Квинт молчал, размышляя о необычной истории девушки, о днях плавания вдоль побережья, об ужасной участи, что она избегла, и о Навине с его дикарским кодексом воздаяния, смягчившимся и цивилизовавшимся за годы пребывания в Риме. Однако Квинт понимал, что в решающей битве от Навина не следует ждать милосердия. Затем его поразила новая мысль.

– Что станет с Навином, если Боадицея заподозрит, что он позволил тебе бежать?

– Уверена, ничего. Навин придумает какое-нибудь объяснение, и она не осмелится спрашивать. Навин – вождь триновантов, у него под началом много тысяч воинов. Ей нужна его поддержка.

– Ясно, – согласился Квинт. – Боадицея все еще собирается идти на Лондон?

– Ее войска, должно быть, уже там, – сказала девушка, бросив испуганный взгляд на Темзу. – Они собирались выступить сразу после… жертвы Андрасте. – Она отвечала спокойно, но сейчас пошатнулась, и дыхание ее слегка затруднилось.

– Бедная девушка, ты измучена, – покаянно сказал Квинт, поддержав ее. – Идем в лагерь. Я позабочусь о тебе, Регана. Тебе больше ничего не надо бояться.

Рискованное обещание, и он молился, чтобы мог его сдержать.

На протяжении нескольких дней, пока легионы продолжали отступать на юг, Квинту удавалось лишь случайно бросить взгляд на Регану. Она и Пендок присоединились к лондонским беженцам, и чувства каждого из них были поглощены физическим напряжением и необходимостью достичь безопасных мест и дружелюбного населения побережья Сассекса. Небольшое мирное племя регниев под управлением короля Когидумна было небольшим, мирным, родственным галлам по ту сторону пролива, и более романизированным, чем любое другое племя. Они приняли легионы наилучшим образом, снабдив их мясом, зерном и овощами. Но ясно было, что подобная ситуация не может длиться до бесконечности, армия же была отрезана от всех источников продовольствия войсками Боадицеи на севере.

В гавани стояло два торговых корабля. Некоторые из беженцев отправились на них в Галлию, и губернатор отправил с ними отчаянные письма, прося подкрепления. Однако он знал: прежде, чем прибудет помощь, пройдут минимум недели.

Тем временем Боадицея и ее все возрастающая армия могут – и несомненно попытаются – перебить их всех.

Утром, после прибытия римлян на побережье, солнце нестерпимо раскалили небо и землю. Солдаты были беспокойны, тревожны, заразившись неуверенностью от своих командиров. Квинт некоторое время занимался Фероксом – почистил его и вынул камень из его копыта. Затем, не имея ни приказов, ни особых обязанностей, которые сейчас могли бы его остановить, поддался желанию, которое подавлял все время на марше.

Он вышел из лагеря к сгрудившимися в углу укреплений хижинам из листьев и коры, построенным оставшимися беженцами. Здесь он нашел Регану. Стоя на коленях перед большой ступкой, она рушила зерно каменным пестом. Рядом Пендок обкалывал кремень для наконечников копий. Когда молодой римлянин приблизился, она подняла голову и улыбнулась, хотя взгляд ее был затенен утомлением.

– Жарко, правда? – неожиданно смутившись, Квинт не сумел сказать ничего умнее. Он все время думал о Регане. Сердце его начинало колотиться при мысли, что она бежала к нему за помощью. Но сейчас, когда он смотрел на нее, она выглядела благодарной, но также несчастной и пристыженной. Возможно, ее терзало чувство неверности собственному народу. Несмотря на свою хрупкость и слабость, она всегда укрывалась броней сдержанности.

– Жарко, – согласилась она, продолжая дробить зерно. Она раскраснелась, влажные пряди волос прилипли ко лбу, но все-таки выглядела удивительно прелестно. Если бы не бдительное око Пендока, Квинт сам бы взял пест и принялся бы рушить зерно. Но римский знаменосец не должен ставить себя в смешное положение, исполняя женскую работу, да и Регана, возможно, не пришла бы в восторг от подобной помощи, – хотя трудно было узнать, что она думает. А чем больше он глядел на нее, тем больше хотел это знать.

– Не можешь ли ты прерваться ненадолго? – умоляюще спросил он. – Пройтись со мной на берег… там прохладнее, и… – Квинта прервал звук трубы, раздавшийся из форта.

Он обернулся и прислушался к сигналу.

– Общий сбор, – объяснил он Регане. – Наверное, губернатор собирается сделать какое-то заявление. Я должен идти. – Он вздохнул, ибо снова вернулось сознание убийственного положения римлян. —

Мы увидимся позже? – В голосе его слышалась нескрываемая страстная тоска.

Ответом был лишь угрюмый, обескураживающий взгляд. Она вновь принялась за работу.

Итак, она не любит меня! – с жаром думал Квинт, уходя прочь. Ну и что? Она имела право на его защиту, и теперь она в безопасности – в такой же безопасности, как любой из них в этой опасной стране. Он, конечно, не собирается силой навязывать ей свое внимание, тем более, внимание запрещенное римскими законами. Она, в конце концов, всего лишь невежественная варварка, и помни об этом, сказал себе Квинт и вышел на плац.

Там уже собрались офицеры, старшие – префекты, трибуны, центурионы, и младшие – знаменосцы и оптионы. Они выстроились перед полосатым шатром, увенчанным позолоченным орлом. Оттуда выступил губернатор. За ним следовали командиры Двадцатого и Четырнадцатого легионов, и Петиллий Цереалис, у которого легиона больше не было.

Светоний взобрался на колесницу и мрачно заговорил. Его грубое багровое лицо под блистающим шлемом было исполнено усталости и беспокойства.

– Римские офицеры, – обратился он к настороженным слушателям. – Я должен сказать прямо – мы в тяжелом и позорном положении. Мы отступали настолько, насколько могли, но все же не покинули этот остров, о чем, конечно, нельзя было и помыслить. Рим никогда еще не знал полного поражения, не узнает и сейчас. Но мы еще не готовы столкнуться с британскими силами. – Он сделал паузу. – Я только что получил ужасные известия. Вернулся разведчик, которого я оставлял на южном берегу Темзы… – Он снова остановился и вытер пот со лба. – Боадицея полностью уничтожила Лондон, – произнес он хриплым, срывающимся голосом. – Она перебила всех, кого мы там оставили. Когда разведчик уходил, королева выступила на город Веруалий, где, без сомнения, поступит так же.

Светоний на миг закрыл глаза и вцепился в край колесницы. Потрясенный ропот прошел среди офицеров.

Неожиданно Светоний вскинул голову и закричал в небо.

– О Марс и все священные боги Рима – где второй легион? Почему он не приходит?

Жаркое солнце опаляло молчаливое сборище в форте. Над укреплениями лениво жужжали пчелы. Губернатор продолжал уже спокойнее.

– Когда в Уэльсе я впервые услышал о мятеже, то послал доверенного гонца прямо в Глочестер. Перед тем, как покинуть Лондон, я послал второго. И в ответ – ничего. Правда, легион может быть в пути. Я намереваюсь осторожно продвинуться на север и перехватить его. Однако, я чувствую – тут что-то не так. Я собрал вас, потому что мне нужен доброволец. Нет, подождите! – резко добавил он, поскольку тут же поднялось несколько рук. – Это чрезвычайно опасная миссия. Гонцу придется тайно пройти больше сотни миль по неизвестной местности. Мы не строили дорог в этих краях, а племена белгов никогда не были покорены. Придется идти мимо святилища друидов. Правда, я уничтожил большую часть этих гнусных жрецов на острове Энглен, но, боюсь, не всех. Думаю, некоторые еще прячутся в чудовищном круге камней на западе. Это задание – почти верная смерть, знаю, что римлянина этим не напутаешь, но здесь мне нужны другие качества помимо одной храбрости, или придется попусту потерять человека. Кто вызовется?

Снова поднялись руки, уже медленнее, но Квинт протолкался и выступил вперед.

– Я, губернатор. Квинт Тулий Пертинакс, знаменосец третьей когорты… Девятого легиона!

Глаза губернатора из-под набрякших век покосились на других добровольцев, затем вернулись к Квинту. Светоний склонился и что-то прошептал легату Петиллию, который кивнул в ответ и спокойно улыбнулся Квинту.