— Ты совсем расхворалась — грустная такая?

— Ничего, ты ложись, ложись, я музыку послушаю.

— Свет тебе нужен?

Алиса замотала головой и, дождавшись, когда Андрей отложит книгу и выключит свет, несколько секунд при­слушивалась к равномерному стуку колес, а потом, нащу­пав на плеере нужную кнопку, увеличила громкость:

«…Солнце выключает облака, ветер дунул, нет препят­ствий…»

В Питере опять на работу, потом на новую работу — к Капе… Чужая, посторонняя улыбка Капиной жены-инос­транки, выставка Андрея, бабушкины вопросы, свадьба. Алиса чувствовала, что против ее воли на подушку сами бегут слезы. Свадьбы не будет; и Кирш, может быть, тоже уже не будет. Алиса резким движением ладони вытерла щеку. А вот фиг вам! У нее тоже была своя вера: в то, что два человека, желающие свернуть одну гору, обязательно ее свернут.

В Питере будет пусто, серо и холодно, но… Алиса тщет­но пыталась примирить себя с родным городом. «Нужна ниточка», — подумалось ей. А какаяниточка — что, зво­нить Аде и разговаривать про Кирш? Звонить Стелле и узнавать новости? Найти «тематические» места в собствен­ном городе, чтобы легче было вспоминать? И тут перед глазами Алисы возникла старая фотография двух бабуш­киных подруг. Она ахнула от догадки: «Да ведь они — «тема», ну конечно же «тема»!

Алиса произнесла это вслух, сквозь музыку, звучащую в наушниках. Еще не ясно было, зачем ей нужны были эти старухи, одной из которых уже и в живых-то нет, но хоте­лось понять… Что понять? Все, все сначала— подобно человеку, начинающему изучать иностранный язык.

Такое же чувство, в том же месте, так же ноет от разлу­ки, так же нужно видеть глаза и прикасаться, только то существо, которого так нестерпимо не хватает рядом, оно же — женского рода, значит, тысячи томов, описавших любовь, правы лишь по сути, самой глубинной, а по фор­ме — нет. Должно быть, здесь действуют какие-то другие правила… Слух — чутче? Взгляд — внимательней? Серд­це — ранимей? Алиса вспомнила Адины слова о войне и о том, что нет ничего за пределами женской любви. Все не так важно в центре Вселенной — только любовь, ничто не важнее любви, а работа, «покой и воля» — для тех, кто ее, любовь, не встретил — надо же ради чего-то жить. Так думала Алиса, и ей почему-то нравилось верить, что у тех двух женщин с бабушкиной фотографин тоже была лю­бовь.

Ту, которой уже не было, звали Зоя, Зоя Андреевна, другую — Маргарита Георгиевна; бабушка звала ее про­сто Марго.

Воспоминание детства:

— Подойди-ка ко мне, девочка. — Высокая пожилая женщина говорит низким хрипловатым голосом и насмеш­ливо улыбается.

Алиса послушно подходит: ей правится, когда ей по­велевают таким ласковым и спокойным голосом.

— Ты красивой будешь киской: волосы не стриги, не кури и не хами — тогда останешься красивой, ясно?

В отличие от прочих знакомых Алисе бабушкиных при­ятельниц, Марго никогда не сюсюкала с ней, даже когда Алиса была очаровательной крошкой с ангельским личи­ком и трогательными бантами вкосах. Марго трепала ее за щеку и совала в руку коробочку ее любимого грильяжа… В Доме Анны Михайловны не принято было обсуждать лич­ную жизнь друзей и знакомых, а потому Алиса знала толь­ко то, что когда-то Марго и Зоя были неразлучны…

Питер встретил Алису и Андрея неуютным влажным холодом, и Алиса вспомнила вчерашнее промозглое утро после клуба. Они заехали на такси в аптеку, и через полча­са Алиса уже была у своего дома.

Уже у подъезда, прижав к себе Алису, Андрей успоко­ил ее:

— Это ничего, видимо, ты еще дома простудилась. и у Стеллы этой сквозняки на даче… Не хандри, я побыстрей разберусь с делами и вечером привезу тебе что-нибудь вкус­ненькое!

Ключ выскочил из замка и упал. Алиса, вздохнув, под­няла его и вошла в квартиру, почувствовав табачный за­пах «волшебных» бабушкиных ниток: Анна Михайловна вязала, сидя перед телевизором. Когда Алисы не было дома, она плохо спала и поднималась рано.

Весь день бабушка смотрела на Алису, будто замечая какую-то перемену, но она не любила задавать вопросы, а внучка не торопилась объяснять свой блуждающий взгляд. Ближе к обеду, когда Анна Михайловна снова уселась в кресло, разбирая нитки, Алиса спросила:

— Бабуль, почему ты перестала общаться с Маргари­той Георгиевной после того, как Зоя Андреевна умерла? Ну это ж, наверно, должно объединять…

— Что именно? Смерть должна объединять? Чушь, Алиса. Или ты думаешь, что старики вообще должны дер­жаться друг друга?

Алиса пожала плечами и стала машинально листать альбом.

— Просто удивилась: с чего бы вам переставать об­щаться, раз встречались раньше…

— Отнюдь, мы не перестали общаться. Как ты могла заметить, мы с Марго поздравляем друг друга со всеми праздниками. Этого, на мой взгляд, достаточно для двух пожилых дам, чтобы соблюсти этикет.

— Этикет?

Алиса остановилась на фотографии, стоящей среди книг; три старые подруги остановились на горбатом мос­тике, прильнув друг к другу под большим клетчатым зон­том; бабушка впереди, скрестив руки на груди, Маргари­та Георгиевна и Зоя Андреевна сзади, соприкоснувшись плечами. Маргарита держит над всеми зонт таким обра­зом, что ее сумка, висящая на руке, мокнет под дождем, Она, Марго, в дерзком берете поверх темных с проседью волос и в брючном твидовом костюме, седая Зоя — в ма­ленькой шляпке и в коротком шерстяном пальто.

Анна Михайловна взглянула нa Алису, изучающую фо­тографию, затем на снимок и сняла очки.

— Алиса, я действительно много лет знакома с Марго, но общалась с ней только потому, что она была подругой Зои, а мы с Зоей — сама знаешь — и родились в одном дворе, и за одной партой сидели, и блокаду вместе пере­жили, и свидетельницами были друг у друга на свадьбе… Ну, конечно, я всех ее знакомых знала, и Марго в том чис­ле. Но это же не значит, что я стала бы общаться с Марга­ритой Георгиевной, познакомься мы с ней независимо от Зои!

Алиса смотрела на бабушку с интересом и явно ждала продолжения.

— Бабуль, я уже поняла, что ты от Марго не в востор­ге, но ты расскажи, что у них с Зоей Андреевной было!

Бабушка пожала плечами:

— Что было… Странная такая любовь, вашему поко­лению это понятнее, а нам трудно было признать, сорок лет это длилось — пока Зоя не умерла.

— Так у Зои же Андреевны семья была?!

Сматывая клубки в две нитки, бабушка с неохотой.

Делая долгие паузы тишины, рассказала Алисе историю Марго и Зои. Она знала эту историю только с того време­ни, когда до нее дошло эхо начавшейся в Зоином доме смуты.

Когда они встретились, Зоя была замужем и растила, к счастью — с помощью бабушек, двоих детей…

Бросая взгляд на фотографию, Алиса пыталась пред­ставить их в молодости: Марго с ее вызовом в глазах, Зою с мягкой улыбкой – только четче овалы лица, прямее осан­ка, выразительнее позы…

Пойти им, конечно, некуда: в смысле, так, чтобы не контролировать свои прикосновения. Алиса попыталась представить, были ли в пятидесятых годах в России под­польные «тематические» клубы. Бабушка об этом, конеч­но, ничего не знала, она рассказывала о своей молодости,и влюбленные Зоя с Марго вписывались в то время всего лишь как «странная парочка с никому не понятным при­тяжением друг к другу».

Алиса впитывала каждое бабушкино слово, пыталась представить, как это было…

…За окном наперебой кричали птицы, и весеннее сол­нце заявляло о себе во весь свой свет даже через пыльные окна аудитории.

— Странная она, эта Рита! — Девушка разглядывает кого-то впереди.

— Почему?— таким же шепотом вопрошает другая студентка.

— Дичится, строит из себя много, ни с кем не общается…

Семинар задерживался, и старшекурсники, рассевши­еся по деревянным скамьям как галдящие птицы на про­водах, занимались своими делами. Рита со своей темной стрижкой в духе Серебряною века была не заметна среди высоко поднятых кудрей и искусно уложенных надо лба­ми кокетливых валиков. Весна была теплой, после заня­тий намечался праздничный вечер в честь юбилея инсти­тута, а потому Рита сидела среди муаровых юбок, шифо­новых блузок и крепдешиновых платьев; она была в тем­ных клетчатых брюках, которые высоко задирались, ког­да она в очередной раз закидывала ногу на ногу и мотала в разные стороны старомодным тупоносым ботинком. Де­вушка, сидящая рядом, толкнула Риту в плечо: