В глубокой задумчивости я покончил с бифштексом и придвинул к себе блюдо с яблочным пирогом и сыр.

Почему я пребывал в глубокой задумчивости? Потому что вполне отдавал себе отчет в том, что все это, как говорится, только присказка, а сказка будет впереди. Любовь с первого взгляда — это замечательно, но вот что дальше? Как быть теперь? Иными словами, что мне следует предпринять, какие шаги, дабы рассчитывать на счастливое будущее? Прежде чем наши имена огласят в церкви, и священник спросит, согласен ли ты, Реджинальд, и так далее, придется еще немало попыхтеть. Легкая победа мне ни в коей мере не светит.

До сих пор я на эти темы не распространялся, но в моей внешности присутствуют определенные недостатки, которые никакие позволяют мне идти нарасхват, в смысле отношений с противоположным полом. Ну не красавчик я, что тут поделаешь. Наружностью пошел в папашу, а если бы вам доводилось видеть моего папашу, то вы поняли бы меня без слов. Он был храбрый солдат и отличный игрок в поло, но лицом скорее смахивал на гориллу — даже больше, чем многие гориллы, — и в кругу сослуживцев получил ласковое прозвище Примат. Я — его живой портрет.

Для девушек такие вещи имеют серьезное значение. Они не склонны связывать свою судьбу с индивидом, внешний облик которого внушает опасение, что он может в любой момент вскарабкаться на дерево и начать швыряться кокосами.

Во всяком случае, исправлять что-либо было уже поздно, оставалось лишь надеяться, что Эйприл обладает одной из тех редких натур, которые способны, так сказать, пронзить взглядом грубую оболочку и разглядеть под ней душу. Потому что, если уж говорить о душах, душа у меня вовсе не так уж плоха. Само собой, не настолько, чтобы писать о ней в газетах, но вполне приличная душа, на уровне.

Однако день проходил за днем, и постепенно я немного приободрился. Мои акции явно росли. Трудно вообразить более приятельские отношения, чем наши с Эйприл в мою первую голливудскую неделю. Мы катались в автомобиле, ездили на пляж, вели долгие беседы в теплых цветущих сумерках. Она делилась со мной заветными мечтами, а я распространялся о Бидлфордской усадьбе, о том, как графинь представляют ко двору и пускают на королевскую трибуну на скачках в Аскоте, и обо всем остальном, что ей было интересно. Ничто в поведении Эйприл не давало повода предположить, что моя внешность обитателя зоопарка ей сколько-нибудь неприятна. Короче говоря, к концу недели я настолько воспрянул духом, что решился рискнуть и предпринять решительные действия.

Нажать главную кнопку и запустить машину я решил на вечеринке, которую Эйприл устраивала в своем доме на Линден-драйв. Вообще-то, призналась она, такие сборища ей, скорее, неприятны своей пустотой и бессмысленностью, но в ее кругу было принято их устраивать, особенно после долгого отсутствия. Планировался веселый ужин в саду на природе, обычный для Беверли-Хиллз, когда ты сам себя обслуживаешь у буфетной стойки, сам ищешь место, где пристроиться с тарелкой, и завершаешь трапезу нырянием в бассейн. Собираться предлагалось с девяти до десяти. Я явился без четверти десять и, как оказалось, поспешил. Под цветными фонарями уже прогуливались редкие пары гостей, но Эйприл все еще одевалась, и оркестр не начал играть. Было очевидно, что затишье не скоро сменится всеобщим весельем.

Раз так, решил я, то лучше всего скоротать время у стола с напитками, подкрепившись стаканчиком-другим. Ввиду предстоящей кампании, я хотел быть в наилучшей форме, в которой пока себя не чувствовал, ибо полночи не мог заснуть из-за зубной боли.

Подойдя к столу, я вынужден был отметить, что моя идея подкрепиться, хоть и весьма удачная, не отличалась оригинальностью, ибо она также пришла в голову какому-то долговязому типу с желтоватыми волосами. Он, похоже, прочно окопался у стола, никому не собираясь уступать место, и явно имел большой опыт пребывания в барах. Что-то в его облике и манере поднимать и опускать бокал показалось мне странно знакомым. И эти волосы… Где я их раньше видел? Неужели?

— Эгремонт! — воскликнул я.

К счастью, он уже успел осушить свой бокал, потому что в ответ на мое приветствие подпрыгнул дюймов на шесть. Приземлившись, доверительно наклонился к бармену за стойкой. Грудь его тяжко вздымалась.

— Скажите, — спросил он глухим дрожащим голосом, — вы не слышали только что голос?

Бармен сказал, что слышал что-то про ремонт.

— О, вот как?

— Эгги, старый осел! — снова позвал я.

На этот раз он обернулся и уставился на меня. Лицо его осунулось, глаза лихорадочно блестели.

— Реджи? — неуверенно произнес он. Потом, поморгав, осторожно протянул руку и ткнул меня в грудь. И лишь ощутив твердую поверхность, расплылся в счастливой улыбке. — Уфф!

Получив от бармена очередную порцию виски, Эгги сделал хороший глоток и только потом вновь заговорил. Голосом, полным укоризны.

— Реджи, старина, никогда в жизни больше так не делай, — сказал он, смахивая со лба капельки пота, — даже если мы с тобой проживем миллион лет! Я думал, ты за тысячи миль отсюда, и вдруг твой голос зовет меня по имени… такой жуткий и глухой… словно дух, предвещающий смерть. Если я чего и боюсь, так это голосов. Пока ты их не слышишь, все в порядке, но когда начинаются голоса, это начало конца.

Эгги передернул плечами и одним глотком прикончил виски, что его, похоже, окончательно успокоило.

— Ну-ну, — хмыкнул он, — стало быть, и ты здесь, Реджи. Давненько я тебя не видел, с полгода, наверно. Кой черт принес тебя в Голливуд?

— Да вот, хотел тебя повидать.

— Да ну?

— Ну да.

— Вот это по-родственному! Давай, глотни чего-нибудь. Шотландское виски здесь отменное. Эй, бармен, будьте добры, виски с содовой для моего кузена, и мне то же самое!

Я предостерегающе поднял руку.

— Нет-нет, пожалуй, больше не стоит.

— Да ты же еще не начал! — удивился Эгги.

— Я имел в виду тебя. Ты уже хороший.

— Только наполовину, — поправил он, будучи привержен к точности в этом вопросе.

— Ладно, пускай наполовину, но сейчас еще только десять.

— Если человек к десяти часам пьян только наполовину, значит, он плохо старался. Не беспокойся обо мне, Реджи, старина. Ты еще не знаешь всех чудес калифорнийского климата. Он такой бодрящий, что хоть изо дня в день пей все, что не лень, а старушка печень даже не пискнет! Вот почему Калифорнию называют земным раем, а люди целыми поездами прут сюда со всего Среднего Запада с высунутым языком. Да ты, небось, сам за этим приехал, так ведь?

— Я приехал, чтобы увидеться с тобой.

— Ах, да… Ты, кажется, уже говорил.

— Вот-вот.

— Ну так разве я не сказал, что это по-родственному?

— Сказал.

— Так оно и есть. Более чем. Ты где остановился?

— Снял коттедж в Саду Гесперид.

— Как же, отлично знаю это место. А винный погреб у тебя на уровне?

— У меня есть бутылка виски, если ты о нем.

— Именно о нем, о чем же еще! Непременно тебя навещу. Лишний родник никогда не помешает. А пока пей до дна и наливай еще!

С самого начала нашего разговора что-то не давало мне покоя, и только теперь я понял, что. В поезде мы говорили с Эйприл про Эгги, и она совершенно определенно заявила, что не знает его. Однако вот же он, здесь, у нее, командует как у себя дома…

— А здесь ты что делаешь? — спросил я, решив немедленно прояснить ситуацию.

— Чертовски хорошо провожу время, — расплылся он в улыбке, — особенно теперь, когда гляжу в твое честное лицо. Как приятно повидать тебя снова, Реджи! Не забудь мне потом рассказать, каким ветром тебя занесло в Калифорнию…

— Ты знаком с Эйприл Джун?

— Эйприл как?

— Джун.

— А что с ней?

— Я спрашиваю, ты с ней знаком?

— Нет, но с радостью познакомлюсь, и со всеми остальными. Вы с ней друзья?

— Это ее вечеринка.

— Рад за нее.

— Значит, ты не приглашен? Его лицо прояснилось.

— Ах, вон оно что! Теперь понимаю, к чему ты клонишь. Это же Голливуд, дружок, здесь не нужно никаких приглашений! Просто смотришь, где цветные фонарики, и заходишь. Самые счастливые вечера я провел среди людей, которые понятия не имели, кто я такой. Однако сегодня, как ни странно, я присутствую здесь по праву. Меня привели! Как, ты сказал, ее зовут? Эйприл…