– Не может быть, чтобы ты говорила это всерьез! – взорвалась Клер. – Тогда в глазах литературного мира Ба будет выглядеть еще большей…

Шушу встала:

– Хватит, Клер! Если не можешь вести себя как следует, лучше уйди.

– Меня выпроваживают из комнаты как непослушного ребенка? – вызывающе спросила Клер.

– Что-то вроде этого, – Шушу произнесла это насколько могла спокойно. „Да, Клер действительно вторая Элинор, – подумала она. – Та же страстная, волевая, сильная натура и то же безмерное упрямство".

Все молчали. Все смотрели на Элинор. Среди напряженной, словно предгрозовой тишины раздался ее хриплый, каркающий голос:

– Если ты так относишься к моей работе, к моим деньгам, к тем людям, которые помогают мне советом, и к нашим планам на будущее, возможно, ты не захочешь участвовать в них. Тебе незачем становиться бенефициарием.

– Что ж, прекрасно! – Губы Клер задрожали. Будь она проклята, если позволит так вертеть собой. И уж, конечно, она ни за что не разревется в присутствии Адама.

Адам произнес с укоризной:

– Думаю, тебе лучше извиниться перед твоей бабушкой, Клер.

Клер встала и молча вышла из комнаты. Адам покашлял:

– Элинор, вы по-прежнему желаете, чтобы Клер была включена в число бенефициариев?

– Конечно, – в один голос сказали Миранда и Аннабел.

– Нет, – гневно произнесла Элинор, и на этот раз ее голос прозвучал ясно и твердо. – Нет, пока она не извинится передо мной.

– Ты не можешь поступить так с Клер! – запротестовала Аннабел.

– Ты должна включить ее в список! – горячо подхватила Миранда.

Адам выглядел несколько обескураженным.

– Полагаю, – начал он неуверенно, – полагаю, что формально… гм… я обязан выразить от имени моего клиента протест против подобных попыток принудить…

– Помолчи, Адам, – оборвала его Шушу.

Все присутствующие знали, насколько великодушна и снисходительна Элинор – но только до тех пор, пока не чувствовала, что ею пренебрегают или хотят использовать в своих целях. На все попытки припереть ее к стене, на все придирки и обвинения она отвечала одним: невероятным, твердокаменным упорством.

Шушу заговорила, обращаясь и Элинор:

– Я уверена, Клер больше понравилось бы, если бы ты сочиняла разные кухонные истории о несчастных обездоленных бедняках. Я знаю, она не слишком хорошо отозвалась о твоих книгах. Но не может быть, чтобы ты действительно хотела так обидеть девочку. – Эта последняя фраза прозвучала почти как приказ.

– Это Клер обидела меня, – упрямо ответила Элинор. Ее голос хоть и был слаб, но звучал несколько театрально, заставляя присутствующих снова вспомнить о „Сияющих высотах".

– Теперь, полагаю, – мрачно сказала Шушу, – ты распорядишься, чтобы дворецкий заказал для Клер билет до Лос-Анджелеса туристическим классом.

– Хватит, Шушу. – Элинор, обессиленная, откинулась на гору подушек.

– Элинор, ты опять уперлась, – теперь Шушу говорила резко и сердито. – То, что тебе не нравится в Клер, она унаследовала как раз от тебя! – В этот момент в кармане Шушу зазвенел кухонный таймер, и она встала: – Ваше время истекло. А ну, брысь отсюда все! И живо!

– Я должна еще кое-что сказать Адаму – наедине, – еле слышно выговорила Элинор.

Когда дверь спальни закрылась и они остались одни, Элинор медленно заговорила:

– Уладь все с компанией как можно скорее, мальчик мой. А позже мы включим Клер в число бенефициариев.

– Нет, – возразил Адам. – Круг этих лиц определяется раз и навсегда.

– Тогда пойди к бассейну и скажи ей, чтобы пришла и извинилась, – теперь голос Элинор еле-еле звучал, даже дрожал от усталости. – Уговори ее. Сходи прямо сейчас. А потом расскажешь мне, что она ответила. Надеюсь, я дала ей понять, что подобные выходки на меня не действуют. Я уверена, она проявит благоразумие. И тогда мы сделаем все как надо, – она вздохнула с облегчением. – Ну, поторопись.

Подойдя к бассейну, Адам присел на корточки возле него:

– Твоя бабушка непременно хочет, чтобы ты извинилась за то, что говорила о ее книгах, ее деньгах и ее советниках. Она хочет, чтобы ты сделала это сейчас же, и я думаю, что должен поставить тебя в известность: она готова сурово наказать тебя, если ты этого не сделаешь.

Клер с удивлением взглянула на него снизу вверх, стоя в воде и приглаживая свои мокрые волосы.

– Я замужняя женщина, Адам, а не ребенок, которого ставят в угол до тех пор, пока он не попросит прощения. Я не собираюсь отвечать на угрозы. Я считаю, что все сказанное мною – правда, и не собираюсь отказываться от своих слов.

– Значит, ты не будешь извиняться?

– Конечно нет.

Когда Адам снова вошел в спальню, Элинор взглянула на него почти с улыбкой, ожидая хороших известий, однако при виде его расстроенного лица ее улыбка погасла, не родившись.

– Мне очень жаль, – проговорил Адам. – Она отказалась извиниться. Я старался убедить ее, зная о… возможных последствиях, но…

Элинор вздохнула.

– Как она об этом сказала?

– Она сказала: „Конечно нет".

Воцарилось молчание. Наконец Адам прервал его:

– Вы хотите, чтобы Клер… гм… была включена в число бенефициариев?

Еле слышным шепотом Элинор ответила:

– Да, конечно, я хочу, чтобы Клер была включена в число бенефициариев. Но, пожалуйста, не говори ей ничего, пока она не придет ко мне. Я думаю, в такой момент она все-таки могла бы взнуздать свое упрямство.

Адам осторожно взглянул на Элинор, но воздержался от комментариев.

Из окна своего кабинета, расположенного на первом этаже, Шушу отчетливо слышала сердитые голоса сестер, доносившиеся от бассейна.

„Это надо же такому случиться, – огорченно размышляла Шушу. – Считай, с самого детства ни разу не поссорились, не обменялись ни одним злым словом, а тут – на тебе! И это в то время, когда их бабушка при смерти!" Шушу понимала, что именно благодаря своей всегдашней близости сестры отлично знают, чем побольнее обидеть друг друга. Они все те же, что и восемнадцать лет назад, когда она, Шушу, впервые приехала жить к Элинор. Но теперь они ссорятся не из-за бантиков или карандашей, а из-за миллионного состояния. А там, у бассейна, Клер говорила сердито:

– Из всех этих мерзких притвор, курящих фимиам Ба, вы двое хуже всех! С каких это пор ты так увлеклась литературой, Аннабел? Стипендии, премии, награды – и все для того, чтобы увековечить дело ее жизни. Надо же такое выдумать!

– А почему бы и нет? – вскинулась Аннабел. – В конце концов, это ее деньги! Я просто хотела подбодрить ее после этих твоих выходок.

– Ах, почему бы и нет? – крикнула Клер. – Да потому, что это пресловутое дело жизни Ба уже причинило и продолжает причинять столько вреда, что, скорее всего, она даже не сможет себе этого представить!

Театрально застонав, сестры в один голос, весьма похоже, передразнили Клер:

– „Эти сентиментальные романы дают читательницам романтическое, нереальное и опасное представление о жизни".

– Да, это правда, – запальчиво подтвердила Клер. – Женщины, читающие эти книги, приучены к тому, что конец должен быть непременно счастливым. Если у них самих в жизни что-то не ладится, они просто говорят себе: сейчас я на середине пятой главы, а герой ждет меня в седьмой; вот он появится и все устроит. Их просто приучили к пассивности. Вот они и живут в полном бездействии, вместо того чтобы попытаться самим изменить свою жизнь.

– Да что такого уж ужасного в эскапистской литературе? – поинтересовалась Аннабел. – Большинство женщин читает ее, и что из этого? Я тоже читаю.

– Книги Ба расходятся миллионными тиражами, – добавила Миранда. – Это ясно говорит о том, что они пользуются большим успехом.

– Ты бы, Клер, сама сначала занялась исправлением собственной жизни, – заметила Аннабел. – И перестань срывать на нас зло из-за своих домашних проблем.

– Наверное, поэтому она в таком настроении, – подхватила Миранда. – Держу пари, что они поцапались, и теперь она испытывает временное разочарование. Больше не верит в романтические истории о верной любви.