальные лица. Среди толпы свиты адмирала, я вижу голову Питера Шнайдера. Хоть он и ГДРовец, с дружественной нам страны, но все-таки подлец. Ягодин рапортует о готовности эсминца к походу и адмирал важно кивает головой.

– Все по местам, – раздается команда и я опускаюсь в чрево корабля. Теперь мое место только здесь.

В машинном отделении, у пультов и своих мест застыли младшие офицеры, старшины и матросы. Ко мне со всех сторон доносятся команды.

– Первый котел в норме…

– Второй котел в норме…

– Турбины работают исправно

– Генераторы в норме.

И тут звякнул сигнал и стрелка управления, дернувшись, встала в положение «малый вперед».

– Малый вперед, – командую я.

Провернулись винты и эсминец ожил, задрожал и зашумел обычным, рабочим гулом. Поход начался.

Коля и Гоша сдружились. В моей каюте они гоняют в шахматы и без конца спорят о будущем флота.

– Ну вы, спорщики, – я вваливаюсь в каюту, – дайте отдохнуть человеку.

– Ложись, – небрежно кивает за свою спину Гоша.

Это мерзавец ловко устроился на моей постели и теперь оставляет мне узкую площадку у стены. Я втискиваюсь в эту щель и прошу.

– Гошка, я тебя побью, если ты будешь мешать мне спать.

– Ни каких проблем, я нем, как рыба.

Вроде тихо, эти шалопаи обдумывают ходы и молчат, я засыпаю.

Просыпаюсь от криков.

– Это безумие, отправлять хорошо оснащенные корабли в самое пекло, – захлебывается от возмущения Коля.

– Мы будем первые, еще никто, ни один иностранный военный корабль не подходил к той черте, когда можно определить жизнеспособность корабля, – срывается Гоша.

– Значит для этого надо ухлопать пол флота и тысячи живых людей, а зачем. Я рассчитал примерное действие радиоактивного излучения на корабли, учитывая толщину брони и расположения самого корабля по отношению к эпицентру взрыва и пришел к выводу, что оптимальный вариант для нас, два –три километра.

– Вот видишь, примерно. Но это же первый в мире взрыв на море с участием флота. Кто скажет точно, как не мы.

– О чем спор, мальчики? – подал я голос.

– Понимаешь, Сережа, – отвечает Гоша, – я был у Григорьянца. На мостике вскрыли пакет и он мне рассказал кое что о его содержимом. Мы должны быть на несколько кабельтовых впереди всего флота, то есть почти под самым взрывом бомбы. Все корабли флота размещают цепочкой, примерно, на равном расстоянии, так что действие взрыва отразится на каждом по разному. Мы первые, мы и получим больше шишек и банок от этого учения.

– А я говорю, – шумит Коля, – лучше бы поставили на якорь старые гниющие корабли без людей и долбанули бы по ним.

– Ну и что тогда? Кто тебе опишет все то, что происходит при взрыве и о чем надо в дальнейшем знать людям.

– Для этого надо напихать в корабли датчики, чувствительные приборы и по ним потом определить, что с ними было.

– Ну определишь, температура поднялась, а что дальше. Как практически выйти из этого положения? Датчик тебе скажет то, что чувствует, а мы тебе скажем то, как бороться против побочных явлений.

Похоже они опять сцепились, уже не спрашивая меня. Теперь мне не заснуть.

– Гоша, ты когда выходишь на мостик?

Мой друг посмотрел на свои часы.

– Через двадцать две минуты.

– Я пойду к механикам.

– Давай.

Я закрываю дверь каюты и опять слышу обрывки спора.

– Мне, кажется, – это голос Коли, – офицеры флота – консерваторы…

Гоша влетает в каюту.

– Сережа, через два часа будет…

– Рванут эту штуку?

– Ну, да.

– Я это предполагал, мы замедлили ход.

– Я буду у минеров, о том, что узнаю тебе все расскажу.

Гоша уходит и через десять минут появился Долматов.

– Я к вам за чемоданом. Мне старпом сказал, чтобы я теперь был с вами.

– Хорошо. Посидим пять минут и пойдем в машинное отделение.

Пять минут мы молчали, как на похоронах.

В машинном отделении Коля занял мой стол, открыл чемодан и вытащил неуклюжий ящик-пульт с датчиком. Он переключил несколько тумблеров на пульте и тут же в микрофоне послышалось редкое пощелкивание.

– Порядок. Товарищ старший лейтенант, мне надо отнести его ближе к корме…

– Мичман Гавриленко, помогите инженеру…

– Но мне еще надо, чтобы кто то был все время у счетчика и по времени записывал его показания.

– Мичман Гавриленко, вам инженер покажет, как надо работать с прибором. Возьмите чистый журнал и все, что он требует, заносите в него. Вам доверяю важную научную работу.

– Есть, – ответил бравый мичман.

Они уходят с прибором. Через двадцать минут Долматов приходит опять ко мне.

– Все в порядке? – спрашиваю его.

– Да… Мы установили прибор.

Коля вытаскивает из чемодана второй пульт и настраивает его на столе.

– Вы не против, если я буду теперь все время здесь?

– Не против.

Звякнул сигнал. Стрелка управления переместилась в положение «Стоп машина».

– Стоп машина, – как эхо командую я.

Затихла вибрация, только гул турбин и генераторов, привычной музыкой разносится в зале. Мои матросы и старшины застыли на своих рабочих местах. Мучительно начало тикать время. Долматов тревожно поглядывает на свои часы и, открыв журнал, зависает над ним ручкой.

Мы сначала не поняли, что произошло. Просто эсминец качнуло и потрескивание и шипение вихрем пронеслось по кораблю. Тут же взвыл счетчик Гейгера и барабанный треск, переходящий в вой, забился в ушах. Коля Долматов, ахнул. Вдруг… корабль резко взмыл носом вверх и начал подниматься, будь-то нас неведомая сила пыталась вышвырнуть к облакам, потом резкий рывок вниз, словно несемся на оборванном лифте и… удар с жутким грохотом, да такой, что мне показалось, нас расплющили о наковальню. Эсминец резко положило на бок. Коля со счетчиком Гейгера улетел под электрощит. Все люди в машинном отсеке, незакрепленные приборы, инструменты и всякие прочие вещи, попадали на палубу и покатились по ней. Я вцепился в стол и почти повис над пропастью, болтая ногами.

«Крен», мы же перевернемся, – стучало в мозгу. Перевалим сорок градусов и все… Словно услышав мой вопль, эсминец стал выпрямляться, резко подскочил и запрыгал покачиваясь во все стороны. Но погас свет и где-то засвистел пар. Я подтянулся за стол, неуверенно встал на ноги и заорал.