Сергей пожал плечами и хихикнул.

      —Но все же есть Аделина и «Метрополитен-опера».

     — Или следующий конкурс на звание «Мисс Флорида», в зависимости от того, что наступит первым.

      Они засмеялись, затем вновь стали серьезными.

     — Они здорово наехали на тебя, — сказал Сергей.

     — Лицемеры! Они бы не ополчились так на Аделину, если бы она забеременела от того дилетанта композитора, с которым флиртовала в прошлом году. Я просто слышу, как мама рассыпается насчет того, какую прекрасную музыку сочинит будущий ребенок.

      — Ты не очень высокого мнения о юном маэстро.

     — Признай за мной хоть какое-то право на собственное мнение. Он помпезный, претенциозный зануда. Если говорить о созидании в современной классической музыке, то на фоне его сочинений «Фермер в Делле» звучит как образец творческого гения.

     — Я никогда не знал, что ты так страстно можешь рассуждать о музыке.

     — К черту музыку! Этот Дон Жуан прогрессивной симфонии облапал меня на кухне.

      Сергей расхохотался.

     — Что сделал? Не может быть!

     — Пока мама в гостиной мечтала о совершенном браке между ее младшей дочерью и маэстро, маэстро находился на кухне, пытаясь соблазнить ее старшую дочь. Если этот малыш не станет дирижером, то не потому, что у него не быстрые пальцы.

     — Господи, Дори. Ты сказала об этом Аделине?

      — Ты шутишь? Она перестала бы со мной разговаривать. Она гений! Думаю, она рано или поздно раскусит его. Или по меньшей мере ей надоедят его занудные мелодии.

      После веселой болтовни вновь наступило молчание, затаенное и тяжелое.

      — Они отойдут, — уверил ее Сергей. — Отец грозен только на вид, и ты знаешь, как мама относится к детям.

      — Она великолепна с ними, но не более десяти минут.

      — С внуками ее хватит на двадцать минут.

      — Даже с незаконнорожденными?

      — Дори, когда она будет держать в руках внука или внучку и детеныш прижмется к ее груди, ей плевать будет на какую-то бумажку, и ты это знаешь.

      Дори подняла голову.

      — Как образно ты заговорил.

      — Я в свое время занимался акушерством и наблюдал самые разнообразные ситуации. Скотт вернется.

      — Я так боюсь, — призналась она. — Не за ребенка, не за свою беременность, а за Скотта.

      — Как я понимаю, ты скажешь «да», если он сделает предложение.

      — Если на это будут веские причины.

      — Разве ребенок не достаточная причина?

      — Это не та причина. Я могу заставить его жениться на мне. Я знаю, я смогла бы. Но я хочу, чтобы он захотел жениться на мне, а не совершил бы это просто из чувства долга.

      — Так, как ты хочешь этого ребенка.

      — Так, как я хочу этого ребенка и Скотта.

               Она уронила голову на руку.

      — Ты мужчина, Сергей. Раскрой мне мужскую точку зрения: я хочу слишком многого?

      — Мое мнение не в счет, Дори. Ты моя младшая сестренка. Мне бы так хотелось, чтобы ты получила все, чего желаешь. Многого ли ты хочешь от Скотта или нет — решать тебе с ним.

      — Ну и помощник из тебя.

      — Послушай, я хирург, а не психотерапевт. Если это тебя утешит, я предсказываю, что этот ребенок решит проблему.

      — Это предсказание не требует ясновидения.

      — Хочешь поговорить об этом еще?

      Она покачала головой.

      — Я провела три самых грустных дня в моей жизни, думая об этом. Можно говорить до одурения, но все равно это ни к чему не приведет.

      — Слава Богу, — сухо сказал он.

      — Мне бы хотелось поговорить о ребенке, — сказала Дори. — Я немного почитала об этом. Знаешь, когда рождается ребенок, родители считают пальчики на его ручках и ножках, чтобы убедиться, что он совершенен.

      — Забавно, правда?

      — Нет. Совсем нет. Это очень мило. Во всяком случае, я обнаружила, что у моего ребенка, моего малыша, уже есть пальчики на руках и на ногах. Он всего длиной в три дюйма, но у него уже есть ноготки. Ногти, Сергей. Подумай только!.. Над кем ты смеешься?

      — Над тобой. Ты действуешь в жизни как бульдозер. Я слышал о женщинах, очарованных беременностью, но я никогда не слышал, чтобы они поднимали столько шума из-за ногтей.

      — Но мы же говорим о моем ребенке, — с чувством сказала Дори.

      Сергей решил перевести разговор в иную плоскость.

      — Давай поговорим о чем-то действительно важном для клана Кэрол. Как ты собираешься назвать ребенка?

      — Если родится мальчик, я собираюсь назвать его Рефрижератор, в честь Рефрижератора Перри. Он будет играть за Университет во Флориде и будет первым в истории Гатором, который выиграет Премию Ломбарда. А если девочка...

      Сергей застонал.

      — Знаешь, я понял, что мне вовсе не хочется это знать.

      День, наступивший после праздника Благодарения, ничего хорошего не обещал Дори. Она проснулась оттого, что ее мутило, и ей пришлось перенести такой приступ тошноты, за который, она была уверена, ее можно было занести в книгу рекордов Гиннесса. Должно быть, ноготки, думала она, прижав к лицу прохладную, мокрую салфетку.

      Часам к десяти она достаточно оправилась, чтобы принять душ и одеться, если можно назвать одеждой старые, потрепанные джинсы и старую университетскую майку. Она села перед телевизором, переключая программу за программой, пока не нашла интервью со знаменитостями — передачу, представляющую в тот день людей, состоящих в трех видах брака. Одна группа состояла из двух мужчин и одной женщины, другая — из двух женщин и одного мужчины. Они обсуждали проблему верности, бисексуальности и структуру нетрадиционного брака. Дори резким щелчком выключила телевизор. Извращенцы! Если она когда-нибудь и пойдет со Скоттом под венец, то определенно не будет настолько «великодушна», чтобы делить его с другой женщиной. Или с другим мужчиной, если уж об этом зашла речь.

      Она попыталась читать, но не могла сосредоточиться, пыталась уснуть, но здесь зазвонил телефон. Ошиблись номером. Импульсивно она набрала номер домашнего телефона Скотта, но никто не ответил. Она хотела бы поработать, но для этого у нее уже не было сил.

      Она не чувствовала усталости, так как хорошо спала накануне. Она просто была эмоционально истощена оттого, что слишком многого желала, слишком во многом нуждалась. И в добавление ко всему ей чего-то не хватало. Это напомнило ей, что она на целую неделю пропустила время, которое могла провести со Скоттом в спальне. Отсутствие Скотта — вот от чего она страдала.

      Когда раздался звонок в дверь, она решила не открывать. Возможно, это была миссис Вискаунт, которая постоянно что-то пекла и приносила ей печенье, пироги или другие кулинарные изделия. Но, поддавшись чувству долга, Дори слезла с кушетки и прошлепала к двери. Поскольку миссис Вискаунт была человеком щедрой души, то самое меньшее, что Дори могла сделать, — это принять принесенное угощение и выслушать подробный отчет о том, что происходило накануне с детьми и внуками этой женщины.

      Она открыла дверь, настолько уверенная, что увидит миссис Вискаунт, что прошло несколько секунд, прежде чем она узнала Скотта. На какое-то мгновение она остолбенела и неподвижно стояла, глядя на него.

      Скотт, осторожно обойдя Дори, вошел в квартиру с чемоданом в руках.

      — Я собирался домой, но машина не захотела ехать в Гейнсвилл. И не успел я опомниться, как оказался на улице Монро, — произнес он.

      Дори буквально прыгнула ему в объятия, повиснув у него на шее. Смеясь, Скотт обнял ее за талию, пытаясь сохранить равновесие, затем подошел к краю софы и упал на нее спиной, увлекая за собой Дори. Она целовала его лицо, шею, дуя в его ухо и покусывая мочки.

      Продолжая удовлетворенно смеяться, Скотт пытался расцепить ее руки.

      — Ха, Дори, я надеялся, ты будешь рада увидеть меня.