«Это Бран, который проводит тебя в Глочестер. Верь ему».

– Бран? – спросил Квинт, мучительно хмурясь. Он был страшно удивлен.

Человек кивнул, ударил себя в грудь, дружелюбно усмехнулся и вновь вернулся к обгладыванию кости.

– Откуда ты взялся? Где мы? – Квинт с трудом подбирал кельтские слова.

Бран пожал плечами и открыл рот, показав Квинту, что у него нет языка и отвечать он не может.

Это уже было до того, как я уснул, подумал Квинт, но где я это видел? Он протер глаза и вновь воззрился на Брана, однако, где Пендок? Где костер, у которого мы сидели прошлой ночью и жарили рыбу? Где Регана? На него обрушилось чувство боли и утраты, гораздо большее, чем он мог представить. Но среди этого кошмарного смятения сохранялась уверенность, что с ней не стряслось ничего дурного. Она была вне опасности. Значит, она и Пендок ускользнули ночью, оставив ему удивительного проводника и записку? Умела ли Регана писать по-латыни? Странно, хотя это было единственное объяснение.

Тогда получается, что Регана его все-таки обманула? Выходит, она вовсе не намеревалась провести его в Стоунхендж к своему деду? Эта мысль ранила его, хотя в глубине души он полностью отказывался ее принять. Он знал, что Регана говорила правду. Однако, были и другие странности. Смутные сонные видения возникали в его памяти: яркое солнце и огромные зловещие камни, злобные голоса, комната, полная таинственных теней. И нечто утраченное. Нечто прекрасное и очень дорогое. У меня была лихорадка, вот в чем дело, подумал он. Коснулся своей щеки, но та оказалась холодной. Ну, так сейчас он здоров, что бы ни случилось раньше, и на пути в Глочестер. Вот что единственно важно. Его военная миссия. Насколько он задержался?

Он снова перечел записку, затем порвал лист на кусочки.

. – Что ж, тогда идем, Бран! Скорее – в Глочестер!

Свой кельтский язык он подкрепил жестом.

Проводник кивнул и бросил кость. Указал на двух пони, которых Квинт не заметил, хотя один был его собственный – лохматый местный конек, на коем он покинул крепость регниев. По крайней мере, в этом он был уверен, убеждал себя Квинт. Они выехали с Браном во главе, по мере того, как туман поднимался и таял в сером небе.

Перед ними лежал плодородный край кладбищ, ручьев и полей со спеющими колосьями. Повсюду виднелись процветающие сельские дома местных жителей. Странно, подумал Квинт, покуда крепкие туземные лошадки безостановочно трусили мимо. Удивительно, почему мы даже не заехали на широкую равнину с каменным храмом? Все выглядит совсем не так, как я ожидал.

Несмотря на путаницу пересекающихся тропинок, Бран, ни разу не поколебавшись, ехал так быстро, как только Квинт мог за ним поспевать. Через некоторое время они достигли гряды холмов, и перевала за ними, где Бран свернул севернее, к реке, вдоль которой они ехали довольно долго, пока не начали подниматься на холм. Когда они достигли вершины, Бран придержал пони, и, замычав, указал вниз.

Квинт с удивлением посмотрел на чашеобразную долину. На берегу реки виднелось скопление строений – не круглых британских хижин, а солидных каменных домов, и белое сооружение, весьма напоминавшее римский храм. Рядом вздымалось облако пара.

Наверняка здесь есть горячие источники, сообразил Квинт, и вспомнил, как бедный Флакк упоминал как-то о целебных источниках запада. Возможно, это уже Глочестер, хотя нигде не видно признаков крепости.

Он вопросительно произнес «Глочестер?», но Бран отрицательно помотал головой и указал на север. Затем, жестами изобразил еду и сон, дал понять, что здесь они должны заночевать.

Квинт неохотно кивнул – он жаждал поскорей добраться до конца трудного пути, но понимал, что сильно нуждается в отдыхе и пище, ибо мясо, извлеченное из кожаной сумки, они прикончили по дороге. На протяжении последнего часа глаза у него слипались, и сонливость боролась с удивлением, когда они въехали в городок с мощеными улицами, заполненными лавчонками и благоустроенными виллами. Бран направился прямо к храму, который вблизи выглядел не совсем римским, хотя его неуклюжие колонны были выстроены из беленого камня, а на фасаде над входом, красовалось грубое скульптурное изображение женщины, явно какой-то богини, но какой – Квинт не мог распознать.

Они спешились и пошли к деревянному навесу, откуда вырывались клубы пара. Неожиданно сонливость Квинта улетучилась при виде римской тоги. Да нет, двух! Два глубоких старика сидели на скамье у навеса, беседуя со своей ровесницей, облаченной в синюю паллу и нижнюю столу римской матроны. Квинт уставился на ее круто завитую корону седых волос, уложенных по моде, которой следовала его мать, когда он был ребенком.

– Интересно, с чего этот грязный британец так на нас таращится? – громко сказала женщина своим спутникам. – И посмотрите на эту обезьяну. Фу! Самые невозможные люди являются в Бат. Если бы не мой ревматизм…

Квинту понадобилось время, чтобы, во-первых, сообразить, что «грязный британец» – это он, а затем решить, стоит ли ему обнаруживать свою национальную принадлежность. Но, в конце концов, терять было нечего, напротив, следовало узнать, воспользовавшись встречей, что эти римляне делают в таком уединенном месте, и что им известно о мятеже, сотрясающем восток.

Они не знали ничего. Квинт обнаружил это, когда заговорил с ними по-латыни, столкнулся с их недоверчивостью и обменялся с ними объяснениями.

Старики оказались отставными ветеранами кампаний Клавдия семнадцатилетней давности. Они рассказали, что с десяток подобных им римлян поселилось здесь оттого, что мягкий климат и целебные горячие ключи, именуемые «Акве Сулис», где они ежедневно купались, помогали им сохранить здоровье. Римская матрона оказалась женой одного из них, приехавшей после наступления мира из Италии.

– Ну, нет, – заявила матрона, по-прежнему подозрительно косясь на Квинта, ни о каком мятеже мы не слышали. Но туземцы, знаешь ли, знаменосец – если ты действительно таков… кого в действительности волнуют туземцы? Они не беспокоят нас, когда приходят к источникам, а мы позволяем держать здесь их глупый храм. – Она указала на лицо статуи. – Это их богиня Сулис, но мы называем ее Минерва, и все это не имеет значения.

Многие вещи будут иметь значение для тебя, милая дама, раздраженно подумал Квинт, если Боадицея решит включить тебя в свои планы. Но он промолчал. Эти люди были стары и неспособны понять положение, оставалось лишь надеяться, ради их же блага, что их уютная изоляция будет продолжаться.

– Вы что-нибудь знаете о Втором легионе в Глочестере? – спросил он. Но старики только без интереса покачали головами.

– Префект легиона Пений Постум – такой высоченный германец – приезжал сюда в прошлом году на воды; – заявил один из них, – но он туп, как пес. Ни с кем не разговаривал… слишком много ел – у него что-то было с желудком.

– О нет, Марк, – нетерпеливо перебила его жена. – У него были фурункулы. Вечно ты все забываешь.

– Дорогая Октавия, моя память ничуть не хуже твоей, и я абсолютно уверен, что префект страдал желудком.

Квинт быстро пробормотал прощальные приветствия и ретировался. Какие недуги мучали префекта Второго легиона, ему было вполне безразлично.

Он узнал, что при купальнях сдаются комнаты для приезжающих и, наскоро перекусив, улегся спать.