Николай покрутил ручку телефона. Обычно она вращается, как связисты говорят, с нагрузкой. Николай повернул ее свободно, вхолостую. Нет, повреждение не устранено! Вновь вернулся к двери, примостился на обрезок. Значит, Юрий идет по шумной, разволнованной тайге, ищет обрыв линии. А может быть, он встретил неизвестных «гостей»? Бьется насмерть?

Рядом с землянкой откуда-то сверху рухнула гнилая осина. Комки жидкой глины залетели в землянку, вода плеснулась через порог. Николай отпрянул, стер с лица капли глины. Да, нелегко Юрию в тайге. И припомнилось Николаю событие из жизни заводских комсомольцев. Как-то вышли они с Юрием патрулировать по кварталу на окраине города. Уже в полночь заметили в подъезде притаившихся молодчиков. Решили проверить, в чем дело. Только вступили в тень, как Потапова ударили в живот, и он упал. Юрий вступил в поединок с двумя хулиганами. Приемом самбо выбил финку. Когда Николай поднялся, один рослый задира улепетывал за угол, а другого, хмельного молодчика, Юрий крепко держал за руки. Нет, Юрий не пропадет в тайге!

Только перед девчатами Юрий робел, краснел до ушей. Когда на состязании Юрий выиграл стометровку и принес победу своей бригаде, девушки кинулись его обнимать, а одна — быстроглазая насмешница — чмокнула победителя в щеку. Прохоров растерялся и убежал со стадиона.

Густые темные тучи сползали с лесистых гор, клубились, кудлатыми валами плыли над долиной, напоминая об осенней неуютности и невзгодах путников, застигнутых на бездорожье. Вздохнув, Николай опять взялся за ручку телефона. Едва провернул якорь — есть линия! Жив Юрий! Ответили с радарной установки. Трубку там взял лейтенант. Расспросил о погоде, узнал насчет ожидаемых «прохожих», о положении на Малой Пьяной и приказал:

— Если до шестнадцати Прохоров не выйдет из Гремячей пропасти, вышлем розыск. О Прохорове доложите в город.

— Есть!

Над землянкой пролетела всполошенная стая гусей. Серые птицы, касаясь макушек деревьев, кинулись книзу, до самой земли, с тревожными криками опустились за опушкой в затишье. Николай долго прислушивался к перепуганному птичьему гомону. Внезапно сквозь лесной гул в землянку прилетел звук, отдаленно схожий с выстрелом. Будто бы из Гремячей пропасти. Николай напряг слух. Шумел ветер, плескалась разбушевавшаяся вода на камнях. Или неистовый ветер сломал под корень хрупкую ель?

Николай натянул плащ-палатку, вышел наружу. Кедр на отлете дыбил мягкие ветки. Голые тонкие березки кланялись буре, отряхивали с ветвей холодные капли.

Тонко зазвенел телефон в землянке. С Кедровой горы передали запрос из роты о Прохорове. Потапов ничего утешительного сообщить не мог. И вновь, уже отчетливее, в привычный шум врезалась автоматная очередь из самой горловины Гремячей пропасти. Минутой позже — опять дробь скорых выстрелов.

Николай кинулся к телефону. С ротой связи все еще не было. Ответил лейтенант с Кедрового кряжа.

Выслушав, приказал ефрейтору идти в разведку. Набросив плащ-палатку поверх шинели, Потапов быстро побежал на выстрелы, держа автомат наготове. Никого он не видел. Темнели крутые склоны пропасти, в лицо летел мокрый снег.

За углом гранитного серого уступа на тропе в раскисшем глиняном месиве лежали двое: солдат в шинели и старая женщина. На черном плоском камне золотом ясным светились стреляные автоматные гильзы.

Заслышав чужие хлюпающие шаги, солдат на земле зашевелился, приподнялся, направил автомат.

— Стой!

Под плащ-палаткой он не узнавал Потапова, хрипел:

— Стреляю!

Курносое веснушчатое лицо Николая радостно улыбнулось.

— Юрий! Чертяка!

Зашевелилась и старуха. Ее косматая пепельная голова оторвалась от земли, тусклые глаза повеселели: пришли!

— Солдат Прохоров, ко мне! Смирно!

Юрий, с трудом отталкиваясь закоченевшими руками, встал. Ноги дрожали, но он выпрямился. Николай поддержал его за плечи.

— Часы... который час? — прохрипел Юрий, поднося к воспаленным глазам руку с часами.

— Без четверти шестнадцать, — успокоил его ефрейтор. — Кто это?

— Ульяна Федоровна... Закоченела. Ногу вывихнула.

Николай подхватил старую на руки, отнес в землянку, бережно положил на нары у самой печки, осторожно распутал веревки и снял галоши.

— Юрий... — слабо позвала женщина, озирая темное помещение. Ее бил озноб.

Потапов расторопно подкинул в железную печку сухих смолевых поленьев. В печурке вспыхнуло пламя, потрескивали дрова, чайник, еще не остывший, издал тонкий писк.

— Грейтесь! — сказал ефрейтор и метнулся за дверь.

Юрия не было видно. Встревоженный Николай побежал за поворот. На прежнем месте солдата не оказалось. Еще метров десять дальше по тропе... За кряжистой сосной Юрий согнулся над большим фанерным ящиком, силился поднять его. Ноги расползались в грязи, и он виновато смотрел на ефрейтора.

Потапов с одного взгляда оценил обстановку. Взвалив на плечи горбовик, стал помогать Юрию. Тот вымолвил:

— Сам я... Поспеши к Ульяне, она важное знает...

Ефрейтор удивленно уставился на Юрия, но тот требовательно повторил:

— Беги к старухе!

Николай застал Ульяну Федоровну сидящей и чуть не обнимающей закрасневшуюся трубу. Платок она скинула, и седые волосы ее свободно шевелились в теплом воздухе. «Что же она знает такое?» — гадал Потапов.

— Чайку бы... с брусничкой... — сиплым голосом попросила Ульяна Федоровна.— Кипяточку внутренности отогреть.

— Это вмиг, — бодро откликнулся Николай и, налив в. кружку из чайника, нерешительно глянул на горбовик с ягодой.

— Открой, — поняла его Ульяна Федоровна.

Пока она отогревалась чаем с брусникой, Потапов ждал Юрия, не зная, о чем спрашивать старуху. Прохоров не показывался, и ефрейтор, не утерпев, вышел из землянки.

Прохоров стоял под всклокоченным кедром, одергивая шинель, как перед смотром.

— В роту иду... — проговорил он.

А сам едва держался на ногах.

Ефрейтор привел его в землянку. Юрий остановился на пороге, привыкая к полумраку и теплу, охватившему лицо, руки. Затем он шагнул к нарам из голых жердей и лег.

— Намаялся, сынок? — ласковым отогревшимся голосом спросила Ульяна Федоровна. Синие покусанные губы ее растянулись в первой трудной улыбке.

Синяк на скуле еще больше припух, фиолетовый отек закрыл глаз. — Без тебя околела бы я, застыла, как старая куропатка.

Юрий поднялся, стал неуклюже прыгать на одной ноге, почти задевая головой низкий накат, тряс ладонями: ноги и руки зашлись от тепла. Николай начал оттирать его пальцы жестким сукном рукава шинели. Прохоров морщился от боли, прикусывал губы. Вскоре он взял железную кружку и, стуча зубами о край, стал прихлебывать кипяток с брусникой.

Ефрейтор тем временем вызвал по телефону Кедровую гору, доложил лейтенанту о Прохорове, затем трубку передал Юрию.

— Женщина, Ульяна Федоровна, видела подозрительных мужчин, — взволнованно доложил раскрасневшийся от тепла солдат. — Да, сегодня утром, возле шалаша... Да, в ягодах были, трое... Есть!

Прохоров привычно козырнул, но вид у него был совсем не строевой: ушанка сморщилась, мокрая шинель вся в глине вымазана, сапоги разбухли, побелели.

Юрий вернул трубку ефрейтору. Лейтенант при-казал тому записать показания старухи, подробно расспросить приметы и продолжать наблюдение.

Ульяна Федоровна, примостив больную ногу к печке, хитровато поглядывала на Юрия, обжигающегося кипятком, напомнила:

— Чай потом припахивает. Отчего бы ему?

Солдат скривил порозовевшее открытое лицо в усмешку, на лбу у него блеснули капли пота. Чтобы скрыть смущение, Юрий озабоченно кинул взгляд на часы: пора! Сказал на прощание строго:

— Сократа вашего поприжмем: забудет драться!

Сам пойду в депо, к комсомольцам вашим...

— А это напрасно, — вяло откликнулась Ульяна j Федоровна. — Мы поладим. Зачем портить парню жизнь?

Юрий не знал, что и ответить. Выручил телефон. Лейтенант по заданию командира роты интересовался, как чувствует себя солдат.