- Кабаньим жиром улы надо смазывать. Не промокают в сырую погоду. Одно плохо - потом сильно скользят по снегу, - учил Лукса.
Сумерки быстро сгущались, и незаметно тьма обступила нас со всех сторон. Мы заторопились. Небо затянуло тучами. Мохнатые снежинки закружились в воздухе как бабочки: то взлетали, то опускались, гоняясь друг за дружкой.
В этот вечер у нас был первый настоящий охотничий ужин. Сварив полный котел мяса, мы пировали и, довольные удачным началом сезона, оживленно беседовали на самые разные темы. Намолчавшись за день, Лукса любил донимать меня вопросами. Во всем он пытался докопаться до самой сути и нередко ставил меня в тупик:
- Солнце у нас одно, но почему утром оно светит плохо, а днем так сильно, что и смотреть нельзя? - или же спрашивал -- Отчего каменеют рога? Они же вырастают мягкими и ест олень мягкую траву, а к гону рога становятся как камень. Я как мог разъяснял, используя свои книжные познания:
- Верно, молодые рога мягкие, пронизаны массой кровеносных сосудов и нервов, сверху покрыты кожицей с густой бархатистой шерсткой.
- От мошки защищает, - вставил Лукса.
- Когда панты вырастают в полную величину, в их тканях происходят сложные солевые процессы. Проще говоря, начинается окостенение. Начинается оно с самых кончиков отростков, с поверхностного слоя и постепенно переходит все ниже и глубже. Кожица отмирает и, как ты сам рассказывал, олени счищают ее о деревья. Недаром после отрастания рогов пантачи так часто посещают солонцы -- организм требует восполнения запасов солей. А теперь вот ты мне скажи, кто из зверей самый крепкий на рану?
- Ишь как вывернулся! Самый крепкий лось будет. Самый слабый -- изюбр. Медведь и кабан между ними. Лось даже с пробитым сердцем может бежать. Он силы бережет, от охотника уходит не больно быстро. В сопку идет не прямо, а как река петляет. Изюбр - дурак. Горяч. Раненый прыжками уходит. Вверх прямо режет. На рану он совсем слабый - даже с мелкашки свалить можно. Раз было: собака загнала изюбра на отстой. Подбежал, смотрю наверх, ничего не вижу --пихта мешает. Стрельнул, да в спешке не переключил с "мелкашки" на "жакан". Слышу: копыта по камням защелкали. Обида взяла -- уходит рогач, елка-моталка. Бросился догонять, а изюбр сам мне навстречу. Не успел второй раз стрельнуть, как он грохнулся на камни совсем мертвый.
-- Расскажи что-нибудь еще.
-- Это можно, - добродушно согласился охотник, прихлебывая ив кружки чай, и допоздна вспоминал случаи из своей охотничьей жизни; рассказывал о повадках зверей, о тонкостях их промысла. Наконец, я не утерпел и задал давно беспокоивший меня вопрос:
- Лукса, а ты не боишься, что на тебя тигр или волки нападут?
Бывалый охотник ответил с достоинством:
- Чего бояться? Зверь не глупый. Он человека сам боится. Ему плохо не делай, и он не тронет.
- Но случается же, что хищные звери нападают на человека.
- Неправда! Сказки это. Если зверя не трогать, он не нападает. Это, колонок или норка опасные звери? Но и они, если бежать некуда, бросятся на тебя. Однако один хуза в тайге все же есть -- шатун. Очень ненадежный зверь, елка-моталка. Он может напасть.
В лесу, после ночного снегопада, никаких следов. Только снежные "бомбы", сорвавшиеся с ветвей, успели кое-где продырявить бугристыми воронками пухлое одеяло.
Разошлись рано, хотя можно было и не ходить -- капканы лучше ставить на второй-третий день после снегопада. За это время зверьки наследят, и сразу видно, где их излюбленные проходы, а где случайный след.
В ловушках моя обычная добыча - мыши. У одного шалашика с приманкой норка пробежала прямо возле входа, но туда даже не заглянула --тоже сытая. В тайге нынче все благоденствуют. Бедствуют только охотники.
Лукса весь день гонял косуль. Дважды ему удавалось приблизиться на выстрел, но оба раза пуля рикошетила о насквозь промерзший подлесок.
- На косулю хорошо с собакой ходить,- жаловался он,-- она под собакой круг делает и на то же место выбегает. Тут ее и бей.
- Почему тогда своего Пирата с собой не взял?
- Он только по зрячему идет. Встретит другой след, отвлекается и уходит по нему до следующего.
УРАГАН
Седьмое ноября! По всей стране торжества [1], а у нас обычный трудовой день. Я нарубил приманки и пошел бить новый путик по пойме Хора, но вскоре пришлось вернуться, чтобы надеть окамусованные лыжи. По глубокому снегу пешком ходить уже стало невозможно.
Если бы таежники знали имя человека, первым догадавшегося оклеить лыжи камусом, то они поставили бы ему памятник. Короткие, жесткие волосы камуса надежно держат охотника на самых крутых склонах. При хорошем камусе скорее снег сойдет с сопки, чем лыжи поедут назад. Правда ходить на таких лыжах без привычки неловко, надо иметь определенный навык. И я поначалу тоже шел тяжело, неуклюже.
Порой приходится читать описание того, как охотник, лихо скатившись с сопки, помчался к зимовью. Хочется верить, что где-то это и возможно, но только не в сихотэ-алинских дебрях. Попробуй скатись, когда выстроились один за другим кедры, ели, пихты, ясени, а небольшие промежутки между ними затянуты густым подлеском, переплетенным лианами.
За ключом, на вздымающемся к востоку плоскогорье, появились миниатюрные следочки кабарги - самого крошечного и самого древнего оленя нашей страны. Изящный отпечаток маленьких копытец четко вырисовывался на примятом снегу. Кабарга испетляла всю пойму в поисках своего любимого лакомства - длинного косматого лишайника, сизыми прядями свисающего с ветвей пихт и елей.
Лукса рассказывал, что раньше охотники даже специально валили такие деревья и устанавливали самострелы, натягивая на высоте локтя волосяные нити. Слух у кабарги острый. Она издалека слышит падение дерева к приходит кормиться. Неравнодушны к этому лишайнику и многие другие звери, в том числе соболя, белки. Но последние не едят его, а используют для утепления гнезд.
Среди оленей кабарга примечательна отсутствием рогов. Этот существенный недостаток возмещается острыми саблевидными клыками, растущими из верхней челюсти. И хотя по величине они не могут соперничать с клыками секачей, при необходимости кабарожка может постоять за себя, ведь длина ее клыков достигает десяти сантиметров.