Миллер вновь казенным голосом разъяснил, что за неимением подготовленных элевов русского происхождения решено было нанять студентов за границей, как и профессоров для преподавания им. Однако было поручено это библиотекариусу Шумахеру...
- Не говорите дурного о моем высокоученом друге! - воскликнул граф, хотя Миллер не успел сказать о нем вообще ничего.
- Как угодно, - вновь повернулся, чтоб уйти, Миллер.
- Стойте, стойте! - удержал его граф. - Каждый день здесь, в России, я узнаю о ней столько поразительного, о чем наша бедная Европа и не подозревает. Говорите!
- Контракты с нами в Европе были заключены как со студентами, но дело тянулось многие годы, и мы успели закончить свои университеты. Прибыв в Санктпетербург, господа Эйлер, Гмелин, Гросс и некоторые другие, предъявив свои дипломы, были переведены в профессора...
- А вы, вы, бедный мой Миллер?
- А я маленький ростом, мне ведено подрасти.
- Шутите! Скажите лучше, как ваше студенческое звание согласуется с понятием академической чести? Не могу вас, приехавших в Россию, понять, не могу!
- Оклады даются приличные, - замялся Миллер. - К тому же здесь и выдвинуться можно быстрее, чем в Германии, где последний герцогский капрал значит больше, чем самый именитый академик. В России же, несмотря ни на что, уважают людей науки.
- Значит, вы студент, господин Миллер?
- Да, я студент.
- Тогда чему вы учитесь, студент с дипломом магистра, в этой неграмотной, страшной России?
- Я учусь России, - ответил Миллер.
- М-да... - не нашелся что сказать граф Рафалович. Из прихожей послышался шум шагов. Вошел молодой человек, смуглый, с черными внимательными глазами, пластичностью манер напоминавший переодетую девушку в своем унтер-офицерском Преображенском мундире. Слуги несли за ним портфель, глобус и подушечку, чтобы класть на жесткую скамью.
- Князь Антиох Кантемир, - представил его Миллер. - Это студент добровольный, по милостивому соизволению государыни.
Рафалович тотчас залебезил перед князем, заохал. Неужели сын того великого Кантемира, который был господарем молдавским в несчастные дни Прутского похода?
- Господа! - восклицал он, ударяя в ладоши. - Господа! Это поразительно! Два студента - один магистр, другой - принц византийского происхождения. Действительно, такое может случиться только в России! Но читать лекцию - почту за честь!
Но тут выяснилось присутствие в аудиториуме еще третьего слушателя, и граф спрыгнул с дубовой кафедры, куда он успел уже взгромоздиться со своими конспектами.
Третий слушатель был также военный, но в васильковом мундире полицейского ведомства и, судя по галунам, унтер-офицер.
- Максим Тузов! - вскочил он перед подходящим к нему графом. Корпорал градского баталиона. В академическом уставе вечнодостойныя памяти императора Петра Великого указано, что лекции волен слушать всякий желающий. Я свободен от службы и прошу позволения присутствовать.
Рафалович выслушал его чистую немецкую речь и заволновался.
- О, нет, нет, ни в коем случае. Я буду читать по латыни. К тому же студенты приравниваются к офицерам, а вы всего лишь нижний чин. Прошу вас выйти вон.
- Кто это такой, кто это такой? - спрашивал Кантемир у Миллера. - Этот из полиции, он шпион?
- Да нет, - болезненно морщился Миллер. - Он хороший, он наш. Это я сдуру предложил ему па лекции ходить... Он тогда мне ничего не ответил, а теперь пришел...
Тогда Кантемир крикнул графу:
- Оставьте его в покое! Пусть слушает. Действительно, по уставу все лекции общедоступны!
А Миллер обещал сесть с ним рядом и все переводить, что будет непонятно
Но Рафалович молчал, сопя длинным носом и укладывая конспекты за обшлаг своего кафтана.
Максюта спустился меж рядами пустых скамей и вышел не обернувшись.
Рафалович вновь взобрался на кафедру и услышал, что Миллер что-то вполголоса сказал Кантемиру, а тот засмеялся. Рассерженный граф потребовал повторить вслух.
- Скажи ему, скажи, - подбодрил Кантемир коллегу. - Пора перестать быть трусом.
- Вот вам и ответ, - сказал звонко Миллер и уронил очки. - Вот и ответ, почему среди нас нет русских студентов.
- О! - махнул рукою граф. - Вы его не знаете! Он вор, присвоил мой увы! - философский камень.
- Читайте лекцию, - потребовал Кантемир. Рафалович на это ничуть не обиделся, раскрыл потрепанные конспекты и уткнул в них свой аристократический нос.
- Антиквитас рутениорум индестината эст, - начал он высокопарно и гнусаво. - Ин скрипторум сциенцие нон конклюзис... Древность России непостижима, в ученых трудах не описана, источников достоверных не имеет...
Далее граф распространялся о диких скифах, о разбойных роксоланах, о свирепых грабителях гуннах и иных таинственных народах, кои были предками нынешнего российского племени, кои передали ему по наследству все свои черты. Граф усиленно доказывал, что и истории-то, по существу, у этого скопища нет, а есть нагромождение злодейства. Он тыкал пальцем вниз, как бы пригвождая варваров-русских.
- Не кажется ли тебе, - спросил Кантемир, наклонясь к уху коллеги, что он так и чешет по той гнусной статейке из "Гамбургских курантов", помнишь, в позапрошлом году?
- Так и чешет, так и чешет! - сокрушенно ответил Миллер.
- Встань и скажи ему, - посоветовал Кантемир.
- Ой, что ты! Он же граф... А моя бедная матушка...
- Ну, тогда гляди, как я этого ретивого скакуна укорочу.
Юный Кантемир встал без позволения и стал поправлять кружевные брыжи под обшлагами форменного кафтана.
- Что такое? - остановил чтение Рафалович.
- Как подданный и слуга ея величества императрицы российской, я не могу здесь слушать такое... Венерабилис доциссиме, экстракта коммуниците, то есть ученейший преподаватель, сообщите нам источники всего, что вы тут наговорили.
Рафалович на дубовой кафедре пришел в настоящее неистовство, стукнул кулаком, отчего его модный парик сполз на сторону. Как! Он имеет дипломы двадцати семи ученых корпораций Европы, и нигде еще у него не смели требовать источников!
- Вы затронули честь России! - сказал Кантемир.
- И русского народа! - выкрикнул Миллер, захлебнувшись от собственной храбрости. - Который пока не в состоянии ответить вам достойно на языке науки!