– Газеты печатали разного рода сплетни о Уорбеке, – вступила в разговор Беатриса, на ее лице читалось сочувствие. – Скажи, дитя мое, неужели он действительно бил тебя, принуждал к… – Она смущенно умолкла.

– Нет! – вырвалось у Филиппы, и против воли голос ее зазвенел от возмущения. – Никогда не слышала более гнусного обвинения! Как они посмели!

– Успокойся, дорогая, успокойся! – заволновалась Бланш, поглаживая ее по плечу с материнской нежностью. – Все уже позади, все в прошлом, а мы любим тебя так же, как и прежде. Тебе нужно сейчас думать не о прошлом, а о будущем.

Филиппа была потрясена. Она и представить себе не могла, какие потоки грязи обрушились на Корта. Она покинула страну еще до того, как первые сплетни про-Дсочились в прессу. Она регулярно получала письма от близких, но никто из них даже словом не намекнул, какие гнусные «новости» развлекали избранное общество в течение десяти месяцев. Что ж… неудивительно, что у Рокингемов он смотрел на нее с таким презрением. Когда-нибудь ей придется рассказать правду. Нельзя позволить жадному до сенсаций свету думать, что муж был с ней жесток или позволил себе нечто такое, что заставило ее обратиться в бегство.

Филиппа перевела разговор на другое.

– Расскажите, как жили без меня. Теперь, когда в пансионе три воспитательницы, у вас есть свободное время, что вы делаете?

– Мы не бездельничаем, дорогая, – возразила Бланш с мягким упреком. – Я по-прежнему обучаю юных леди этикету и танцам. Я еще не настолько стара, чтобы не суметь сплясать шотландский рил. Мне всего пятьдесят один, если ты помнишь.

– А вы, Беатриса? Все еще учите девочек музыке и итальянскому?

– В числе прочего, – с довольным видом подтвердила та и, заговорщицки подмигнув, постучала пальцем по книге, лежащей на чайном столике.

Филиппа взяла томик, и брови ее поднялись от изумления. Это была книга Мэри Уолстонкрафт «Права женщин».

– Само собой, никто из членов попечительского совета не знает, что в пансионе есть литература такого рода, – вставила Бланш, лукаво поблескивая глазами. – Да мы и не пытаемся воспитать из наших девочек поборниц прав женщин, просто рассказываем им кое о чем, а учим тому, чему положено учить юных леди: хорошим манерам и Закону Божьему.

Ее дорогие мисс Бланш и мисс Беатриса по-прежнему молоды душой. Что с того, что жизнь уготовила им участь старых дев?

В кабинет вошла воспитательница и сообщила, что обед готов. От приглашения разделить трапезу Филиппа мягко отказалась, сославшись на то, что не хочет нарушать принятый в пансионе порядок, и, когда добрейшие леди отправились в столовую, она поднялась на второй этаж, чтобы в одиночестве побродить по классным комнатам. Когда-то она училась здесь, а позже учила сама. В узкой, как пенал, комнате она задержалась, села за учительский стол. Тетради, ручки и чернильницы, как и прежде, содержались в безукоризненном порядке. Филиппа закрыла глаза, и ей живо вспомнился день, когда ее, восемнадцатилетнюю воспитательницу, вызвали в кабинет Бланш и Беатрисы.

К занятиям в пансионе относились очень серьезно, почти как к святыне, и Филиппа, идя по коридору, ломала голову над тем, что же случилось. Может быть, кто-то из родителей не удовлетворен уровнем знаний дочери?

– Случилось что-нибудь неприятное? —спросила она встревоженно, входя в кабинет.

– Напротив, дорогая моя, совсем даже напротив, – ответила Бланш с загадочной улыбкой. – У нас для тебя чудесные новости!

В кресле спиной к двери сидел какой-то джентльмен. Вот в чем дело, подумала Филиппа с облегчением. В пансион была зачислена еще одна воспитанница, и ее вызвали, чтобы представить отцу новенькой. Она приветливо улыбнулась, но, когда посетитель повернулся к ней, улыбка замерла на ее губах. Лорд Уорбек! Их взгляды встретились, и Филиппа поняла, что ее изумление, как, впрочем, и вся ситуация, забавляет его. Черты его лица на этот раз показались ей похожими на те безукоризненные профили, увидеть которые можно лишь на античных изображениях. Он был красивее, чем она помнила!

От смущения Филиппа вспыхнула. Прошел целый месяц со дня их знакомства, и за это время она сотни раз вспоминала поцелуй в саду и укоряла себя. Если бы она вела себя с приличествующей девушке скромностью, ему бы в голову не пришло зайти так далеко. Филиппа страшно переживала, повторяя себе, что никогда больше не увидит красивого аристократа. Как она ошибалась! Вот он, лорд Уорбек, стоит перед ней, словно некий Адонис из девических грез, чудом обретший плоть.

– Полагаю, ты знакома с этим джентльменом, – сказала Бланш, и Филиппа прочла в ее взгляде: «Я горжусь тобой, дитя мое!»

– Рада вас видеть, лорд Уорбек, – Филиппа грациозно присела в реверансе.

Увы, голос ее дрогнул. Больше всего ей хотелось сейчас провалиться сквозь землю. Флиртовать с мужчиной, у которого уже есть дочь! Почему, ну почему из всех пансионов Лондона он выбрал именно лиллибридж-ский? Впрочем, почему бы и нет? Очевидно, Белль из наилучших побуждений порекомендовала ему свою «alma mater».

– Филли, присядь, пожалуйста, – очень кстати предложила Беатриса, и Филиппа села на ближайший стул секундой раньше, чем ноги ее подкосились.

– Ты не догадываешься, почему сегодня мы имеем честь принимать здесь лорда Уорбека? – спросила Бланш, сияя от счастья.

– Д-догадываюсь, – пролепетала Филиппа. – Он решил устроить дочь в наш пансион.

Это предположение позабавило лорда Уорбека.

– Она умеет пошутить, наша Филли-фея, – обратилась Беатриса к гостю и снова повернулась к Филиппе. – Дорогая моя, лорд Уорбек просит разрешения видеться с тобой. Он намерен ухаживать за тобой по всем правилам, и мы не видим причин для отказа, тем более что он только вернулся из Суррея, куда ездил, чтобы получить согласие твоего дядюшки, и это согласие было ему дано.

У Филиппы вырвался возглас удивления. Взгляд ее метнулся к гостю. В глазах Уорбека появились искорки смеха.

– Я… я, право, не знаю, что и сказать…

– Достаточно будет слов «я согласна», – мягко подсказал Уорбек и широко улыбнулся. – Ваш опекун не нашел никаких препятствий к нашим встречам, мисс Бланш и мисс Беатриса тоже согласны.

– Это, конечно, очень лестно для меня, – начала Филиппа с твердым намерением отказать, но улыбка Уорбека гипнотизировала ее, лишала воли, и она только-только и могла бессвязно пролепетать: – Но… как бы это… видите ли…

Сердце ее рвалось навстречу этому неописуемо привлекательному мужчине, и его взволнованный стук заглушал все доводы рассудка.

– Ты ошеломлена, дорогая, и это понятно, – с едва сдерживаемым восторгом произнесла Беатриса. – Не говори ничего. Мы уже дали лорду Уорбеку согласие на визит в ближайшее воскресенье, сразу после обеденной мессы.

– Кроме того, мы договорились, что в следующее воскресенье он будет сопровождать тебя и к мессе, – добавила Бланш.

Филиппе оставалось только молча наклонить голову в знак согласия. Не могла же она вот так, с бухты-ба-рахты, заявить, что вовсе не намерена выходить замуж, потому что считает себя в слишком большом долгу перед двумя женщинами, заменившими ей мать, она просто не сможет оставить их. Господи Боже, и зачем только она кокетничала с ним!

Наступило воскресенье, и Уорбек явился в пансион с букетами фиалок для Бланш и Беатрисы и большим пакетом пряников для юных подопечных Филиппы. Холл, некогда пустой и гулкий, к воскресенью был заставлен громадными букетами, день за днем прибывавшими по адресу леди, являющейся, так сказать, предметом ухаживания. Филиппа приняла своего знатного кавалера в гостиной – разумеется, в присутствии Бланш и Беатрисы. Те старались не мешать им и углубились (или сделали вид, что углубились) каждая в свой рыцарский роман.

– Благодарю за цветы, лорд Уорбек, – после недолгого молчания сказала Филиппа смущенно. – Мы все в восторге и… и находим, что это очень мило с вашей стороны.

Усилием воли ей удалось оторвать взгляд от прекрасных кремовых роз на столе и обратить его к Уорбеку. Он источал силу, этот человек – так цветы источают аромат!