Оказалось, что под мышкой непримечательный человек удерживал полиэтиленовый пакет, в котором был спрятан пистолет ТТ. Когда пакет развернули, и взглядам охраны предстало боевое оружие, человек, с равнодушием наблюдавший происходящее, вдруг закричал, громко, как раненный зверь, и повалился на асфальт. Он умер без видимых на то причин. Как утверждали патологоанатомы, у него просто остановилось сердце.

Документов при человеке не обнаружили. Правда, в пакет к пистолету оказалась приложена карточка с единственной нарисованной на ней буквой «М».

Впрочем, все это никоим образом не повлияло на ход запланированной церемонии. Мэр спокойно перерезал ленточку и, улыбаясь, поднял бокал шампанского за петербургских метростроевцев.

15.00

В три часа дня в следственном изоляторе Крестов было принято решение все-таки силой попытаться захватить рецидивистов. Но спецназовцы МВД так и не успели предпринять ничего серьезного. Из-за двери кабинета, где находились рецидивисты с заложницей, раздались звуки выстрелов: один, второй, третий, и с небольшой паузой — четвертый.

Командир отряда самолично высадил плечом дверь, но уже было поздно.

Видимо, в первую очередь рецидивист Янин застрелил Алатынову, потом двумя пулями в грудь и голову уложил своего подельника Мешкова, после чего застрелился сам, засунув пистолет стволом в рот.

Много позже эксперты-криминалисты установили по отпечаткам пальцев, что заточку и пистолет рецидивистам передала «заложница», следователь Алатынова. Что же произошло за запертой дверью, почему преступникам не удалось реализовать свой план, никто из сотрудников МВД с уверенностью объяснить не смог.

Правда, версий по поводу существовало множество, и о странном происшествии еще долго в Крестах вспоминали. И хотя это маловероятно, но может быть, правильные выводы были не сделаны потому, что в тот же вечер из материалов дела офицер Федеральной Службы Контрразведки изъял, предъявив соответствующие полномочия, маленький картонный прямоугольник с буквой «И», обнаруженный на забрызганом кровью и мозгами полу кабинета.

15.30

Убийство дворника Тимофеева так никогда и не было раскрыто.

Его нашли соседи (дверь в квартиру была нараспашку) и немедленно позвонили в милицию.

Дворник был убит выстрелом в затылок человеком, которого, по всей видимости, хорошо знал. Настолько хорошо, что пригласил его к себе распить бутылку дешевого портвейна. Еще одна бутылка, едва початая, стояла на столе, в окружении более чем скромной закуски: буханка ржаного хлеба, сыр, банка китайской тушенки «Великая стена».

Там же, на столе, убийцей была оставлена карточка с буквой «Д». Но дальнейшему расследованию эта улика ничем не помогла. Тем более, что этим же вечером карточку забрал чин из ФСК.

16.00

Автоинспектор ГАИ Владимир Малышев, как всякий русский, относился к категории любителей быстрой езды. Но что позволено Зевсу, не всегда позволено молящимся на него. Поэтому, заприметив во время дежурства на Волховском шоссе явно нетрезвого нарушителя всех и всяческих ограничений скорости, он без колебаний запустил двигатель своего «урала» и устремился в погоню.

Нарушитель сделал вид, что не замечает автоинспектора, продолжая наращивать скорость. И сигналы, подаваемые ему, он тоже игнорировал самым наглым образом. Малышеву это не понравилось: с таким злостным любителем за годы службы он столкнулся впервые.

Пьян в стельку, решил автоинспектор. Но делать было нечего, работа есть работа, и Малышев, продолжая сигналить, пошел на обгон с намерением прижать нарушителя к обочине. В глазах автоинспектора зажегся огонек азарта, ему нравилось это приключение. Теперь они неслись по шоссе рядом: «Урал» Малышева по встречной полосе, которая в это время дня была свободна, «москвич» нарушителя — по своей.

Боковое стекло со стороны водителя у «москвича» было опущено, и Малышев увидел, что за рулем сидит совсем еще молоденькая девушка: встречный поток воздуха развевал ее светлые волосы. Настроение у автоинспектора сразу испортилось. «Верно говорят, — успел подумать он мрачно, — женщина за рулем — все равно что обезьяна с гранатой». А в следующую секунду девушка крутанула руль влево, и «москвич» ударил мотоцикл автоинспектора передним бампером.

Малышев закричал, изо всех сил пытаясь выровнять мотоцикл, но не справился; «Урал» вылетел на обочину, а там, сминая кустарник и траву, перекувырнулся под скрежет мнущегося железа, и автоинспектор остался лежать переломанный, искалеченный, и, над телом его нависая, еще долго вращалось покореженное колесо мотоцикла.

Нарушительница, напротив, вполне сумела справиться со своим автомобилем. Она отъехала метров на сто, развернулась на шоссе, после чего притормозила, проезжая мимо поверженного автоинспектора. Наклонившись через салон, девушка высунула в окно руку, и, вращаясь в воздухе, на землю упала белая карточка.

«А» было написано на ней…

Миновало три дня с тех пор, как я подключился к поискам Герострата. Три совершенно разных дня. Насыщенный событиями до предела — первый, почти ненасыщенный, но оттого не менее страшный — второй, и вот теперь пустой — третий. Точнее сказать, нам с Мариной на «явке номер раз», казалось, что пустой.

Сифоров не появлялся. Марина окончательно оправилась от того нервного срыва, что мне довелось наблюдать в момент гибели Заварзина. Выглядела бодрой, приготовила обильный и вкусный завтрак.

Потом мы сидели в гостиной, беседовали сначала о жизни в Штатах: Марина посмеивалась по поводу моих наивных представлений о реалиях Запада, почерпнутых, кстати, из видеофильмов, да нередких нынче, но достаточно бездарных телевизионных передач. Потом заговорили о России и канувшем в Лету Советском Союзе, и теперь была моя очередь острить и посмеиваться.

Тема в конце концов себя исчерпала, и мы перешли к увлечениям. Я заявил, что хобби как такового не имею; мне нравится читать, смотреть хорошие фильмы, когда-то я неплохо играл в шахматы, но сейчас от игры этой отошел, потерял нить, не проявляю более прежнего интереса. Марина сказала, что ее хобби — живопись, причем, крайние направления: импрессионизм, экспрессионизм, сюрреализм; из классиков она отдавала предпочтение Босху и Дюреру. «Что-то такое есть в этих картинах, — с блеском в глазах говорила она. — Видения ада, кошмарный сон — все вызывает отзвук, впечатление подобное дежа вю…»

Не удивительно, подумал на это ее высказывание я. Сумерки разума — твоя специальность. Но вслух ничего такого не сказал, а заметил только, что сам склонен к более традиционным направлениям в искусстве, а из авангардистов чту одного Дали и то не всего, а отдельные работы. Марина с улыбкой приняла вызов и стала доказывать, как я глубоко неправ, ставя «цветную фотографию» выше «искусства впечатлений».

Так за разговорами — впервые, между прочим, выпала нам возможность поговорить спокойно от души — прошел весь день, а Сифоров все не показывался, и я уже начал беспокоиться, не случилось ли чего, когда без четверти восемь услышал звук поворачивающегося в замке ключа, и неистовый капитан появился перед нами собственной персоной.

Был он мрачнее тучи, бледен; губы сжаты в тонкую полоску.

В руках Сифоров принес кожаный портфель с блестящими замками, который сразу поставил на пол. Мы вскочили капитану навстречу, но он отмахнулся от нас, уселся в свободное кресло, закрыл глаза и принялся с каким-то ожесточением массировать себе пальцами виски.

Мы с Мариной переглянулись.

— Может быть, могу я помочь? — нерешительно предложила Марина. — Я знакома с точечным массажем.

Он, не понимающе, посмотрел на нее.

— Если у вас болит голова…

— Ничего у меня не болит, — отрезал Сифоров. — И никак вы теперь мне не поможете.

— Что случилось? — спросил я.

— Случилось… — ответил капитан и снова надолго замолчал, продолжая потирать виски.