Они помолчали, а затем он сказал:

— В этот миг я обладаю всем, о чем когда-либо мечтал… Я вижу, как умирают звезды, и я лежу здесь на шкурах, слушая ветер… А в объятиях я держу такую женщину, как ты — не покорную, Сара, а согласную… разделяющую мою любовь так, как будто ты всегда знала, что так оно и будет.

— Я всегда это знала, Эндрю, — прошептала она, приблизив свои губы к его губам. — Всегда. — Она помолчала, потом продолжила: — Я буду для тебя не простой женой. Мне нужно будет так много твоего ума и сердца. — Слова ее вдруг зазвучали яростно: — Я буду требовательна к тебе! Тебе придется быть для меня всем: мужем и возлюбленным, братом и отцом… всем!

Он приблизил свои губы к ее уху.

— Я буду всем, чем хочешь, Сара, пока все будет оставаться так, как сейчас: мне от тебя ничего не нужно, кроме того, чтобы лежать вот так и держать тебя в объятиях.

Потом он поцеловал ее, и голос его исполнился страсти:

— Сара… О, Сара!

Костер погас, а день еще не совсем занялся, когда Джереми проснулся. Он открыл глаза и тихо лежал в мягком тепле шкур кенгуру. Мозг еще был оглушен сном, сознание прояснялось медленно. Он вспомнил, где находится и почему — и тут он бросил взгляд в сторону палатки, где спали Эндрю и его жена. Он увидел открытый полог и подумал о том, что они, наверное, проснулись и шепчутся в своей любовной близости: слова их нежны и предназначены лишь друг для друга. В этот момент он очень хорошо представлял себе мир, который заключен в их объятиях, и почувствовал; как плоть его охватывает желание снова иметь рядом женщину-ту, чьи губы искали бы его губы, исполненные страсти. Ему отчаянно захотелось снова зарыться лицом в душистые женские волосы и слышать нежное сонное дыхание.

Он не пытался остановить воспоминания: небо Ирландии, дымка и озера, разбросанные по всей стране, играющие серебряными и лиловыми красками… Славные лошади, красивые женщины и политика — таковы были его игрушки. Он играл всем этим азартно, часто просто из любви к опасности. К этому черноволосому мужчине, неподвижно лежащему без сна в холодное раннее утро, стекались из прошлого имена его любимых женщин: Дженни… Черный Вереск… Джеральдина… Розали… — лошади и женщины мешались в его мыслях в каком-то прекрасном сне. Он шептал их имена и тихо стонал от тоски по ним.

И тут, извещая о наступлении дня, пронзительный, сводящий с ума крик кукабарры разнесся над лесом. Туземцы называют ее «гургургага». Она уселась на ветку, голова и клюв четко выделялись на фоне светлого небо. Ее насмешливый хохот перебил поток мыслей Джереми. Он не в Ирландии, и ему еще осталось двенадцать лет до окончания срока. Он слуга, прикрепленный к хозяину. Он закреплен за человеком, которому вверено его тело и даже, пожалуй, душа — вот так. Мечты о прекрасных женщинах не для него — вместо того он должен сносить это острое ощущение одиночества в лагере на краю света, посреди буша с его острым запахом каучуковых листьев и с костром, который горит всю ночь напролет. Он должен лежать и терпеливо сносить сознание той близости, которая наполняет палатку; и не думать о той златовласой девушке, которая вчера вышла за Эндрю Маклея и сейчас лежит в его объятиях в тепле шкур валлаби, — о девушке, которая лишь два дня назад была ссыльной.

Дом стоял на небольшой возвышенности и был обращен к реке. Сара увидела его впервые в полдень, когда его свежепобеленные стены ослепительно сверкали в ярком зимнем солнце, а незанавешенные окна слепо глядели на горы. Вокруг него было оставлено несколько деревьев, а на расчищенном склоне был заложен фруктовый сад. Строение казалось голым и чересчур новым. Кирпичи для него привозили на повозках с кирпичных заводов Сиднея. Ни одна веточка плюща, ни один кустик не смягчали очертаний дома, и его белизна казалась жесткой на фоне серо-зеленых деревьев.

Этот вид странно тронул сердце Сары. Она долго смотрела на него, не говоря ни слова. В общем, именно этого она и должна была ожидать, судя по рассказам Эндрю: низкий домик в один этаж, некрасивый и неизящный в своем недоделанном виде, вокруг которого шла веранда с простой лестницей в три или четыре ступеньки. Но это был первый дом, построенный на Хоксбери: раньше там иногда стояли только лубяные миа-миа туземцев. Простота этого дома, пожалуй, даже гармонировала с окружающей природой.

Сара смотрела на этот холм со сложным чувством гордого владельца. Как только глаза ее увидели этот дом, он стал ее собственным — чем-то, что следует любить и защищать изо всех сил.

Ничего не говоря и не отводя взгляда от дома, она поманила Эндрю к себе. Он быстро уловил это легкое движение и махнул Джереми, ехавшему позади.

— Ступай вперед, Хоган. Скажи Энни, что мы прибыли. Миссис Маклей понадобится горячая вода для умывания.

Джереми кивнул и пустил лошадь рысью. Тригг последовал за ним. Тишину буша нарушал лишь стук конских копыт.

Эндрю спешился и помог Саре сойти с лошади. Она нетвердо стояла на неровной земле, с удивлением и интересом обводя глазами открывшуюся перед ней картину. Ей был виден весь огромный расчищенный участок, спускающийся к реке; она увидела хижины ссыльных за домом и огороженные загоны для скота. Раны на девственном лесе были свежи и заметны глазу: огромные рваные дыры на территории, принадлежащей чернокожим, выхваченные у природы куски, которые предназначались для урожаев и скота узурпатора. Сара остро ощутила это вторжение здесь, среди нетронутой дикой природы: даже при отсутствии приличной дороги, которая бы соединила его с основным поселением, оно было неоспоримым фактом. Но она увидела все это так, как оно виделось Эндрю: земля, которая ждет, чтобы ее взяли, — плодородная земля, которая лежит без дела, которую тревожат лишь охотничьи празднества туземцев — умелых, упорных людей, которые бесшумно движутся через буш по следам кенгуру. Все инстинкты, воспитанные в ней ее тяжелым детством в лондонских меблирашках, всколыхнул вид неиспользованной хорошей земли. Она научилась кое-какой бережливости и рачительности у фермеров низины Ромни. Она видела, что их благополучие зиждется на богатых пастбищах для овец и пополняется за счет контрабанды. Вид широкой реки и акров нерасчищенной земли, которые ждут своей очереди, зажгли в ней огонь честолюбия. Она в волнении сжала кулаки и почувствовала, как пот выступил на ладонях, затянутых в перчатки. Жилка на шее судорожно забилась от полноты чувства. В Англии земля означала богатство. А здесь, в этой стране, ее давали по одной твоей просьбе. Перед глазами Сары было сказочное богатство, если, конечно, боги будут добры, и если, конечно, дожди придут в положенное время, при этом не слишком скупые и не слишком обильные… и если река не поднимется, чтобы унести весь урожай, и если пожар не пронесется по бушу, чтобы уничтожить его.

Игра при таких высоких ставках возбудила ее безмерно. Она повернулась и ухватила Эндрю за руку повыше локтя, ища поддержки в его глазах.

Она нашла там и поддержку, и гордость, и нетерпение.

— Не смотри на это как на что-то законченное, Сара, — сказал он. — Через несколько лет я выстрою тебе прекрасный дом. Я все наметил: он будет большим и белым, с террасой с колоннами, которая будет выходить на реку. Я его прямо вижу…

Она оборвала его:

— Мне не нужен греческий храм в лесу, Эндрю. Все деньги нужно вкладывать в землю. Дом может оставаться таким, как есть. Мне его вполне достаточно.

Он нежно рассмеялся, привлек ее к себе за плечи. Его худое огрубевшее лицо отражало ее собственные возбуждение и страсть, как будто ее чувства перехлестнули через край и так же сильно захватили его. В это мгновение они поняли, что мыслят одинаково — их союз в браке получил свое завершение. Выражение его лица стало жестче, а объятия — крепче…

— Ты такая же жадная, как и я — ну и чертовка! — сказал он пересохшими губами. — Тебе бы родиться мужчиной, Сара. Тебя это все тоже возбуждает, да? Ты, так же как и я, видишь, что ждет человека с мозгами и желанием работать. — Его руки скользили вниз по ее рукам. — Но хорошо, что ты не мужчина: тебе не удалось бы сдерживаться так, как удается мне. Ты ведь не смогла бы не ввязаться в торговлю ромом, а? Или удержаться от этих темных сделок, которыми занимаются все в этой гнилой дыре? Ты бы была самой крупной торговкой ромом, любовь моя.