– Как ты думаешь, они обнаружили вторую “мастабу”? – спросил Платон.

– Я не думаю, я знаю. Здесь ничего не было. Совершенно ничего. Какая-то площадка, мощенная красными и синими плитками.

Она отшвырнула носком ботинка кусок обгорелой плитки.

– Но там внизу был колодец. – Атлантида поднял еще один кусок голубого мрамора. – И также, по всей видимости, закиданный камнями. У местных ребят была такая забава: вырыть колодец, а потом завалить его камнями.

– Часть какого-то очень древнего обряда, – предположила Андро. – Так часто бывает. Когда религия слишком древняя, гуманоиды забывают ее смысл и помнят только сами ритуалы, выполняя их совершенно автоматически. Тем более ведь речь идет о цивилизации, не имеющей письменности.

– Ты думаешь, на Немертее не было письменности? – Профессор позволил себе усмехнуться. – Гуманоиды, создававшие росписи, которые мы видели в царских гробницах, не изобрели письменность?

Вопрос явно вызвал у нее раздражение – как будто Платон намеренно коснулся больного места.

– Полетели обратно, – попросила Андро. – В конце концов, стыдно, что мы вообще находимся здесь, а должны быть рядом… Да, должны быть рядом… Может быть, мы вернемся прежде, чем Кресс заметит наше отсутствие? – спросила она с какой-то совершенно детской надеждой.

Но Кресс заметила. Когда археологи вернулись, она с мрачным видом сидела в столовой, держа в руках пустой стакан. Волосы ее были спутаны, а золотые нити потускнели.

– Ну как, осмотрели воронку? – спросила зло.

– Я хотел выяснить причину, – заявил Атлантида твердо, давая понять, что не собирается ни за что извиняться. – Нельзя же постоянно ходить по минному полю.

– Как Ноэль? – дрожащим голосом спросила Андро.

– Более или менее. Ему придется пролежать в реанимационной камере несколько дней. А там посмотрим… – Ее слова вызывали недоумеие – стандартный медицинский блок не рассчитан на помощь при тяжелых ранениях. Или Ноэль не так тяжело ранен, или…

– Надо вызвать хирурга с Ройка, – сказал Платон.

– Хирург с Ройка! – передразнила Кресс. – И во сколько он нам обойдется?

Мне придется продать все, даже лицензию.

– По-моему, вы говорили, что у вас есть кредиты… – На то, чтобы хирург доехал от своего дома до космопорта на Ройке, может быть, и хватит. – Она говорила зло, но при этом старалась не смотреть на Атлантиду.

– А страховка?

Кресс отрицательно покачала головой. Какая глупость – археологи тащатся на заброшенную планету, не имея медицинской страховки. Впрочем, если они собирались скрываться от МГАО, то в этом случае страховка им в самом деле не была нужна.

– Тогда я заплачу, – предложил Атлантида и сам удивился собственной щедрости. Он даже не стал прикидывать, во сколько же это обойдется. Но рассчитывал, что Немертея все окупит. Хотя еще не ведал – как.

– Ценю… – Крессида скривила губы. – То вы удираете, когда может понадобиться ваша помощь, то предлагаете целое состояние. Не могу понять, кто вы. Но это не важно. Я отказываюсь от вашей щедрости.

– Ноэль умрет! – выкрикнула Андромаха, с изумлением глядя на Кресс. В этот раз она даже забыла расплакаться.

– Нам нечем платить. А лицензию я не отдам. Даже за Ноэля. – И она с каким-то непонятным торжеством посмотрела на Андро.

Теперь Платон был почти уверен, что странная археологиня состояла в связи с Ноэлем, Крессида их застукала и таким вот экзотическим способом расправилась с супругом. Впору было вызывать не медицинский, а полицейский патруль. Версия выглядела более чем достоверно. Но ей чего-то не хватало. Опять чего-то не хватало. Какой-то малости… Как и всем другим версиям.

Атлантида ушел к себе, чтобы попытаться разобраться с происходящим и наметить план дальнейших действий. Первым делом он сделал голограммы белой керамики. При ближайшем рассмотрении она показалась еще больше похожей на критские “белые молочные чаши”. Потом археолог растянулся на кровати, закинул руки за голову и закрыл глаза. Почему-то сразу представились “культурные” орбиты – эллипсы размазанных по орбитам бесчисленных произведений искусства, измельченных и обращенных в пыль, и на этих странных подносах расставлены были белые лепные чаши и черные кувшины Немертеи. А в центре, там, где полагается быть ядру, сидел человек в позе Будды. Глаза его были закрыты, и он улыбался. Платон тряхнул головой-верно, он задремал, но спал лишь несколько мгновений. А спать сейчас не стоит. Никто из трех обитателей Немертеи не внушал ему доверия-всех он подозревал, сам не зная в чем. Планета полна загадок и опасностей. А поведение этой троицы загадочно не меньше… И… И вдруг зазвучала музыка. Она звучала отовсюду – сверху, снизу, из коридора. Пение неземных голосов, звучание неслыханных инструментов. Волна звуков подняла и унесла Платона. Он плыл и плыл, а в хор вступали все новые голоса. Появилось странное ощущение, какое бывает только меж сном и явью когда ты уже не бодрствуешь, но еще не спишь, но стоит уловить этот миг – и сон непременно отступит. Но здесь минута проходила за минутой, а он по-прежнему плыл по граничной черте. По одну сторону лежал один мир, по другую – иной. А он был между, и был абсолютно счастлив. Он падал в сон, но падал без ускорения. И ощущение счастья все нарастало, пока наконец не стало невыносимым. Платон поднялся. Музыка все звучала. Он крикнул – ему ответил хор – десятки, сотни голосов. Атлантида выскочил из комнаты. Побежал. Не сразу сообразил, что бежит не по знакомому коридору, а по длинной галерее. Слева шли колонны из голубого немертейского камня с винтообразными каннелюрами. Галерея сменилась мраморной лестницей, лестница – огромным залом. В полированном зеркальном полу отражались гирлянды неярких светильников то молочно-белых, то розовых, то золотых. И в центре каждого застыла светлая точка-это плавали в воздухе огромные светляки. Зал с трех сторон окружали аркады, потолок был черен и усыпан звездами-только звездами куда более яркими, чем настоящие. Посреди зала стояли два трона из темного дерева. И стены, и колонны аркады оплетали причудливые золотые узоры. Музыка внезапно смолкла. Вместе с тишиной обрушилась тьма, абсолютная, мягкая, бархатистая, мрак слепоты, а не ночи. Когда же Платон вновь что-то смог различать, то увидел, что стоит в столовой. Окна в комнате открыты, и повсюду роились огромные, мелочно-белые светляки. Но им было далеко по размерам и силе свечения до призраков из только что виденной галлюцинации. Атлантида обошел столовую. Прислушался. Тихо. Лишь слабое стрекотание каких-то местных насекомых доносилось снаружи, да еще далеко за холмами кричали то ли птицы, то ли земноводные, и крикам вторил хохот какой-то твари, очень похожий на смех сошедшего с ума астронавта, Может, ему приснились льющиеся отовсюду звуки и этот хор? Атлантида вновь поднялся на второй этаж. На цыпочках подошел к комнате Крессиды. Внутри горел свет – под дверью светилась золотая полоска. Он постучал. Никто не отозвался. Он открыл дверь. Кресс в комнате не было. Кровать была смята. На столе лежал – да, именно лежал, потому что стоять он не мог изначально, – золотой кувшинчик – точно такой же, какой Платон купил у Монтеня. Атлантида воровато оглянулся и подошел к столу. Несомненно, сосуд был почти точной копией Платонова приобретения. Вот только по ободку шли какие-то узоры, в то время как ободок у кувшина Атлантиды был абсолютно гладким. Рядом стояла коробка, и трудно было преодолеть искушение открыть ее. “Настоящий аристократ не борется с искушениями, он ими забавляется”, – мысленно повторил Рассольников одну из своих любимых поговорок и поднял крышку. Внутри лежал черный кувшин. Посредственная керамика покоилась в мягком углублении охранительной коробки, а золотой кувшин валялся на столе…

Атлантида поспешил убраться из комнаты. И вовремя – навстречу ему по коридору шла Кресс. В руках ее была прозрачная бутыль с мутной беловатой жидкостью.