Встав, отряхнул штаны, потянулся и отправился прочесывать развалины в поисках еды и воды. Десяти минут хватило, чтобы обнаружить полуразрушенный дом, разделенный на две части несколькими грубо сбитыми досками. Одна часть была отведена под конюшню, вторая, которая имела крышу, под склад и кухню. Первым делом отвязал коней и выгнал их наружу, после чего начал ревизию бандитского склада. Перебирая мешки и ящики, я обнаружил шесть дорожных сумок, очевидно принадлежавших членам банды, и тут же принялся их потрошить. Через некоторое время передо мной выросла куча вещей. Здесь была новая и старая одежда и обувь, как мужская, так и женская, часы, различной формы и размеров, серебряные ложки и вилки, коробки с сигарами и пачки табака, две захватанные книжки с картинками и еще много всякого хлама, место которому было в лавке старьевщика. Я уже начал считать, что зря потратил время, когда на дне одного из мешков, обнаружил нечто стоящее. Шесть толстых золотых цепочек от часов.
Похоронив Фергюссона, установил на его могиле подобие креста с его именем. Сделал на скорую руку ужин. Отдохнув после еды, занялся освоением и пристрелкой оружия. До глубокого вечера, не жалея патронов, упражнялся в стрельбе. Мои навыки и сноровка росли с каждой минутой. Расстреляв большую часть запаса патронов, оставшихся от бандитов, решил, что случись мне выйти на поединок с Сидом снова, пуля бы легла туда, куда я хотел. Закончил чистить оружие уже в сумерках. Теперь мне надо было решать: остаться или уехать. Осторожность победила. Уложив в сумки все то, что посчитал нужным забрать, я тронулся в путь.
Я ехал, глядя перед собой, чувствуя на себе любопытные взгляды горожан. Это был второй городок, который я видел, но и этого мне хватило понять, что все они здесь, как братья — близнецы, такие же пропыленные, прокаленные солнцем, с одной-единственной центральной улицей. На противоположных концах улицы лепились убогие домишки из саманного кирпича. Центр города представляла пара салунов вместе с отелем, бордель, контора шерифа, несколько магазинов и церковь. Даже не церковь, а церквушка, выкрашенная в белый цвет. На ней не было даже колокола, впрочем, чего можно было еще ожидать от такого маленького городишки.
"Паршивая деревня. Убогая и пыльная".
Мое раздражение было вызвано не усталостью, напряженностью или страхом, хотя все они также присутствовали, но не они являлись главной причиной. Просто когда я только увидел очертания этого городка, у меня страшно начало чесаться тело. Шли пятые сутки в седле. Потный, грязный, со щетиной недельной давности, я мало чем отличался от «Мексиканца», когда тот был жив. К тому же я выдохся. Мои не полностью зажившие раны, предельные физические нагрузки и постоянная напряженность привели меня в состояние крайнего утомления. Мне нужны были хотя бы сутки полноценного отдыха. Получить его я мог в любом городке, но, к сожалению, этот желанный отдых являл собой также большую головную боль. Во-первых. Служба шерифа. Во-вторых. Я мог в свое время ограбить здесь банк или застрелить кого-нибудь из горожан. В-третьих. Меня просто могли узнать, запомнив мою физиономию на розыскной афишке. И все же наступив на горло своей осторожности, я решил остановиться в городке. То, что я собирался сделать, было вопреки намертво вбитым в меня приказам и инструкциям, которые бойцу специальной разведки несмотря ни на что было положено выполнять. Собственно говоря, этот внутренний разлад и был основной причиной моего раздражения.
"Вполне возможно, что делаю глупость… — тут мои мысли засбоили при виде пышных прелестей, проходящей через улицу, женщины. — Черт возьми! Какая… Решено. Ванна. Горячая еда и нормальная постель. Где, что и почем узнаю в салуне. Как сказал Лоутон: "Если что надо — иди в салун".
Но все оказалось не так просто. Первое препятствие на осуществление моих планов уже стояло под навесом, рядом с коновязью. Три молодых ковбоя, до этого наблюдавшие за движениями пышных бедер, ходящих под узкой юбкой, именно той самой женщины, которая привлекла мое внимание, сейчас уставились на меня.
"С чего бы это? — сразу насторожился я. — Узнали?".
Я сделал вид, словно интересуюсь вывесками, бросил несколько взглядов по сторонам. И тут же все понял. Женщина, на которую глазели эти оболтусы, остановившись на пороге магазина, сейчас рассматривала меня. Она знала себе цену. Открытая блузка манила обнаженными плечами и скрывающейся под ней высокой грудью. Она относилась к тому типу женщин — самок, которых сразу хотелось завалить в кровать. Она знала об этом впечатлении, чем сейчас и пользовалась. На какое-то время я забыл обо всем, ощущая неуемное желание впиться губами во влажные, полные губы, ощутить под руками ее крутые бедра…. Отогнав несвоевременные мысли, повернул лошадь к салуну, мазнув взглядом по стоявшей теперь тесной группкой, троице. Их взгляды не предвещали ничего хорошего, напряженные и злые. Быстро отведя взгляд, чтобы не раздражать их, я соскочил с лошади, передав поводья подскочившему ко мне вихрастому мальчишке, и сразу стал подниматься по ступеням.
— Доллар в день, сэр!
Эти слова паренек крикнул мне уже в спину. Не оборачиваясь, я согласно кивнул ему головой, толкнув двухстворчатую дверь салуна. Моим глазам предстала длинная полированная стойка. За спиной у бармена находился зеркальный буфет с полками, уставленными в несколько рядов бутылками. Пол, посыпанный стружкой. Полтора десятка столов со стульями. У дальней глухой стены был сколочен помост, на котором стояло обшарпанное пианино и табурет, на котором восседал маленький всклокоченный человечек, в данный момент, разминавший пальцы. Над инструментом висела доска с грубо намалеванными буквами: "Не стреляйте в пианиста. Он играет, как умеет". На самом пианино стояло два подсвечника и бутылка виски с нехитрой закуской. С потолка на грубой цепи свисало подобие люстры с двумя десятками свечей. Сначала у меня мелькнула мысль о тележном колесе, но тут же понял, что это не так. "Произведение искусства" явно была выковано местным кузнецом, судя по ее «изящной» отделке. Пробежав взглядом по салуну, я перешел к его посетителям. Группа, покрытых пылью, ковбоев, громко и возбужденно беседовавших до моего прихода, чему очевидно способствовали две бутылки виски, стоявшие передними на столе. Благодаря встрече с ковбоями — перегонщиками, я уже мог отличать их по виду от остальных профессий этого века. Четыре картежника, занявшие столик у окна, меня также не заинтересовали, хотя бы потому, что имели большие животы и не имели на груди шерифских звезд. А вот три человека, стоящих у стойки, меня, очень даже сильно, заинтересовали. Рядом с двумя мужчинами, с обветренными и опаленными солнцем лицами, стояли винтовки, прислоненные к стойке, а у молодого человека с простецким лицом, разговаривающего с барменом, висела звезда шерифа. Или помощника шерифа. При виде звезды я тут же подобрался, сжавшись, как стальная пружина, в ожидании реакции законника. Мужчины, у стойки, бросив на меня по паре любопытных взглядов, вернулись к прерванному разговору. За столом ковбоев вновь возобновился громкий разговор о коровах и ценах на скот, за другим столом снова зашлепали карты. Только шериф и бармен продолжали смотреть на меня. Взгляды, что у одного, что у другого были спокойные, я бы даже сказал доброжелательные.
"Не узнал. Или притворяется? Нет. Не узнал".
Подошел к стойке. Бармен был плотный, крепкого сложения мужчина, с огромным «пивным» брюхом, что, впрочем, не мешало ему шустро перемещаться за стойкой.
— Что будем пить, приятель? Есть хорошее пиво и виски.
— Пива, — секунду я размышлял. — И то, что вы называете виски. Стаканчик на пробу.
— Не сомневайся. Это то, что надо путнику, — осклабился толстяк за стойкой. — Отлично прочищает кишки после дорожной пыли.
Я кивнул, добавив: — И чего-нибудь горячего.
Оглянувшись, словно в поисках свободного столика, еще раз обежал глазами зал. Нет, особого интереса ко мне никто не проявил. Успокоенный, я сел за ближайший свободный стол, спиною к стене. Теперь я мог наблюдать как за шерифом, так и за входом. И винчестер не поставил рядом, а положил на стол. Бармен, выйдя из-за стойки, поставив передо мной кружку пива и глубокую миску густого варева, от которого шел пар, стал с интересом разглядывать меня.