Сказав это, Барбара замолчала, глядя на свои руки, украшенные многочисленными кольцами.

Фрэнсис промолчала, но после небольшой паузы Барбара заговорила снова:

– Было бы нелепо и бессмысленно отрицать то, что мы были любовниками, но теперь все кончено. С того самого момента, как он женился. И теперь, если Карл и уделяет мне внимание, то только потому, что я – мать его детей и многим пожертвовала ради него. Если бы он приблизил меня к королеве, разве это не было бы доказательством того, что между нами все кончено? Если он действительно уважает свою жену и заботится о ней, как же он может хотеть, чтобы она принимала меня, если сейчас я нахожусь в таком бедственном и униженном положении?

Кто-то более мудрый и опытный, чем Фрэнсис, наверняка усомнился бы в искренности этого патетического монолога, но Фрэнсис уже почти поверила в то, что, по крайней мере, половина обвинений в адрес Барбары – несостоятельна. Став любовницей короля, она, возможно, и совершила ошибку, но, по мнению Фрэнсис, в этом не было ничего ужасного. Да и как могло быть иначе, если за годы, проведенные при королеве Генриетте-Марии, под ее гнетом, Фрэнсис немало узнала о подобных отношениях и прекрасно усвоила, что осторожность важнее добродетели.

Девушка, думала Фрэнсис, должна обладать очень сильным характером, чтобы оказать сопротивление королю, только что пришедшему к власти, конечно, если они любят друг друга. Ни Барбара, ни король не сделали Екатерине ничего дурного, поскольку все, что было между ними, произошло задолго до того, как Карл впервые увидел свою будущую жену. Правда, существовал еще муж Барбары…

И, словно прочитав мысли Фрэнсис, Барбара заговорила вновь:

– Мой муж мало думает обо мне. Он добрый человек, образованный, но женщины не играют никакой роли в его жизни. Наша свадьба была устроена родителями – его и моими, когда мне не было и семнадцати лет. Бедняга Роджер, он ни в чем не виноват, но он… да, существуют мужчины, которые не могут любить, и это, Фрэнсис Стюарт, истинная правда. Роджер только почувствовал облегчение, когда я влюбилась в Карла, который так отличается от него! Я развязала Роджеру руки, и он вообще перестал обращать на меня внимание. Он оставил меня на эти несколько недель, уехал во Францию и там собирается уйти в монастырь.

– Но это же будет ужасно для него? – вставила Фрэнсис.

– Разумеется. И для меня это тоже было бы весьма печальным событием, потому что еще до встречи с Карлом я приложила немало усилий, чтобы понять Роджера. Теперь, – несравненная Барбара Каслмейн закончила свой монолог с очаровательной, хоть и горестной улыбкой, – вы, Фрэнсис, знаете то, что я никогда никому не говорила.

Фрэнсис почувствовала себя весьма польщенной, однако, благодаря присущему ей здравому смыслу, приводившему в замешательство не одного поклонника, не могла понять причину подобной откровенности. Наверняка существовало немало других людей, более подходящих для этой роли и для того, чтобы выслушивать признания maitresse en titre[28] короля.

– Почему же вы рассказали мне? – с искренним удивлением спросила Фрэнсис.

Если этот вопрос и удивил Барбару, она не позволила своей собеседнице понять это.

– У меня на то были две причины. Первая – и самая важная – заключается в том, что вы понравились мне, и я прониклась доверием к вам, как только вас увидела. Вторая же причина заключается в том, что вы так молоды и красивы, что, я уверена в этом, королева не может не любить вас. Вот я и подумала, что, возможно, если вы услышите мою историю от меня самой, вы сможете доброжелательно поговорить с ней обо мне.

– Теперь мне понятно.

Вторая причина, о которой упомянула Барбара, показалась Фрэнсис вполне правдоподобной.

– Королева действительно очень расположена ко мне, и я вижу ее довольно часто, потому что я неплохо говорю по-испански. И ей иногда хочется поболтать со мной. Я не очень хорошо читаю, но быстро схватываю языки. Что же касается королевы, то испанский для нее – почти родной, а английский пока еще труден для нее. Но это вовсе не означает, что она прислушается к тому, что я ей скажу. Она считает, что я еще ребенок, и я очень сомневаюсь в том, что она сочтет важным что-нибудь из того, что услышит от меня, и вряд ли отнесется к моим словам серьезно.

– Может быть, все будет наоборот, – настаивала Барбара. – Что касается меня, я бы обязательно прислушалась к мнению ребенка о взрослых людях. Дети чистосердечны, чисты, и их не так-то легко обмануть и ввести в заблуждение.

– Поскольку мне уже почти шестнадцать, я совсем не так наивна, – возразила фрейлина королевы, не очень довольная миссией, которую пытались на нее возложить.

Барбара рассмеялась.

– Наверное. И вы, должно быть, вызвали сенсацию при Дворе. Интересно, сколько сердец вы уже разбили?

– Насколько мне известно, ни одного, – рассмеялась Фрэнсис. – Боюсь, если бы это произошло, я не знала бы, что с ними делать!

– Выкинуть подальше, – посоветовала ей Барбара. – Не позволяйте им морочить себе голову и никогда не верьте тому, что они будут страдать. Играйте с ними, развлекайтесь, Фрэнсис, но никогда, никогда не позволяйте им добиваться своего.

В ее приятном, мягком голосе отчетливо слышалась злость. Может быть, это была боль, вызванная сознанием слишком больших жертв и страданий из-за равнодушия и пренебрежительного отношения мужа и его холодности.

Фрэнсис, очарованная ею, попыталась объяснить этот внезапный гнев только благородными мотивами и, поддавшись этому чувству, ответила:

– Если у меня будет хоть малейшая возможность, я непременно скажу, что вы столь же добры, сколь и красивы, и что вы хотели бы, да, хотели бы… изменить прошлое, если это было бы только возможно…

При этих словах Барбара вновь схватила Фрэнсис за руку и заглянула ей в глаза.

– Мы должны быть друзьями… Близкими, преданными друг другу… Вы все понимаете, хотя вы еще так молоды… Не бойтесь, что я нагоню на вас тоску. Человек может страдать и при этом стараться изо всех сил быть веселым. Иначе это было бы слишком эгоистично.

– Разумеется, вы правы, – ответила Фрэнсис, посчитав и это утверждение Барбары вполне подходящим.

– У меня здесь дом, но все равно в Гемптон Курт я очень скучаю, – продолжала Барбара. – А из-за чумы нельзя вернуться в Лондон. Когда мы подружимся, то станем прекрасной парой, потому что будем отличным фоном друг для друга: ваши светлые волосы и мои рыжие, ваши голубые глаза и мои темные. Я обожаю устраивать приемы, и вы станете моим восхитительным открытием. Мне хотелось бы, чтобы вы были самой дорогой и желанной гостьей у меня.

Этот волнующий разговор мог бы продолжаться до бесконечности, если бы Барбара не увидела, что к ним приближаются два известных при Дворе джентльмена, одним из которых был весьма привлекательный герцог Букингем. Герцог уже успел заметить Фрэнсис и приветствовал ее издали улыбкой, и она не могла не обратить на это внимания, ибо Букингем отличался не только красивой внешностью, но и имел репутацию веселого, блестящего человека. К тому же было известно, что он пользовался расположением Карла так же, как его отец, который был фаворитом двух последних королей.

В этом нет ничего удивительного, подумала Фрэнсис, всем известно, как храбро Букингем сражался при Вустере и что он разделил с королем все трудности жизни в изгнании, как настоящий друг.

Увидев этих юных дам вместе, за дружеской беседой, Букингем не смог скрыть своего удивления.

– Луна и Солнце вместе! – воскликнул он. – Так бывает либо совсем рано утром, либо когда наступает темнота! И невозможно сказать, кто из них прекраснее!

Он низко поклонился дамам и, взяв руку Барбары, поцеловал ее.

– Вот уж не знал, дорогая, что вы стали выходить, – сказал он. – Это благоразумно?

Фрэнсис не сомневалась в том, что герцог имел в виду не только здоровье Барбары, однако ее ответ прозвучал очень легкомысленно: