После столкновения с Тристаном на лестничной площадке, Пэн бежала так, будто за ней гнались черти. Избегая суматохи зала, она нашла себе убежище в солярии, где до этого готовила одежду для своего нежеланного гостя, отпустила Нэни Боггз и заперлась изнутри. Встряхнувшись, она попыталась согреться в лучах солнца, которое сияло через одно из открытых окон.

Она боялась этого молодого человека, но по неправильным причинам. Как она могла знать? Исходя из ее опыта, молодые люди расхаживали, демонстрируя свою мужскую гордость. Они обижались по любому поводу и провоцировали ссоры, которые вели к поединкам, крови и смерти.

Как давно она получила этот урок? По крайней мере, лет семь назад, — тогда ей было всего лишь четырнадцать. Она, в своей импульсивной невинности, следовала за молодым самодовольным хлыщом по имени Уилл по улицам рыночного города около поместья ее родителей. Это было безумие, безумие глупой девицы, увлеченной юношей старше ее.

Она шла за ним несколько ярдов, пока он не поравнялся с группой молодых людей. Его самодовольная походка привела к насмешкам, после которых последовал вызов. Перчатка была брошена и приземлилась в грязи у их ног. Пэн вжалась в дверной проем близлежащего дома, когда звон металла объявил начало поединка. Толпа то теснила ее к порогу, то снова впихивала в проем.

Когда же она освободилась, то увидела, как Уилл пятится к ней. Противник осыпал его ударами шпаги. Уилл парировал, затем защищался, но был недостаточно быстр.

Наконечник шпаги мелькнул перед глазами Пэн. И вонзился прямо в сердце Уилла. Уилл упал ей под ноги, его гордость вытекала из него с кровью и жизнью. Она помнила, как опустилась на колени, чтобы коснуться его лица и взглянуть в испуганные глаза, пока душа уходила из тела. Она помнила, как дотронулась до кровавого пятна на его рубашке и закричала.

Пэн закрыла глаза, отгоняя прошлое, и подставила лицо теплым солнечным лучам. Она ожидала кровавого безумия от этого молодого человека, этого Тристана. Но никак не ожидала сбивающих с толку чувств, такого физического волнения, по сравнению с которым морской шторм казался штилем.

Но он ничего не помнил. Скорее всего, он был столь же полон насилия, как и любой другой молодой человек, но не помнил этого. И теперь она не могла избавиться от него, как бы этого не хотела, — добрая христианка не бросит человека в такой трудный момент. Она рассмотрела возможность переправить его на другой конец острова Пондеру Кутвеллу, но неохотно отвергла идею. Никто не доверится великодушию и милосердию Пондера Кутвелла. Неужели нет спасения?

Тристан тревожил ее. Она не могла забыть его. Она не могла заставить эти чувства уйти.

Может быть, это и было его целью, поскольку он, казалось, знал, как покорить ее против ее желания, независимо от ее опасений, без слов. Он покорял ее даже тогда, когда лежал без чувств на камнях утеса.

Она хотела избегать его и таким образом уберечься от волнения, но в тот миг, когда он встал на ноги, он чуть не развалил стены, призывая ее. И затем… и затем это происшествие на лестнице.

Матерь Божья, он спас ее от рискованного падения только для того, чтобы приблизиться к ней настолько близко, что она могла вдыхать его аромат. Он пах морем, дымом… собой. Тогда, испугавшись, она разрешила ему касаться себя невообразимыми способами. И что же она получила взамен? Сначала ее чуть не соблазнили, а позже стали отдавать распоряжения. Нет, приказы.

Она должна держаться от него на расстоянии и молиться о скорейшем прибытии лодки с припасами. Она отошлет его независимо от состояния его памяти. О, да! Это было мудрое решение, поскольку, когда память к нему вернется, скорее всего, он окажется столь же кровожадным, что и все молодые люди.

— Да, — сказала вслух она. — Вы можете сколько угодно менять свое обличье в той комнате с Нэни и Дибблером за компанию, Сэр Безымянный.

Но если она не даст ему одежды, он придет за ней. Это она уже поняла. Его величество Король Тристан не терпел никакого неповиновения своей королевской воле.

Да, но, во имя всех святых, она не собиралась позволять ему командовать собой в своей собственной цитадели.[23] И она на не может жить, опасаясь его и того, что он может сделать. У нее были дела. Работа должна быть сделана. Замок и ее люди нуждаются в заботе. У них нет никого, кто бы заботился о них, кроме нее. Она еще покажет Тристану, кто является хозяином Хайклифа.

Приняв решение, Пэн подняла стопку недавно перешитой одежды и уложила ее в переносной сундук наряду с другими вещами Тристана. Ее мучила совесть из-за кинжала со змеями. Он был благополучно укрыт со всеми шпагами и кинжалами в замке. И он останется там.

В дверь постучали. Она захлопнула крышку сундука и открыла дверь. Вошел как всегда готовый помогать Эрбут. По ее распоряжению, он поднял сундук и последовал за ней к башне и далее наверх, к ее спальне. Она постучала, молясь, чтобы Тристан проявил воспитанность, был в кровати и прикрылся.

— Входите, Гратиана, если посмеете.

Она чувствовала, что ее лицо вспыхнуло. Глянув назад на Эрбута, она встретила его потрясенный взгляд.

— Проклятое высокомерие, — пробормотала она про себя и сильным ударом открыла дверь.

Благодарение Богу, он лежал в кровати. Лежал в кровати и ухмылялся, как будто знал, что она боялась того, что он будет стоять голым посреди комнаты. С пылающими щеками Пэн прошла в комнату и указала Эрбуту место, куда поставить сундук. Эрбут поставил сундук и встал, переминаясь с ноги на ногу, вытаращив глаза на гостя.

Пэн, не глядя на Тристана, открыла сундук, схватила его вещи, отнесла их к кровати и опустила ему на колени.

— Это, любезный, ваша одежда и другие вещи, бывшие при вас. Как вы можете видеть, они не в том состоянии, чтобы их можно было носить. Я, в своем дурацком желании лучше одеть вас, положила здесь и переделанную одежду моего отца, которую он носил, до того как умер.

По крайней мере, ему хватило такта прекратить ухмыляться. Он даже поблагодарил ее. Она наблюдала, как его веселье переходит в мрачность и затем в беспокойство.

Пока он поднимал сверток с лохмотьями, она отпустила Эрбута. Она подумала, что Тристану не понравится то, что юноша станет свидетелем его замешательства. Она наблюдала, как он прикасается к остаткам шоссов из самой лучшей шерсти, кожаному джеркину, лоскутам батиста, некогда бывшим рубашкой, поясу из дорогой кожи, и кошельку. Он открыл кошелек, но там было пусто.

В молчании, Пэн протянула ему бесформенную мешанину, которая когда-то была бумагой. Ни один клочок не мог быть вырван из этой массы. А если бы они и преуспели в этом, то это было бы бесполезно, поскольку чернила на клочках потекли, оставив серые и черные пятна вместо слов. Даже сорванная печать в конце бумаг была раздроблена на неузнаваемые частицы.

Он тряхнул головой. Его лицо потемнело, и рот сжался.

— Ничего. Я ничего из этого не помню.

— Может быть, позже.

— Может быть, никогда.

Что она могла сказать? Ее собственный гнев исчез при виде его тревоги. Он отвернулся от нее, чтобы она не могла видеть выражение его лица.

— Я прошу вас, Госпожа Фэйрфакс. Оставьте меня.

— Скоро смеркается и время ужинать.

— Благодарю, Госпожа, но я ничего не желаю сейчас кроме одиночества, если бы вы были настолько добры…

Его истинная обходительность свидетельствовала о страдании. Чувствуя вину за свои недавние жестокие мысли, Пэн кивнула.

— Как вы пожелаете. Я пошлю вам что-нибудь с ромашковым чаем Твисл. Это поможет Вам отдохнуть.

Он отвернулся, и она оставила его одного.

Тристан пробудился ото сна без сновидений несколько часов спустя, чтобы найти свою комнату погруженной в темноту. И он все еще ничего не помнил. Обеспокоенный, опасаясь стать жертвой отчаяния, он оделся и подошел к окну. Он поднялся на амбразуру и осмотрелся. Клубящийся туман полз по внутреннему двору и окружил голубятню и ульи. Стекло окна запотело от его дыхания. На сторожевой стене он смог различить горящий факел. Дибблер должен был находиться там, но его не было.