Охотиться на кабаргу без хорошей собаки - бесполезное занятие. Благодаря чрезвычайно острому слуху она не подпустит охотника на верный выстрел. Поэтому, не задерживаясь, я зашагал дальше, сооружая в приглянувшихся местах амбарчики на соболей и норок. Чтобы привлечь их внимание, вокруг щедро разбрасывал накроху: перья и внутренности рябчиков.

На становище вернулся, когда над ним уже витали соблазнительные запахи жареного мяса. Лукса колдовал у печки, готовя праздничное угощение - запекал на углях завернутые в металлическую фольгу жирные куски кабанятины, сдобренные чесноком.

После праздничного ужина мы с особым удовольствием слушали по транзистору концерт. Но перед сном приподнятое настроение было испорчено -хлынул дождь.

- Когда таймень хочет проглотить пенка, он обдирает с него чешую, - в мрачной задумчивости произнес Лукса, и тут же спохватившись, добавил: Ничего. Терпеть надо. Жаловаться нельзя, елка-моталка. Поправится еще погода.

После дождя снег покрылся ледяной коркой, и я с утра остался в палатке, тем более, что давно пора было заняться хозяйственными делами. Невольно подумалось о рябчиках. Смогут ли бедолаги пробить корку льда и выбраться из снежного плена? К полудню начался снегопад а часом позже с горных вершин донесся нарастающий гул. Деревья беспокойно зашевелились, зашушукались, и вскоре налетел, понесся в глубь тайги могучий порыв ветра. Зеленые волны побежали по высоким кронам елей и кедров, сметая новенькие снежные шапки. Воздух на глазах мутнел, становился плотным, тяжелым. Шквал за шквалом ветер набирал силу и наконец достиг резиновой упругости. Тайга напряженно стонала, металась, утратив свои обычные величие и покой. Деревья шатались, скрипя суставами, как больные. По реке потянулись длинные космы поземки. Недалеко с хлестким, как удар бича, треском повалилась ель. Два громадных ясеня угрожающе склонились над нашим жилищем.

Залив нещадно дымящую печь и захватив спальный мешок, я с опаской выбрался наружу. Ураган, видимо, достиг наивысшего напряжения. Вокруг творилось что-то невообразимое. Было темно, как ночью. Небо смешалось с тайгой. Все потонуло в снежных вихрях, сдобренных обломками веток, коры и невесть откуда взявшимися листьям. Постоянно то в одном, то в другом месте падали деревья. На фоне несусветного рева казалось, что они валятся бесшумно.

Забравшись в выемку под обрывистым берегом, закупорился в мешке, как рябец в тесной снежной норе. В голову лезли беспокойные мысли: "Где Лукса? Что с ним? Тоже, наверное, отсиживается, пережидая непогоду. Не придавило ли палатку? Переживут ли звери такое жуткое ненастье?"

К вечеру ветер заметно осел, но, отбушевав, ураган время от времени пролетал на слабеющих крыльях, выстреливая плотными снежными зарядами. А вскоре снег опять повалил плавно, мягкими хлопьями. Воцарилась гнетущая тишина, особенно заметная после оглушительного буйства стихии.

Лукса пришел поздно, изнуренный и потрясенный бурей.

- Чего Пудзя так сердился? - недоумение сокрушался он. - Однако зимой деревья совсем нельзя гнуть. Беда как много тайги поломало. Путик закидало. Обходить завалы устал. Ладно до конца не ходил - на развилке ключа отсиделся.

К ночи ветер опять многоголосо завыл голодным зверем, заметался по реке и сопкам в поисках поживы. Врываясь в печную трубу, он наполнял палатку таким густым дымом, что становилось невозможно дышать. Мы легли спать, наглухо закупорившись в мешках.

Проснулся от смачной ругани Луксы, яростно поносившего всех подряд -- и дрова, и печку, и погоду, Высунув голову, я закашлялся от едкого чада. Оказывается, у Луксы от искры, вылетевшей из печки с порывом ветра, загорелся, точнее, затлел спальник. Пока охотник почувствовал, что горит, возле колена образовалась такая дыра, что в нее без труда можно было пролезть человеку. Легко понять несдержанность старого следопыта и простить ему крепкие выражения. Ведь зимой в этих краях спиртовой столбик нередко опускается до отметки минус сорок градусов.

Выбравшись из занесенной снегом и обломками веток палатки, мы не признали окрестностей.

Мне не раз приходилось видеть ветровалы, но в свежем виде они ошеломляют. Местами деревья повалены сплошь. Уцелела только молодая поросль. Поверженные исполины лежат вповалку, крепко обнявшись зелеными лапами, стыдливо таясь за громадами вывороченной земли. Те, у которых корни выдержали бешеный напор, переломлены у основания и истекают лучистой, как липовый мед, смолой, повисающей на золотистой древесине вытянутыми янтарными сережками.

Обрывки узловатых корней, здоровые, сочные кричали от боли, протестуя против такой нелепей смерти. Невольно проникаешься уважением к тем крепышам, которые выстояли.

День между тем выдался погожий. Изголодавшиеся за время ненастья звери забегали в поисках пищи.

Тщательно осматривают и соболя свой участок -- зверек никогда не пробежит мимо дупла, не обследовав его. Побывает на всех бугорках, заглянет под все валежины и завалы. Любит соболь пробегать по наклоненным и упавшим деревьям, особенно если оно лежит поперек ключа или распадка. Часто, уходя под завалы, соболь невидимкой проходит под снегом десятки метров.

Душа радуется при виде этих замысловатых строчек. Необыкновенно интересное все же занятие -- охота. Самое большое удовольствие доставляет возможность проникнуть в глухие, укромные уголки, понаблюдать жизнь ее обитателей. Эта сторона охоты, пожалуй, и увлекла меня в первую очередь.

Хорошо помню то далекое февральское утро, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Первое, что я увидел, открыв глаза, - улыбающиеся родители с новенькой, сверкающей одностволкой "Иж-1", пахнущей заводской смазкой. С тех пор охота на долгое время стала моей главной страстью. И не беда, что не всегда удачен выстрел и возвращаешься порой без трофеев. Ну разве не стоит испытать холод, голод, усталость ради того незабываемого наслаждения, которое получаешь при виде первозданного уголка природы, дикого зверя на свободе, стаи птиц, взмывающих с тихой заводи в заоблачную высь!

Сегодня я шел в обход со сладостным предвкушением удачи, рассчитывая, что в одном из капканов в Маристом распадке меня обязательно будет дожидаться соболек. Все же как-никак четыре дня не проверял. Но отнюдь... Опять только мыши. И что обидно - некоторые, "амбарчики" соболя вдоль и поперек истоптали, в лаз заглядывали, но приманку так и не тронули. Как же, станут они грызть мерзлое мясо, когда повсюду живая добыча шныряет. Один из них прямо на макушке домика оставил, словно насмехаясь, выразительные знаки своего "презрения" к жалким подачкам охотника.