– Мистер Кроутер, обычно мы не принимаем детей такого возраста, – сказала мисс Бланш. – – В наш пансион принимаются только девочки, достигшие десяти лет.

– И кроме того, она не говорит… – добавила мисс Бланш, – так что я просто не знаю… возможно, девочке лучше остаться дома.

– Ее дом обратился в пепел и угли, – напомнил дядя Эразм, хмурясь.

Глаза Филиппы наполнились слезами. Она не любила дядю Эразма. Он был слишком большой и шумный и никогда ничем не был доволен. Он кричал на нее без всякой причины, а как-то раз, только чтобы заставить ее ответить, вдруг начал трясти так, что у нее помутилось в голове. Две слезинки скатились по щекам Филиппы.

Мисс Бланш заметила полные слез глаза девочки, и выражение ее лица смягчилось.

– Подойди ко мне, дитя мое. Филиппа сделала два робких шага.

– Если мы позволим тебе остаться, ты ведь будешь вести себя как благовоспитанная девочка?

– Пусть только попробует вести себя по-другому! – пригрозил дядя Эразм.

Больше всего на свете Филиппа желала укрыться в этой безопасной гавани, под крылом женщин, казалось, излучавших доброту. Но она так и не сумела разжать стиснутых губ. Она просто забыла все слова, помнила только, что совсем недавно случилось что-то страшное, темное и безобразное, чернильным пятном расплескавшееся по ее жизни. Но нужно было сделать хоть что-нибудь, и она коснулась руки мисс Бланш.

– Не правда ли, она тупа на вид, но трогательна? – прорычал дядя Эразм с плохо скрытым отвращением. – Могу заверить, никаких неприятностей от нее не будет. Если она окажется не способной к учению, пристройте ее на кухню, пусть помогает хотя бы чистить овощи. Она выглядит хрупкой, но на самом деле крепкая девчонка.

– Пожалуй, пусть остается, – холодно сказала мисс Бланш. – Когда она заговорит, мы внесем ее в список учениц.

С этими словами она взяла Филиппу за руку и мягко притянула к себе. Добросердечная женщина была вне себя от негодования.

– Помаши дяде на прощание, – предложила мисс Беатриса.

Филиппа повернулась, но только молча смотрела на дядю.

– Хочу кое о чем предупредить, – неохотно добавил Эразм уже в дверях. – Девчонка смертельно боится огня. Лучше будет, если вы не позволите ей приближаться даже к горящей свечке, иначе у нее начнется истерика.

– Это так понятно, не правда ли, мистер Кроутер? – резко заметила мисс Бланш.

– Филли! Филли, дорогая!

– Двери пансиона распахнулись, и мисс Бланш буквально втащила ее в холл. Появилась мисс Беатриса.

– Ненаглядная моя девочка! – повторяла она со слезами на глазах. – Только посмотрите, какой она стала!

Филиппа обняла своих воспитательниц. Она просто обожала их. Мисс Бланш и мисс Беатриса посвятили всю свою жизнь ученицам, и те платили им любовью.

– Как чудесно снова видеть вас!

– Почему же ты не привезла с собой сына? – разочарованно спросила Беатриса. – Ты так много писала о нем, что мы не чаяли поскорее его увидеть.

Не имея собственных детей, мисс Бланш и мисс Беатриса относились к Кристоферу, как к единственно возможному внуку.

– Сегодня не получилось, но в следующий раз мы приедем вдвоем.

Филиппа огляделась. Все здесь оставалось по-прежнему. Дверь направо вела в парадную гостиную, где сначала она сама училась музыке и пению, а потом учила этому воспитанниц. Дверь налево – в столовую. В подвальном этаже располагались кухня и комнаты для немногочисленной прислуги, на второй этаж, к классным комнатам, вела лестница. Третий этаж занимали общие спальни, а четвертый – крохотные комнатки для старших девочек.

Сверху донесся смех: воспитанницы спускались на обед.

– Нам лучше пройти в кабинет, – предложила Беатриса. – Там девчоночья болтовня не будет мешать.

–Ничего страшного, если и помешает, —безмятежно откликнулась Филиппа. – Я тысячу лет не слышала, как они щебечут, и скучаю по классным комнатам.

Комната, куда Бланш и Беатриса привели Филиппу, была чем-то средним между кабинетом и гостиной. На чайном столике стоял фарфоровый сервиз, горело несколько ламп (день был дождливым и до того сумрачным, что при естественном свете, падающем из окна, в помещениях было совсем темно). На двух рабочих столах высились аккуратные стопки тетрадей, а у камина, рядом с диваном, стояли уютные кресла. На стенах висели книжные полки, на которых можно было найти и энциклопедию незапамятного года выпуска, и потертые старинные руководства по изучению истории и литературы, и специальные книжки для детей.

Филиппа вдруг засмеялась и закружилась по комнате.

– Высказать не могу, как я счастлива снова здесь оказаться!

Она посмотрела на женщин, заменивших ей мать. Строгие серые платья, отделанные белоснежными кружевами собственного плетения, скромные чепцы, прикрывающие седые волосы, подернутые сединой. Лишь немногие, подобно Филиппе, знали, что под тугими корсетами старых дев бьются романтические сердца, взращенные на старинных рыцарских романах и волшебных сказках.

– Иди же сюда, Филли, – воскликнула Бланш, усаживаясь на диване. – Ты должна рассказать нам все-все об этой дивной стране, Италии. В каких музеях ты побывала, что видела?

– Давайте разговаривать по-итальянски, – предложила Беатриса, разливая чай. – Зачем рассказывать о Венеции на английском языке?

– Хорошо, хорошо, – согласилась Филиппа со смехом. – Вы узнаете все подробности до единой, но сначала расскажите о себе. Сколько у вас сейчас воспитанниц?

– Шестьдесят, – с гордостью ответила Бланш. – От десяти до шестнадцати лет.

– Ты была единственным ребенком, которого приняли в шесть лет. – Черные глаза Беатрисы засветились любовью.

– Когда я думаю о том дне, я благодарю Бога за то, что вы согласились меня оставить.

– Мы просто не смогли отказать, – в который уже раз повторила Бланш. – Это было никак невозможно, дорогая Филли. Стоило только заглянуть в твои грустные глаза.

– Помню, как впервые увидела тебя, такую маленькую, беспомощную. – Беатриса взяла руку Филиппы. – Ты выглядела серьезной-пресерьезной, словно вообще не умела улыбаться.

– А помнишь, как потом мы прозвали тебя Филли-фея за то, что ты порхала по дому, как мотылек или крошка эльф? – со смехом добавила Бланш.

У Филиппы защемило сердце. Однажды кто-то из сестер назвал ее так в присутствии Уорбека, и. Бог знает почему, это ему понравилось. С тех пор он редко называл ее иначе, чем Филли-фея. Он не раз говорил, что она – создание сказочное, потому что смертные не способны всегда сиять улыбкой, как маленькое солнышко. Еще он говорил, что заразился от нее радостью жизни и теперь перезаразит весь мир этим диковинным недугом, если раньше не скончается от него. А она в ответ уверяла, что никто еще не скончался от радости жизни…

Филиппа прогнала воспоминания. Какой смысл жалеть о том, что было? Она и так вынесла достаточно боли.

– А как дела у воспитательницы, которая меня заменила? – Филиппа перевела разговор в более безопасное русло.

– У воспитательниц, – поправила Беатриса. – Мы взяли на твое место сразу троих, все благодаря великодушию маркиза Сэндхерста. Его пожертвования позволяют нам оплачивать труд троих воспитательниц сразу, ты только подумай об этом! Одна преподает французский, другая – историю, а третья – математику.

– Маркиз Сэндхерст был сама щедрость, – подхватила Бланш. – У нас даже остались деньги на новые учебники, карту и глобус. А если бы ты видела, как теперь обставлена гостиная! Твой второй муж был человеком большой души.

– Это верно, – тихо произнесла Филиппа, водя кончиком пальца по краю чашки. – Сэнди был добр и великодушен, как немногие на этом свете.

Наступило молчание.

– На другой день после того, как ты… бежала из страны, нас посетила маркиза С&ндхерст, – негромко и с оттенком грусти произнесла Бланш. – Она сказала, что в твоей жизни произошла трагедия, но подробностей не рассказывала. Нам показалось, что ты нисколько не упала в ее глазах, хотя в скандале был замешан ее сын.