Он улыбнулся.

— О'кей. Азимут, пожалуйста.

Она хихикнула:

— Строго на север, — и, взглянув ему в лицо, торопливо добавила: — Через генераторную дверь напротив и вверх по винтовой лестнице. Четвертая дверь.

Он пошел.

— Алкоголь благотворно влияет на твои навигационные способности, — сказал Майкл, боком войдя в комнату и пинком закрыв за собой дубовую дверь. Оглядевшись, он присвистнул. — Где твоя прялка? — пробормотал он.

Алексис не поняла. Она удивленно осматривалась.

Кровать была большая, старинная, с выпуклой резьбой. Каменные стены увешаны коврами и гобеленами, которые преимущественно выбирала она сама. У окна стоял нотный пюпитр. Одеяло на свежезастеленной кровати зовуще отогнуто. Воздух благоухал лавандой Комната ждала обитателей.

Майкл нежно опустил ее на кровать. Алексис обводила глазами комнату, будто видя ее в первый раз.

Она подумала: я никого еще не приводила сюда. Добродушная усмешка на лице Майкла заставила ее подозревать, что он догадался и об этом.

Ей вдруг показалось странным, что тем летом она никогда не приглашала Патрика, в которого влюбилась без ума, в свою святая святых. А этот чужак вошел сюда по ее приглашению и кажется удивительно на месте. И не просто чужак, а ловелас с мировой славой.

Она закрыла глаза.

— Я, наверное, сошла с ума. Майкл развязывал шнурки ее туфель.

— Ну хоть в этом мы с тобой похожи, — сокрушенно сказал он. — Подними левую ногу.

Майкл раздевал ее со сноровкой, которую она отнесла за счет большой практики. Но для ловеласа с мировой славой, искусного в совращениях, выглядел он чересчур холодным. Алексис открыла один глаз и осторожно посмотрела.

— Если это — совращение по-голливудски, то романтики маловато, — ляпнула она.

Майкл поднял глаза. Прочитать что-либо в этих глазах не представлялось возможным. Он коснулся ее щеки.

— Голливудский стиль требует юн там человека с микрофоном на такой длинной штанге и еще одного здесь, с камерой. Желательна и верхняя камера. Плюс гример, ассистенты режиссера, режиссер, а может быть, еще и сценарист, — сухо проинформировал он. — Можешь мне поверить, без них романтики гораздо больше.

У нее кружилась голова.

— Ты смеешься надо мной, — пожаловалась она.

— Я гораздо больше склонен посмеяться над собой. — Голос звучал откуда-то издалека. — Ты колдунья, Золушка. И я опасаюсь, что твои чары могут оказаться смертельными.

Алексис не поняла. Она упала на подушки в кружевных наволочках и сказала:

— Я чувствую себя очень странно.

— Я знаю. Смеется он или нет?

— Не оставляй меня, — попросила Алексис, охваченная внезапным страхом. Он замер. — Пожалуйста.

Она почувствовала, как прогнулась кровать, когда он сел. Ее рука пошарила по покрывалу, нашла его ладонь и крепко сжала.

— Нет, я не оставлю тебя. — Но голос звучал мрачно.

Она не могла открыть глаза.

— Обещаешь?

— Обещаю, — сказал он. — Наверное, я тоже сошел с ума. Но я обещаю. Попробуй заснуть. Пожалуйста.

Алексис тихонько вздохнула. Рука, судорожно сжимавшая его руку, чуть расслабилась.

— Помни же, ты обещал. Видишь, я слушаюсь, — пробормотала она, погружаясь в глубокий сон.

Последнее, что врезалось в ее память, была его клятва. А потом она заснула.

Утром она, конечно, все вспомнила, и смущение, испытанное в прошлый раз, померкло.

— Страсти, да и только, — сказала Алексис, садясь и прижимая ладони к пылающим щекам.

На ней было белье и шелковый халат, который Майкл, должно быть, нашел в шкафу. Кроме того, он уложил ее под простыню. Она осмотрелась, но не нашла следов того, чтобы он делил с ней постель.

Она встала и покачнулась. Язык был как наждачная бумага, и вчерашнее ощущение зыбкости не вполне прошло, но теперь оно не казалось приятным. Алексис громко застонала.

Никто не отозвался, но проникающий из-под двери запах кофе свидетельствовал, что рядом кто-то есть, и этот «кто-то» уже приготовил завтрак.

Она затянула поясок халата и осторожно спустилась по винтовой лестнице.

Если она надеялась увидеть Консуэлло или какую-нибудь из ее кузин, то ее ждало разочарование. Единственный, кто там был, — это Майкл Слейн, чересчур сосредоточенно колдующий над кофейником. Причем даже за таким невинным занятием он выглядел опасным и слегка беспутным.

Он успел порыться в гардеробе. Алексис не помнила, кому изначально принадлежала клетчатая рубашка, но грудь и плечи настоящего хозяина были гораздо уже, чем у Майкла.

Он обернулся. Взгляд был оценивающий. Но вслух он только сказал:

— Доброе утро! Алексис передернуло.

— Доброе ли? Он поднял бровь.

— После кофе и душа — будет.

Она рухнула на стул у стола, уронив голову на руки.

— Я сейчас умру.

— Это похмелье, — пояснил он без сочувствия. Она возмущенно вскинулась.

— У тебя, наверное, богатый опыт. Майкл окинул ее холодным взглядом.

— Ага. Но это не смертельно, — сообщил он. — Просто организм обезвожен. Выпей воды. — Он толкнул через стол бутылку минеральной воды.

Она отвернула крышку, поморщившись от звука выходящего газа. Майкл рассмеялся. Она налила и выпила, не обращая на него внимания.

Странно, но он был прав. Головокружение и тошнота тут же исчезли.

— Слава Богу, — сказала она с чувством.

— Яичница с ветчиной и пинта (Примерно пол-литра) черного кофе — вот что тебе сейчас нужно.

Алексис посмотрела на него с ненавистью. Он побрился и, очевидно, принял душ, потому что волосы еще были мокрыми. Свеж, бодр и готов к подвигам.

— Что мне сейчас нужно, — горько сказала она, — это вернуть обратно последние три дня. Или хотя бы последние двенадцать часов. И не прикасаться к этому вину.

Он выключил кофеварку и налил кофе в глиняные кружки.

— Мне и то показалось, что ты многовато пьешь. Две трудные ночи, и не поела как следует, — сухо констатировал он.

— С чего ты взял, что у меня были трудные ночи? Он с улыбкой напомнил:

— Я ведь делил их с тобой. Она поперхнулась.

— Будь на твоем месте кто-нибудь другой, — продолжал он, — я бы не открывал вторую бутылку. Но ты меня убедила, что умеешь пить… — И он сделал жест, перекладывающий на нее ответственность за похмелье.

Она застонала, думая, за что еще должна нести ответственность.

— Я вела себя как набитая дура, правда? Он пожал плечами.

— Не думай об этом. В основном это просто от усталости, а остальное — моя вина.

Алексис опустила глаза.

— Да брось ты. — В его голосе звучала досада. — Я понимал, на что иду, а ты — нет. Думаю, что мы довольно легко отделались.

Алексис знала, что речь идет не о действии на нее вина, а о гораздо более сильном действии его близости, из-за которой она лишилась вчера всякого здравого смысла.

Она с трудом выговорила:

— Я знаю, что плохо вела себя прошлой ночью… Он посмотрел, будто не веря ушам.

— Плохо вела себя? За кого ты меня принимаешь, Алексис? — Голос звучал хрипло. — Я хотел тебя. И ты выпила достаточно, чтобы подумать, будто тоже хочешь меня.

Она вспыхнула. Он не отводил глаз.

— Кстати, просто для интереса — почему? Ты довольно ясно дала понять, что не принадлежишь к числу моих поклонниц. Все-таки захотелось обзавестись скальпом кинозвезды?

Алексис поморщилась от его слов. Они были острее стали.

— Не знаю, — сказала она с совершенно несчастным видом. — Я никогда такого не делала. То есть я не…

Она оборвала себя на полуслове. Суровый орлиный профиль напротив не располагал к признанию в девственности. Вряд ли Майкл Слейн сочтет это достаточным оправданием чего бы то ни было.

— Я не распутница, — неуклюже закончила она.

— А я, стало быть, распутник? И можно проводить надо мной эксперименты вроде вчерашнего?

- Нет. —Алексис была в ужасе. — Я не это имела в виду. Я вовсе так не думала.

— Вчера ночью, — согласился он, — ты вообще не думала.

Она закрыла глаза.