Кратов первым перемахнул через борт в кузов. Шведов, взявшись за борт руками, поставил ногу на колесо и взвился вверх, будто садился на коня. Я даже не заметил, когда он успел перекинуть через плечо винтовку. Меня, вместе с чемоданом, в четыре руки втащили в кузов, словно куль. Тут же Кратов с силой ударил кулаком по кабине, и машина дернулась с места. Громыхнули одна о другую две железные бочки. Меня качнуло назад, но Кратов, стоявший расставив ноги, точно на палубе, вовремя подтолкнул меня обратно к бочкам.

Полуторка набрала скорость. Пустые трамваи откликались шумом, словно мосты за окнами поезда. Шофер все время сигналил, что, впрочем, было ни к чему, так как грохот наших бочек был слышен издалека.

Раза три возле строящихся баррикад нас останавливали патрули. Особенно долго копались в наших документах рабочие, охранявшие один из постов. Кратов уже начал было шуметь, но Андрей вовремя его угомонил, и нас пропустили. Скоро мы выскочили на окраину, в деревянное Автово. Вот и Красненькое кладбище. А дальше - совсем простор. Слева по шоссе домики в зеленых садах. Справа от дороги ровное пустое поле. А за ним всего в полутора-двух километрах залив.

Уже позади портовые краны. Видна стенка Морского канала. Виден и противоположный берег залива. Там Лахта, Ольгино, Лисий нос...

Я вспомнил эти места.

Везде там дачки с башенками и верандами, застекленными красными, желтыми, зелеными стеклами. Везде пляжи с бесчисленными валунами на берегу и в воде. Везде мелко. Песчаное дно ребристое, точно стиральная доска...

Посреди залива виднеется полоска земли. Кронштадт. Над ним, как толстый желудь, торчит собор.

Звуки канонады здесь не такие, как в городе. Там она слышится как перекатный гул отдаленной грозы. Здесь гул распадается на отдельные залпы и выстрелы... Вот над темной полоской Морского канала сверкнуло пламя и взвилось грязноватое облачко. Оно медленно плыло вверх, но вместе с тем стало завиваться и книзу. Я поспешно открыл рот. По ушам ударило так, будто лопнуло само небо.

- "Марат" лупит, - с нежностью в голосе произнес Кратов. - Из главного калибра.

- Ты чего рот растянул? - спросил меня Шведов.

- Когда бьют из пушек, - наставительно пояснил я, - надо открывать рот... Чтобы барабанные перепонки не лопнули... Неужели не знаете?

- А если война целый год продлится? - усмехнулся Андрей. - Так и будешь с разинутым ртом ходить?

- Не забудь перед сном распорочку между зубов поставить, - охотно поддержал его Кратов.

Чтобы лишний раз не открывать рот, я промолчал.

Облачка залпов подымались и возле Кронштадта, и справа, и слева от него, и над фортами, и вдали, будто из самой воды. Над нами, прошивая небо, невидимо шуршали снаряды.

Кратов оживился.

- Во дает жизни братва! - то и дело восклицал он. - А ведь ты, переводчик, не понимаешь, что они делают, этакие чушки! По скоплению танков как дадут, дадут! Танки, как пустые коробки спичечные, вверх подскакивают. Вернее, как лягушки. Сам видал. Подпрыгнет танк, перевернется в воздухе, потом как гробанется об землю... Все. Утиль! Так что ты напрасно флот не уважаешь!

- Уважаю я флот. Сам хотел быть моряком...

- В детстве все хотят. А потом не каждый мечтает тянуть флотскую лямку. Опять же служба четыре года. Нет-нет, я тебя сразу понял, ты флот не уважаешь!

Спорить было бесполезно. Я видел, что недружелюбное отношение моряка ко мне не прошло. Надо сказать, что и я не мог перебороть чувство неприязни к нему.

"Все-таки есть в нем что-то шаблонное, плакатное, уже не раз виденное, - думал я, поглядывая на матроса. - Эдакий "товарищ Братишкин"... Взгляд свысока на все сухопутное. "Мы, мы... мы моряки!" Всегда ли эта словесная удаль соответствует боевой? А как будет, если я попаду с ним в переделку? Выручит? Или покинет на произвол судьбы, поскольку я сухопутный?"

Шведов молчал. Вслушиваясь в звуки боя и оглядывая местность, он, как мне казалось, старался представить себе обстановку. Смотрел он не на залив, а в противоположную сторону, влево. Особенно внимательно вглядывался в каждую дорогу или даже проулок между дачными домиками.

- Чего ты там высматриваешь? - спросил его Кратов. - Думаешь, фашист оттуда выскочит?

- Смотрю, не появятся ли наши.

- А чего их смотреть? Своих не видел, что ли?

- Если своих здесь увидим, которые оттуда пойдут, считай, прорвался немец через железную дорогу.

- Прорвется он! Скажешь тоже. Как это можно через такой огневой заслон прорваться?!

- Бывает, - ответил Шведов. - Через Варшавскую дорогу он же прорвался.

- Так то - Варшавская, а то - Балтийская! Название совершенно другое. Попробуй-ка через такое название прорваться! И нечего улыбаться, - опять рассердился на меня Кратов. - Название не случайное у этой дороги. Балтийская - потому что к зоне флота относится и находится в досягаемости его артиллерии. Понял?

- Все правильно. Я с вами совершенно согласен.

Я действительно разделял мысли Кратова насчет Балтийской железной дороги, хотя и выражал он их весьма своеобразно. В самом деле: как это может быть, чтобы фашисты прорвались сюда?! Об этом смешно даже думать! Во-первых, дорога, по которой мы едем, единственная. Только по ней теперь поддерживается связь Ленинграда со Стрельной, Петергофом, Ораниенбаумом и дальше - с фортами Красная Горка и Серая Лошадь. Во-вторых, если немцы поставят здесь, на берегу, свои пушки, они будут бить по кораблям. До фарватера отсюда рукой подать. Целься хоть в иллюминатор - не промахнешься. Наконец, тут и Ленинград совсем рядом. Ну просто вот он. Нет, не могут фашисты сюда прорваться!

Между тем на дороге становилось все оживленнее. Мы нагнали несколько машин, замедливших ход, и пристроились за ними. Обогнать их было трудно, так как шли встречные машины. Одна из них вдруг притормозила, и высунувшийся из окошка водитель закричал:

- Иванов! Сашка! Стой!

Мы остановились.

- Вертай назад! Я там был!

- Где там? Чего там впереди?

- Там пробка! Дальше развилки на Красное Село КПП машины не пропускает!

- Почему не пускают? - допытывался наш шофер.

- "Почему", "почему"! Немец бьет по дороге прицельным огнем - вот почему. Снаряды и мины кидает.