— Джун.

— Вот-вот. Теперь припоминаю. Моя невеста работает пресс-секретарем как раз у этой самой Эйприл Джун, вот она-то меня и привела.

Давно уже гадая, как перейти к деликатным темам, я тут же ухватился за представившийся повод.

— Я как раз хотел с тобой об этом поговорить…

— О чем?

— О твоей помолвке.

Говорил я несколько сухо, с отчетливой главосемейной ноткой, побуждаемый уколами старушки-совести, которая вдруг решила напомнить о себе. Надежды, возлагавшиеся на меня Плимсоллом и тетушкой Кларой, пока никак не оправдывались. Посланный, чтобы вернуть на путь истинный этого оболтуса, я за целую неделю палец о палец не ударил. Как сошел с поезда в Лос-Анджелесе, так ни разу и не вспомнил о поручении. Вот что может сделать с человеком любовь.

Эгги напряженно обдумывал мои слова.

— О помолвке? — переспросил он.

— Да.

— О моей помолвке?

— О твоей.

— А что с ней?

— Вот именно, что с ней?

— Я — счастливейший из смертных.

— В отличие от тетушки Клары, — сухо заметил я.

— Какой тетушки Клары?

— Твоей матери.

— Ах, мамаша! Как же, помню. Выпьем за нее!

— Нет.

— Ну, как хочешь. Хотя это не слишком вежливо. Так что там с ней стряслось? Почему она не счастливейший из смертных?

— Потому что совсем извелась из-за тебя.

— Боже правый, с какой стати? Со мной все в порядке.

— Ни черта не в порядке! Стыдись, Эгремонт! Удрал в Голливуд и качаешь в себя всякую дрянь, как насос…

— Меньше пафоса, старина! — слабо запротестовал он. Не в бровь, а в глаз. Я и правда несколько переборщил.

Однако мне казалось, что возвышенный стиль был здесь как раз к месту. Нет ничего лучше старого доброго викторианства, если хочешь кого-нибудь от души пропесочить.

— Говорю, как могу. На тебя тошно смотреть! Лицо Эгги исказилось болезненной гримасой.

— И это говорит Реджинальд Хавершот? — укоризненно начал он. — Мой кузен Реджинальд, который в позапрошлый Новый год в компании со мной и Стинкером Помроем расколотил двадцать три бокала в Европейском кафе и был вышвырнут оттуда со скандалом и дракой…

Я остановил его спокойным жестом. Истинная любовь настолько очистила меня, что воспоминания о былых подвигах вызывали лишь отвращение.

— Не будем об этом, сейчас меня интересуют твои дела. Ты давно помолвлен?

— Довольно-таки.

— Значит, собираешься жениться?

— Да, мой друг, именно так.

Я затруднился сразу что-либо ответить. Старый Плимсолл велел мне употребить все свое влияние, но где его взять? У Эгремонта собственных денег больше чем достаточно. Пригрози я, что оставлю его без единого шиллинга, он лишь попросит показать ему этот шиллинг, пожмет плечами и пойдет своей дорогой.

— Ну что ж, если собираешься, — сказал я, — то, по крайней мере, бросил бы пить…

Эгги покачал головой.

— Ты не понимаешь, старина. Я не могу. У меня есть подозрение, что эта девушка решилась на помолвку в надежде меня исправить. Представляешь, как глупо она себя почувствует, если я вдруг возьму и исправлюсь сам, без ее помощи! Это совсем собьет ее с толку. Чего доброго, совсем потеряет интерес и бросит меня. Тут не все так просто, знаешь ли. Мне представляется самой надежной и здравой политикой поддерживать разумную степень опьянения до самого венчания, а потом, в течение медового месяца, постепенно снижать градус.

Теория казалась не хуже всякой другой, однако у меня не было времени в нее вникать.

— Кто эта твоя невеста?

— Ее зовут… м-м… — Эгги мучительно наморщил лоб. — Э-э… Спроси ты меня еще час назад — даже полчаса… О! — оживился он. — Вот и она! Пусть сама и скажет!

Он приветственно помахал рукой. Я обернулся. Через лужайку к нам направлялась девушка. Довольно стройная, но хорошенькая или нет, я определить не мог, потому что лицо оставалось в тени. Она помахала в ответ.

— Эгги, вот ты где! Так я и думала.

Звук ее голоса заставил меня вздрогнуть и вглядеться пристальнее. В тот же самый момент что-то в моем облике заставило ее саму вздрогнуть и уставиться на меня. И так мы вглядывались друг в друга несколько мгновений, пока последние сомнения не отпали.

Она смотрела на меня, я — на Энн Баннистер.

— Энн! — воскликнул я.

— Баннистер! — подхватил Эгги, хлопнув себя по лбу. — Я знал, что рано или поздно вспомню! Так и вертелось на языке. Привет, Энн! Познакомься с моим кузеном Реджи.

— Мы уже встречались, — сказала она.

— В смысле, не сегодня?

— Задолго до сегодня. Мы — старые друзья.

— Старые друзья?

— Очень старые.

— Тогда мы просто обязаны за это выпить. Эй, бармен…

— Нет, — отрезала Энн. — И вообще, хватит ошиваться у стойки.

— Но разве мы не отпразднуем…

— Нет.

— О! — Эгги тяжело вздохнул.

— Эгремонт Маннеринг, ты сейчас пойдешь прогуляешься и вернешься трезвым, как стеклышко.

— Я уже, как стеклышко…

— Тогда, как алмаз! Ни слова больше!

С Энн всегда было трудно спорить. Я заметил это еще в прежние времена. Маленькая, живая, полная огня и энергии, из тех, кто умеет расчистить себе путь. Эгги потрусил прочь, как овечка, с безропотным видом, и мы остались вдвоем.

Некоторое время царило молчание. Я погрузился мыслями в прошлое, она, по-видимому, тоже.

Для полноты картины я, пожалуй, расскажу о прошлом, в которое мы погрузились. Энн Баннистер, как я уже упомянул, была журналисткой, и мы познакомились во время ее отпуска в Каннах. Очень подружились, я сделал предложение, она не возражала. Все шло, как по маслу, до поры до времени.

Потом, совершенно неожиданно, помолвка расстроилась. Наша любовь мчалась вперед на всех парах, и вдруг — крушение. Случилось вот что. Однажды тихим вечером мы сидели рядышком на веранде казино Пальм-Бич, любуясь водами средиземноморской лагуны, залитой лунным светом. Энн сжала мою руку и нежно прижалась ко мне, ожидая слов любви, на которые имела полное право рассчитывать. Я обнял ее за плечи и сказал:

— Черт, мои ноги!

Я имел в виду, что они болели. В тот момент, когда я обнял ее, боль прямо-таки пронизала меня. В тот вечер я обул новые лакированные туфли, а вы знаете, что творят эти модные фасоны с человеческими конечностями. Впрочем, я не отрицаю, что момент для моего замечания был выбран не самый подходящий. Энн восприняла его в штыки. Она была явно разочарована. Даже отвернулась, причем с весьма раздраженным видом. В надежде исправить положение, я наклонился, чтобы нежно поцеловать ее в затылок.

На самом деле, все было правильно, в смысле, само намерение, однако я не учел, что во рту у меня дымилась сигара, а когда осознал этот факт, было уже поздно. Отпрыгнув и зашипев, как ошпаренная кошка, Энн обозвала меня бесчувственным пентюхом и заявила, что между нами все кончено, а когда на следующий день я явился в гостиницу с цветами, чтобы начать все сначала, оказалось, что она уехала. Так она и ушла из моей жизни…

Чтобы вернуться теперь, через два года.

Признаюсь, я несколько растерялся, оказавшись лицом к лицу с осколком тех безвозвратно ушедших дней. Сталкиваясь с девушкой, с которой когда-то был помолвлен, всегда испытываешь неловкость. Не знаешь толком, как себя вести. Если радуешься жизни, ей обидно, а если вешаешь нос, то так и видишь ее злорадную ухмылку, мол, ага, получил, так тебе и надо! О собственной гордости тоже не следует забывать. Пожалуй, лучше всего состроить этакую холодную непроницаемую мину, как у героев романов.

Что касается Энн, то она уже вполне овладела собой — женщины искушеннее в этих делах, чем мужчины.

— Ба! — сказала она, приветливо улыбнувшись, словно я был просто знакомым, мало что значащим для нее, но которого приятно вновь увидеть. — Реджи! Какими судьбами?

Ну что ж, все правильно. В конце концов, что было, то прошло. Драма осталась позади. Когда она порвала со мной, я здорово дергался. Не стану врать, что потерял сон и мне кусок в горло не лез — сплю я всегда, как бревно, и ем от души трижды в день, невзирая ни на какие душевные трагедии, — но все же что-то в моей жизни разладилось. Ходил мрачный, раздраженный, много курил, почитывал слезливые сонеты, в общем, вы понимаете. Однако теперь все давно уже прошло, и мы вполне могли общаться спокойно, как друзья, так что, следуя ее примеру, я ответил легко и добродушно: