Тело Пэн заскользило о его, и он понял, что она пытается убежать от него.

— Пожалуйста, — сказал он, и она остановилась, вслушиваясь в темноту. — Пожалуйста, не покидай меня. Я никогда не причиню тебе зла, моя Гратиана.

И он потерся носом о ее нос. Внезапно он почувствовал, что напряжение ее тела ослабло.

— Мне никогда не хотелось поцеловать мужчину — особенного мужчину. Ты не знаешь. Ты не можешь понять. — Прошептала она ему.

Он замер. Кем же он был, что ее признание в невинности сделало его безумным от желания?

— Матерь Божья, Гратиана, — сказал он, приблизив свой рот к ее губам. — Ты можешь знать немногое из того, что делаешь, но делаешь ты это удивительно правильно.

— Но…

Его губы прервали поток ее слов, и вскоре по тому, как вздымалась и опадала ее грудь, он понял, что она забыла о том, что же хотела сказать. Он оторвался от ее губ только тогда, когда оказался неспособен сопротивляться желанию поцеловать ее шею. О Боже, он обожал вкус ее дыхания. Когда он достиг основания ее горла, ее руки схватили его дублет и сжали его.

— Святые, — шептала она. — О, святые, Тристан.

В ее тоне он услышал безумие и почувствовал предвкушение ожидаемой победы.

— Мммм? — Ему хотелось проглотить ее. Он положил руки ей на спину и притянул ее к себе.

— Ты пахнешь как морской воздух после шторма. А на ощупь ты как… — простонала она.

От сказанного он внезапно начал рвать пуговицы и шнурки ее платья и просунул свои руки в ее корсаж. Его пальцы скользили по телу Пэн чуть выше ее груди.

— Ты на ощупь как… Я никогда не ощущал ничего такого же чудесного, — прошептал он. — Чудесная, чудесная.

Кровь прилила к его голове и к паху, и каждый раз, когда он произносил слово, она все сильнее прижималась грудью к нему.

Она задыхалась.

— Я не могу.

— О, да, ты можешь.

Ее голос был низким, лихорадочным и напряженным, но это, должно быть, именно его руки, прокладывающие дорогу под ее юбками, наконец, заставили ее опомниться. Она вскрикнула, поскольку он своим возбуждением слегка коснулся ее.

Упершись обеими руками ему в грудь, она оттолкнула его от себя.

— Н-нет.

— Иисусе! — Он развернулся и привалился своим пылающим телом к стене.

Его щека прижалась к холодному камню. Цепляясь за известку, он вынудил себя глубоко дышать. Пэн подошла и, встав позади него, коснулась его плеча. Он вздрогнул.

— Не прикасайся ко мне, женщина. Господь, сохрани меня. Ты хочешь оказаться на полу?

— Нет, Тристан.

Он развернулся, затем уставился на нее, тяжело дыша, желая, чтобы она не говорила этого слова.

Пэн приложила пальцы к дрожащим губам.

— Святые, я не подразумевала… Есть вещи, о которых Вы ничего не знаете.

— Я знаю, что ты делаешь со мной.

Она не слушала его. Готовая к поспешному отступлению, она покачала головой. Ругаясь, он ринулся к ней и схватил ее за запястье.

— Я наблюдал за тобой. Ты хочешь меня, но боишься. Боишься того, что приносит только удовольствие. О, Боже, Я думаю, что начинаю сходить с ума, Гратиана. Я чувствую, как все набухает и пульсирует — как прибой, только горячий. Такой ужасно горячий.

Она закрыла уши руками и прошипела.

— Не надо. Не говорите мне ничего подобного.

Он все еще был столь возбужден, что едва мог прямо идти. Кровь стучала в ушах. Он прошептал проклятие и сжал оба ее запястья.

— Нет, — сказала она сквозь зубы. — Вы даже не знаете, может, у Вас есть жена.

— Нет.

— Вы не можете знать этого.

Она повысила голос, и он услышал едва заметную нотку боли.

— Я не могу. Дорогой Господь, в этом есть опасность, так же как и удовольствие.

— Какая опасность?

Он услышал, как она всхлипнула. Больше не возражая, он освободил ее.

— Как пожелаете.

Ошеломленный, он последовал за ней в залитый солнечным светом двор замка. Когда он поймал ее руку, она повернулась, вопросительно глядя на него.

— Вы должны посмотреть правде в глаза рано или поздно.

Она бросила вдаль свой взгляд.

— Я умоляю Вас не беспокоить больше меня по этому поводу.

— Иисусе, как мало ты знаешь мужчин, если думаешь, что я могу забыть то, что только произошло.

— Это не то, что ты думаешь.

— Тогда заставь меня понять.

Она только покачала головой и отвернулась, как будто боялась, что если посмотрит на него, то у нее не хватит силы воли отказать ему. Его тело жаждало освобождения. Она сводила его с ума. Он не был с женщиной с… он не знал, как долго, но достаточно долго, чтобы заставить его взвыть от этого. Он чувствовал себя так, будто оказался брошенным тем самым штормом в некий безумный сон, и он должен был вот-вот проснуться. И все же он бодрствовал. Боже, как же он хотел знать, был ли он человеком способным обольстить Пэн без всяких угрызений совести, или нет. И он боялся, что вскоре это будет не важно.

Крик с зубчатых стен замка отвлек его. Дибблер стоял на крепостной стене рядом со сторожкой и указывал на запад. Что-то в его позе пробудило в Тристане отклик. Этот крик, этот жест. Предупреждение было знакомым. Тристан оттолкнул от себя Пэн и, побежал к лестнице сторожки. Она бежала за ним, а Дибблер жестами с нетерпением подзывал их, пока они не присоединились к нему.

Дибблер снова показал куда-то, и Тристан устремил свой взгляд через поля к лесу. Он ожидал увидеть строй наемников, всадников, солнце, сверкающее на броне и реющие на ветру штандарты. Нет… может там должны быть большие камни, огромные монолиты … Тристан разглядывал пейзаж, обдумывая эту последнюю идею. Сначала он ничего не увидел, но, обозревая горизонт, он посмотрел на уединенный холм, лишенный деревьев. На нем был всадник, внезапно поднявшийся бриз играл его плащом.

Незнакомец совсем не двигался, даже лошадь под ним стояла неподвижно. Хотя он был слишком далеко от Тристана, чтобы рассмотреть его, его присутствие, так или иначе, пробуждало в нем тревожную настороженность. Плащ развевался за спиной мужчины, то опадая, то взлетая на ветру. Грива и хвост лошади плясали в воздухе, все же остальное было неподвижно. Контраст вызывал у Тристана беспокойство.

Он уставился на неподвижного наездника, и каким-то образом понял, что человек тоже смотрит на него — не на какого-либо другого человека на стене, только на него. Мурашки побежали по его коже, и он не смог отвести взгляда. Если бы он был собакой, то у него шерсть стояла бы дыбом и он заскулил бы. Не разрывая этой призрачной связи между ними, он обратился к Пэн.

— Кто это?

— Я не знаю, — ответила Пэн, наклонившись над зубчатой стеной и всмотревшись в незнакомца. — Он одет во все черное. Ни ливреи, ни отличительных знаков. Это не Пондер. — Она сделала паузу, затем возобновила свои наблюдения. — Это молодой мужчина, как и Вы, собственно, и… он чужой на острове.

Он продолжал разглядывать фигуру в черном, в то время как бриз усилился и набросился на него. Внезапно он высунулся над стеной. Он был почти уверен, что незнакомец пытается общаться с ним. Его рука рванулась к бедру, ища шпагу, затем поникла, пусто.

— Почему он не приближается, госпожа? — спросил Дибблер.

— Может быть, он увидел то, что случилось с людьми Пондера, — ответила она. — И мы закрыли двери замка. Если он — близкий друг Пондера, то, так или иначе, я не впустила бы его.

— Здесь что-то не так, — произнес Тристан.

— Много чего не так с теми, кто знается с Пондером.

Он все еще был не в состоянии отвести взгляд от человека. Как будто всадник взывал к нему, требуя чего-то. Он задрожал и почувствовал большое облегчение, когда, наконец, темный незнакомец повернул свою лошадь и исчез за холмом.

— Вы не должны стоять на этом ветру, — сказала Пэн.

— Что?

— Ветер, Тристан. Вы должны уйти с ветра.

— Вы уверены, что не знаете его?

— Клянусь честью, — сказала она. — Теперь пойдемте.

Он позволил ей сопровождать его к внешней стене замка, где он осмотрел пивоварню, сарай для хранения соломы, конюшни, голубятню и кузницу. Что привлекло его внимание, так это, что замок и его пристройки были пусты более чем наполовину. Никто еще не начинал чистить сарай или зажигать огонь в кузнице. Пэн казалась равнодушной к этой расхлябанности. Они вышли из голубятни и обошли стог сена на своем пути к часовне во внутреннем дворе замка. Тристан поглядел на тихую кузницу.