Я виноват перед своим отцом. Очень виноват. Я знаю, я чувствую это. Перебираю в памяти цветные слайды далёкого детства и вновь убеждаюсь в своей неблагодарности. Часто вспоминаю зиму, по-моему это был 1980 год. Мне почти четыре годика. Помню, как отец впервые взял меня с собой в автогаражный кооператив, где зимовала наша «копеечка». «Пап, а зачем мы туда идём? Машинку нашу плоглеть, замёлзла?» – доверчиво заглядывая отцу в глаза, спрашивал я. «Узнаешь, сынка!» – хитро улыбаясь, отвечал папка. Мы одевались потеплее, выходили из дому и направлялись в гараж, который находился за старым парком, в десяти минутах ходьбы от нашей пятиэтажки. Заснеженный притихший парк встречал нас лёгким ветерком, карканьем смоляных ворон, потрескиванием морозца в стволах деревьев. Качели, кусты, деревья, тротуары, железная площадка электрического автодрома были завалены густым пушистым снегом. Многолюдные и шумные летом, а зимой озябшие и брошенные, лавочки прятались в глубоких сугробах. Деревья на солнышке играли снежными искорками. Невдалеке от качелей в снегу барахтался чей-то лохматый пёс. Красотища кругом дивная! Мы с папкой продирались сквозь пышные снежные заносы по узкой протоптанной тропинке, едва разминались со встречными прохожими, загребали в ладони снег, бросались снежками, смеялись. Как выяснилось, мы идём в гараж за санками! Ура! Какое счастье!

И вот, добрались. Гараж. Винтовым ключом отец открывал широкие массивные ворота и выгонял на улицу нашу оранжевую старушку-«копеечку». Спускался в подвал. Там, на стеллажах, по-хозяйски заставленных всякой ремонтно-бытовой полезностью, хранились широкие советские санки. Отец вытаскивал их из подвала, загонял обратно машину, запирал гараж. А санки мы брали с собой. Их нужно было помыть, затянуть болтиками сиденье, начистить полозья, прикрутить спинку. Как мне хотелось поскорее побежать на школьную горку и погонять на этих санках!

Дома отец подправлял плоскогубцами полозья, начищал их наждачной бумагой, слегка промазывал свиным жиром. Прикручивал спинку, сиденье, подтягивал ручку-верёвку. К вечеру санки были готовы и мы выходили во двор на прогулку. Я усаживался на тёплое шерстяное покрывальце сиденья, папка покрепче хватался за привязанную к раме длинную верёвку и срывал санки с места. Аллеи парка, кольцо вокруг школы, детсадовский дворик, спортивная площадка – где мы только не гоняли! А я, закутанный в крепкое суконное пальтишко, в забавно нахлобученной меховой шапке с красноармейской звёздой на отвороте, смеялся, визжал, с восторгом размахивал полосатыми рукавичками на серой резинке и просил разогнать саночки ещё быстрее!

Помню я и летние денёчки. Видится мне небольшой уютный пансионат Азовского побережья. Золотистый пляж, родители, Славунька. Моречко! Я, совсем ещё малыш, усердно тащу по песку зелёное, полное ракушек и морских камушков пластмассовое ведёрко. Помню, как будто это было вчера.

Над головой припекает яркое солнышко. Разметавшись по бескрайнему небосводу, в небесной дали плывут сверкающие пушистые облака. Закалённый шальной ветерок, свежий, морской, просоленный, мелкой рябью подёргивает бирюзовую гладь. Увлечённый прибоем, бросив ведёрко, я торопливо иду к притихшему ласковому морю. Отец – за мной. Подходим с ним к набегающей волне, и тут же начинаются весёлые догонялки! Я, щупленький кривоногий карапуз, в растянутых белых трусиках, срываюсь с места и выписываю отчаянного стрекача вдоль берега! Папка – за мной. Шлёпая по мягкой парной водице, сверкая мокрыми розовыми пяточками, я лечу вдоль прибоя, визжащий и абсолютно счастливый. Пытаюсь удрать от отца. Мириады солёных брызг, разлетаясь по ветру в небесной синеве и опадая в воду, ликуют вместе с нами. Папка почему-то никак не может меня догнать. Притворяется, конечно! Заливаясь смехом, я удираю изо всех сил. Размахивая ручонками, жму на своих кривых ходульках что есть мочи. За спиной, метрах в трёх, нагоняет меня отец. У-лю-лю-лю-лю! Оп-п-л-я-я! У-а-у-а-а! Счастье. Кураж. И восторг! В каждом рывке. В каждом шаге. В каждом мгновении!

Пенный морской прибой омывает наши ножки, задорно шлёпающие вдоль бесконечной береговой дуги. Мы хохочем, визжим и прибавляем бег. Ах, как же прекрасно жить на свете! Как чудесно всё было.

А потом я вырос. А следом, неизвестно куда, подевалась и моя с отцом дружба. Всё чаще я вступал в споры, всё чаще – по пустякам. Всё чаще мне казалось, что я прав, а отец не прав, что именно моё мнение самое верное. Думалось, что я уже совсем взрослый человек и волен спорить с отцом на равных. Всё чаще мне казалось, что меня не понимают. Люди прозвали это переходным возрастом и юношеским максимализмом. Прозвали, как будто для отговорки. Выдумали очередной штамп. Но причины такого безрассудства кроются отнюдь не в штампах, а внутри нас самих. Да и внутри Системы тоже. И я удалялся от отца. Не прислушивался к его советам. Не прислушивался к своему сердцу. Быстро забылись и зимние вечера, и гонки на санках, и салочки по берегу моря. Запамятовалось, как я, малявка совсем, часами просиживал у отца на руках и наблюдал за птицами. Любил кататься у него на спине, уцепившись руками за плечи, любил гулять с ним по вечерним улицам…

В школе, а потом и в университете я серьёзно занимался спортом. Вначале была вольная борьба, после неё – карате-до. Боевые восточные единоборства сразу пришлись мне по душе. И остались моим увлечением на всю жизнь. На турнирах по Шотокан-карате, в спортивном зале, среди зрителей, за меня болел самый горячий и преданный болельщик – отец. И я, ощущая его поддержку, уверенно выходил на татами и выигрывал любые схватки. Тяжёлые и лёгкие. Решающие и проходные. И папка, жутко переживая на зрительской лавочке, вместе со мной подпрыгивал от радости, когда рефери присуждал мне очередную победу. Где это всё? Куда оно подевалось? Наступил переходный возраст. Появился пресловутый юношеский максимализм. Штамп Системы – клац! И я отдалился. Я считал, что совсем уже взрослый. Что лучше знаю, чем жить и как поступать. А потом ещё и эта ужасная история с деньгами из сейфа. Конечно же, родители узнали о ней. Конечно же, вовремя вернуть все деньги у нас не получилось. Эти махинации вычеркнули доверие между мной и отцом на долгие десять лет. Сейчас, по прошествии многих зим, я пытаюсь исправить положение вещей. Постепенно, потихонечку. Мы опять сближаемся. Но сколько времени потеряно. Безвозвратно. Не вернуть…

***

Я виноват перед мамочкой. Очень виноват. Для ребёнка во всей Вселенной никого не сыщешь важнее мамы. Мама и её малыш – это непостижимый метафизический альянс длиною в вечность. Неразрывный энергетический комплекс. Божественная величайшая тайна. Мамочка для ребёнка – это как воздух. Наверное, даже ещё важнее. Это она, мамочка, не спит тёмными холодными ночами, когда у её малышей поднимается температура. Вооружённая градусниками, мазями, горчичниками и компрессами, это она борется за здоровье своих детишек, заболевших простудой, бронхитом или воспалением лёгких. В неполной семье это она обеспечивает детворе достаток и уют, и для этого вкалывает на двух, а то и на трёх работах. Управившись с бесконечными дневными делами, а вечером – ещё и с домашним хозяйством, это она глубокой ночью, когда ребятня уже давным-давно спит, падая с ног, готовит борщ, варит кашу, пришивает пуговички и заплатки на нехитрую детскую одежонку. Это она отдаёт своим детишкам самый сладенький кусочек, порой не доедая сама. Это она поддерживает свою взрослую, уже бородатую малышню добрым советом, ласковым нежным словом, мудрым замечанием. Подкидывает денег в голодной ситуации. Это она окутывает тёпленькой материнской любовью жизнь каждого из нас.

А что же дети? А дети год от года подрастают, и по отношению к своим мамам превращаются в обыкновенных дешёвых потребителей. Чаще всего явно это не выражается, но по факту происходит именно так. Дети позволяют себе слишком много. А почему бы и нет? Ведь материнская любовь воистину Божественна. Всепрощающа и безгранична. Вот и пользуются этим дети. Когда им становится тяжко в жизни, они тут же ныряют под мамино крылышко. Когда перестают нуждаться – выныривают из-под материнской защиты и опеки. Я виноват перед мамой. Мы все виноваты перед своими мамами! Пришла пора крепко задуматься об этом. Пришла пора извиниться перед мамочками за неблагодарность, за всё то, что мы, дети, успели натворить-накуролесить. Пришла пора извиниться за редкие встречи, за невнимание, за не подаренные букеты цветов. Пришла пора поклониться нашим мамам до земли. Слышите, до самой земли! Да не сметь глаза свои бесстыжие поднять! Каждому из нас нужно попросить у мамы прощения. Пока мамы с нами. Пока не стало поздно. Не забывайте своих мам. Благодарите, целуйте, берегите своих мамочек!