Таким образом, сказал губернатор, он покидает Лондон, и быстро. Всех гражданских, что смогут уйти с армией, возьмут с собой. Их переправят на юг, в Сассекс, где племя регниев сохраняло верность Риму. Но он предупредил, что им не следует рассчитывать на снабжение продовольствием. Армейские припасы ограничены, и не могут расходоваться на небоеспособных. И отступает он немедленно. Этой ночью. После того, как армия перейдет Темзу, мост будет сожжен.

Лондонцы встретили этот ультиматум слезами и криками протеста. Некоторые были готовы уйти, и обязанностью Квинта и других младших офицеров было препроводить беженцев через реку и вывести их на южную дорогу. Но большинство умоляло дать им время: во-первых, позаботиться об имуществе, и найти возможность перевезти слишком старых, малых и больных. А многие просто не поверили в опасность. Они предпочитали остаться в своих домах и попытать счастья. Конечно же, говорили они, Боадицея не станет связываться с женщинами, детьми и больными. Она будет преследовать римскую армию, если, разумеется, она не утолила уже своей жажды мести разрушениями, причиненными в Эссексе.

На Светония никакие доводы не действовали. Ночью же легионы пересекли Темзу и последний солдат последней когорты поджег мост, как только они его миновали. Вскоре деревянный мост уже пылал, и сквозь пламя легионеры смутно различали озабоченные лица тех, кто оставался в Лондоне.

Может быть, Веста, богиня домашних очагов, как-нибудь охранит этих несчастных и их жилища, думал Квинт. Однако, он видел руины Колчестера, а лондонцы – нет. Хотя Светоний был, безусловно, прав – лучше оставить один город, чем рисковать неминуемой потерей всех завоеванных провинций.

Римляне двигались по огромной открытой равнине. Здесь они могли стать лагерем в относительной безопасности, поскольку здесь не было деревьев, среди которых могли укрыться враги, а изгиб широкой реки защищал их с двух сторон. Войско Светония не знало надлежащего отдыха уже несколько дней, и полководец объявил шестичасовой привал.

Квинт волком накинулся на скудный паек – он все еще не мог оправиться после нескольких дней голодовки, привязал Ферокса к кусту, улегся на землю и мгновенно заснул.

Его разбудила суматоха поблизости и выкрики:

– Поймали! Мы его поймали – грязного ицена! Квинт вскочил на ноги, вытащил меч и бросился к мятущейся кучке людей.

– Что происходит? – воскликнул он, увидев, как два римских часовых волокут какого-то мужчину.

– Это британец, ицен, судя по его тартану. Он шнырял вокруг лагеря. Среди бела дня, глупец несчастный – мог бы знать, что его схватят! – возбужденно отвечал часовой.

Шпион? – думал Квинт, удивляясь, почему в угрюмом, покрытом шрамами лице высокого рыжеволосого британца чудится ему нечто знакомое. Тот разразился потоком кельтских увещеваний, точно пытаясь что-то объяснить, затем неожиданно последовали латинские слова:

– Квинт Туллий… Я ищу Квинта Туллия. Часовые крепче скрутили руки пленника, издевательски крича:

– Ну так ты нашел его, британская свинья! Хотя как ты узнал его имя?

– Квинт Туллий… – повторил пленник с неким яростным отчаянием.

– Я… – начал Квинт, внимательно вглядываясь в иссеченное лицо, когда неожиданно узнал его. – Пендок, гончар! – воскликнул он, вспомнив маленькую хижину, куда он доставил Регану после нападения на Боадицею.

Пендок кивнул с облегчением, и снова кивнул, когда услышал:

«Я – Квинт Туллий». Гончар не узнал Квинта. В те напряженные минуты, что он видел его раньше, он не разглядел под шлемом лица молодого римлянина.

– Amicus – друг! – сказал Пендок, указывая на себя и хмурясь, произнося латинские слова. – У меня послание Квинту Туллию. – Он порылся в сумке из оленьей кожи, привязанной к его поясу и что-то протянул.

Квинт взглянул и покраснел до корней волос. На большой мозолистой ладони лежал локон мягких, волнистых каштановых волос.

– Регана… ты… нужен.

Часовые уставились на изумленное лицо Квинта.

– Где Регана? – спросил Квинт, справившись с собой и пристально разглядывая Пендока. Это могла быть ловушка, а злодейского вида британец не внушал особого доверия.

Пендок махнул рукой в сторону реки.

– Прячется в лодке. Идем, – сказал он по-кельтски, и Квинт понял.

Квинт мгновение подумал, затем повернулся к часовым.

– Я пойду посмотрю, что там.

– Но не в одиночку! – воскликнул часовой.

– Нет, это было бы глупо. Вы продолжайте патрулировать. Я возьму с собой несколько человек. – Он вызвал троих пехотинцев и коротко объяснил им задачу. С мечами наготове, настороже, они последовали за Пендоком к небольшой бухте у реки, поросшей высоким тростником.

Пендок издал высокий, свистящий крик, напоминающий крик кроншнепа и тот же звук ответил ему из камышей, которые зашелестели и раздвинулись.

Регана вышла на берег и взглянула на Квинта с тревожной неуверенностью. Ее нежное личико было бледным и исцарапанным, а прекрасные волосы спутанными. Лиловый тартан на ней изорван и грязен.

Прежде, чем Квинт успел что-то сказать, она покачала головой, угадав причину присутствия трех солдат и подозрительных взглядов, устремленных на нее.

– Нет… нет, – сказала она. – Здесь только мы. Пендок и я. Я… пришла к тебе за защитой.

Слезы, наполнившие ее серые глаза и дрожь маленького гордого рта выдавали, каких усилий ей стоило это произнести.

– Ты бежала от Боадицеи? – изумленно спросил Квинт. – Ты ищешь защиты Рима?

Она склонила голову, и долгий вздох, скорее всхлип, сотряс ее тело.

– Квинт, могу я поговорить с тобой наедине? Он немного поколебался, затем приказал пехотинцам:

– Ступайте наверх и будьте настороже. – Когда они поднялись, он вновь повернулся к Регане. —

Скажи, – мягко спросил он, – что заставило тебя настолько перемениться?

Оказалось, что объяснить это очень трудно, настолько она была испугана и пристыжена. Регана говорила на смеси латинских и кельтских языков, но задавая ей вопросы, он постепенно начал понимать.

Участие Реганы в его бегстве из британского лагеря было обнаружено. Заподозрив что-то неладное, Навин в ту ночь, после того, как они видели его на валу, не вернулся на пир. Он спрятался и следил за ними.

– Но почему он не помешал мне бежать? – воскликнул Квинт.

– Потому что он считает, что ты хороший человек, хоть и римлянин. Он не хотел, чтобы тебя пытали.

– Но почему тогда он рассказал Боадицее, что ты сделала? Почему он схватил тебя?

– Ах, – горько вздохнула она. – Это другое дело. Я – британка. Я предала свой народ и не подчинилась своей королеве. Он считал, что я должна быть наказана, хотя и не… – Голос ее изменился, и ужас наполнил его, когда она очень тихо продолжила: – Навин не хотел, чтобы я пострадала так, как это решила Боадицея.

Он видел, как болезненна для нее эта тема, но чувствовал, что должен знать точно, что же произошло. Пока они стояли у речных камышей, трое солдат недоуменно косились на них. Пендок скорчился на земле, изготовляя наконечник копья, а Квинт тем временем продолжал расспросы. Ответ заставил его содрогнуться.

Когда Боадицея услышала от Навина, что девушка помогла Квинту бежать, ярость королевы была неописуема. Вся материнская нежность, которую она прежде испытывала к Регане, исчезла в один миг. Она называла девушку ужасными словами, из которых самыми мягкими были «лицемерка» и «предательница». С руками, воздетыми к небесам, она прокляла

Регану к провозгласила, что раз богиня Андраста лишилась своей законной жертвы. Регана займет место Квинта в священной роще. Сначала была назначена пытка крючьями, затем огнем. Жертвы Андрасты заключали в плетеные корзины и медленно сжигали живыми на ее алтаре.

Квинт резко оборвал девушку, услышав это.

– Довольно! – воскликнул он. – Все прошло, ты теперь спасена. Не думай об этом! Но как ты бежала?

– Навин. Он не такой, как ицены. Не такой яростный и жестокий. Боадицея передала меня под его охрану, а он позвал Пендока, который был другом моего отца. Навин нашел нам лодку и позволил уйти. Его не волновало, куда мы пойдем, не утонем ли мы. Но он дал мне возможность выжить. Я не задумывалась, куда плыть – мы спускались по Темзе в надежде найти тебя, потому что у меня больше нет друзей. С реки мы увидели лагерь легионов, и я послала Пендока попытаться тебя найти.