— Ты собираешься скрываться от надоедливой сожительницы и вести двойную жизнь? — спросил он.
Кирш в это время пыталась расшевелить сонное персидское созданье игрой, но кошка лениво развалилась перед ней на ковре и томно урчала.
— Мои вот тоже так… Что ты сказал?.. Паш, ты ж помнишь: «надоевших сожительниц» я не мешкая выставляю пинком под зад — если дуры; умные сами уходят. Зачем трахать свою душу… — Спустя секунду ухмылка у Кирш исчезла, и она спокойно добавила: — Я ненадолго в твою мастерскую, я же знаю, что ты работаешь. Просто мою девочку убили, хорошую девочку, жалко. Найду кто — голову пробью, а пока – на меня катят…
Поль сокрушенно пожал щуплыми плечами, умоляющим жестом остановил Кирш от продолжения: «Все, все: подробности меня не касаются!» — и начал теребить деревянную пуговицу на просторной кофте.
— Надеюсь, это была не твоя судьба, не твоя единственная…
По дороге к старому дому, вместившему мастерскую Паши-Поля, Кирш не поднимала головы и старалась не смотреть на людей.
— Эй, парень, закурить есть?
Двое подвыпивших мужиков у забора с ожиданием смотрели на Кирш.
Она хмуро протянула им пачку, но никто из них не сделал к ней навстречу ни шага.
— Давай-давай, сюда тащи, не сломаешься! — Один из мужиков сплюнул и сунул руки в карманы.
— Да пошли вы! — Кирш сунула пачку обратно в карман.
Ей вслед полетела такая брань, что у нее свело скулы. Мужики побежали ей вслед и ухватили за руку:
— Слышь ты, борзый!..
Кирш выдохнула и с размаху сбила с ног сначала одного, потом, увернувшись от замахнувшегося на нее с ревом второго, повалила и его.
Руки почему-то дрожали, драться не хотелось, как не хотелось вообще видеть людей и произносить слова.
Утром, уже в мастерской Поля, Кирш лежала, завернувшись в плед, на кушетке и с тоской разглядывала холодные пейзажи, расставленные по углам. А в наушниках голос Светланы Сургановой пел картину, которая постепенно переходила в сон Кирш: «Солнце выключает облака, ветер дунул, нет препятствий; и текут издалека вены по запястью…»
— Сурганова, Бучч, «Снайперы» — двести! — почти выкрикнула диджей очередной девушке, вставшей на стул перед ее окошком, чтобы заказать песню. Девушка попыталась возмутиться:
— С чего это? Всегда же по сто?!
— Любезная, я не могу только «тематическую» музыку крутить, одно и то же целыми днями! Поэтому двести!
Воздух в «Перчатке» уже был синим от дыма.
Поскольку девушка на стуле неохотно, но достала из кармана джинсов две смятые бумажки, вскоре все услышали слова: «Солнце выключает облака…» — и танцпол, как картинка в калейдоскопе, за несколько секунд вместо хаотично двигающихся людей заполнился одними лишь парами. Длинноволосые, бритые наголо, коротко стриженные, стройные, угловатые, мужеподобные, нежные, грубоватые — девушки смотрели друг другу в глаза, клали голову подруге на плечо, нежно грели руку в своей ладони или прижимали к себе спутницу с грубостью и силой пьяного тракториста.
Ада — хрупкая миниатюрная девушка с красивым восточным лицом — сидела за своим столиком одна и с обидой смотрела сквозь танцующие пары на долговязую фигуру Кот у барной стойки. Кот то и дело увертывалась от рук сидящей сзади на высоком табурете Феклы, которая норовила обнять ее то за шею, то за талию.
— Да пошла ты!
— Ох, ох, ох!
Ко т сделала шаг в сторону и кивнула кому-то, навстречу ей из-под динамика вынырнула девушка-«милитари», и они обменялись рукопожатиями.
— Ничего так в тот раз погуляли, да? Слушай, а я все спросить хотела: вот та мышь серая, что тут маячит рядом с Кирш периодически, буксует в основном, это правда, что ли, ее девушка? Я думала, она с той шикарной из стриптиза затусила, с длинноногой…
Из-за плеча Кот выглянула Фекла:
— Вот какая хрен разница для Котика, с кем эта шизанутая Кирш тусит?! Тоже мне персона!
— Да заткнись ты! — Кот в очередной раз отмахнулась от Феклы, вернулась к своему пиву.
К нехитрому разговору прислушивалась стоящая у стойки чуть поодаль полная девица с обесцвеченным конским хвостом и устрашающими красными тенями вокруг глаз. Она слегка придвинулась и вкрадчиво поинтересовалась;
— А Кирш — это такая деловая, которая со свитой сосок ходит?
Кот воинственно распрямилась:
— Твое-то какое дело, чума?
Особа с красными глазами брезгливо хмыкнула:
— Да вон там этой, при входе, ваши же знакомые рассказывают, что Кирш ваша девчонку свою замочила!
Кот выплюнула пиво и, отодвинув хвостатую девицу в сторону, направилась к выходу, резким движением острого локтя оттолкнув нескольких человек, оказавшихся на ее пути,
У стены с зеркалами стояли Настена и Ли Лит: Настена, сунув руки в карманы и прикусив нижнюю губу, озадаченно покачивала головой, Ли Лит нервно стряхивала сигарету и, то и дело убирая волосы за уши, что-то рассказывала. Чуть в стороне стояла стайка недовольных девиц, одна из которых вырывалась от удерживающих ее подруг и шипела на Ли Лит.
Кот остановилась рядом с Настеной и кивнула в сторону стайки:
— Чего это она?
— Да дуры набитые, дети гегемонов, люмпен-класс с одной извилиной… —Ли Лит проговорила это как заклинание. — Вот какое им дело до Кирш?! Свора, сектанты, лесбиянки поганые!
Настена хмыкнула, Ли Лит вздохнула:
— Пардон, что говорю такое в этом храме женской любви, но они ж правда сектанты. Вот что они сворой ходят, зачем слеты устраивают, сайты они что, спортсмены, политическая партия? Что за бред толпиться по принципу сексуальной ориентации?!
Питая страсть к Кирш, Кот недолюбливала Ли Лит: для друга она была слишком женщиной, а значит, однажды могла соблазнить свою дерзко-мальчишескую подругу юности.
— Ты сама-то кто? Такая же лесбиянка, только на понтах…
Кот пыталась щуриться, как Кирш, и так же выбрасывать в сторону ногу, постукивая мыском по полу. Но Кирш во всех своих движениях была привлекательно дерзкой и любым действием, будь то взгляд или слово, безошибочно попадала в поты своего образа — той странной мелодии, на которую люди тянулись, как змеи на звуки волшебной дудочки. Возможно, это и называется харизмой, и позаимствовать ее невозможно: копируя Кирш, Кот выглядела как-то угрюмо-неуклюже, хотя и не комично. Когда Кирш с угрозой выбрасывала вперед указательный палец, он имел свое устрашающее действие на фоне ее широких плеч; у Кот была та же тонкая талия, упругая маленькая грудь, узкие бедра и стройные длинные ноги, но она сутулила и без того покатые узкие плечи, и ее указательный пален бессильно повисал в воздухе, а вместо уничтожающего взгляда миндалевидных карих глаз — взгляда, под которым хотелось погибнуть, — у Кот был колючий черный взгляд, от которого хотелось увернуться. Все эти отличия Ли Лит отметила в Кот уже давно, и потому сейчас просто снисходительно разглядывала серьгу в ее ухе.
— Что там случилось? — Кот ждала ответа и пристально смотрела на Ли Лит.
Ли умоляюще взглянула на Настену и, предоставив ей возможность информировать Кот о последних новостях, спустилась в гардероб.
Снег падал большими хлопьями, и Ли Лит чуть не заснула, наблюдая, как тщетно пытаются создать на стекле пустоту бесшумные «дворники»: мокрые снежинки шлепались на лобовое стекло, исчезали и снова воскресали перед глазами Ли Лит. Она не спешила выходить из машины, чтобы не нарушить ритуал их встречи с Вадимом: сначала подбегал его охранник, а потом, отталкивая секьюрити и рассыпаясь в комплиментах, подбегал ее любовник, которого она за глаза называла «лицом с обложки».
Ли Лит любила мужчин, когда уставала от нервности женской любви, и возвращалась к женщинам, когда ей надоедал мужской запах. Но на самом деле больше тех и других Ли Лит любила деньги, поэтому никто из двуногих никогда не слышал ее признания в любви. Женщин это злило, мужчин интриговало.
Они всегда ловят взгляд — все, и мужчины и женщины, это немного раздражало Ли Лит: ей не хотелось подтверждать чувства, которых не было, и разыгрывать страсти, к которым она была равнодушна. Редко попадались те, кто наедине ловил ее взгляд не с преданностью слуги, а с вызовом хозяина. Вадим даже не догадывался, что, скрой он однажды свои эмоции за маской равнодушия и дерзости, он хоть на время обретет в Ли Лит преданную и страстную любовницу. Но он всего лишь поправил подушку под головой, взял с тумбочки сигарету и начал, как всегда, разглядывать Ли Лит с обожанием. Она чувствовала этот взгляд спиной и, подойдя к окну, нехотя приняла вальяжную позу, присев на подоконник.