– Верная любовь исчезла тогда же, когда и птеродактили, – коротко ответила Клер.

– Вовсе нет. Но мне хотелось бы знать, куда она спряталась, – задумчиво проговорила Миранда.

– Этот дивный трепет, охватывающий обоих, – мечтательным тоном подхватила Аннабел, – это ощущение звездного света в сердце, когда понимаешь друг друга без слов…

– Я никогда не встречала человека, который читал бы мои мысли, – констатировала Миранда. – А если влюбленным не нужны слова, чтобы понимать друг друга, зачем же ты так часто звонишь в Нью-Йорк? За счет Ба, кстати.

Вконец обозленная Клер не выдержала:

– Я действительно не понимаю, как вы можете тут болтать о любви и понимании после той лицемерной сцены, которую вы только что разыграли. Меня возмутило, как вы там старались подольститься к Ба. Хорошо рассчитано, ничего не скажешь!

– А меня возмутило, как ты бравировала своей честностью! – отпарировала Миранда.

– Я, по крайней мере, не строила из себя, как Аннабел, горячую поклонницу литературы!

– Я просто хотела сделать ей приятное! – крикнула Аннабел. – После того как ты – ты, а не кто другой – обидела ее.

– Ты знаешь, что я не выношу этого ее принципа „папа знает лучше", – сказала Клер.

– Кому какое дело до того, что ты выносишь или не выносишь, когда Ба того и гляди умрет? – зло выпалила Миранда. – Ты просто самодовольная дрянь!

Из глаз Клер брызнули слезы, и она бросилась в дом. Поднимаясь в свою спальню, она думала – уже в который раз: почему Миранде всегда удается двумя-тремя словами сделать ей так больно? Вот и сейчас она направила свой удар в самое чувствительное, самое уязвимое место, так же безжалостно, как делает это пастух, вооруженный электрокнутом.

Голоса у бассейна смолкли.

Шушу вздохнула. Выйдя из кабинета, она направилась в спальню Элинор. Она любила появляться там неожиданно, чтобы удостовериться, что сиделка не бездельничает за ее спиной.

Элинор лежала среди подушек, бледная и измученная, сжимая в худых руках фотографию Билли – молодого летчика. Взглянув на подошедшую Шушу, она прошептала со страхом:

– Скоро мы с ним снова встретимся…

– Чушь, – отрезала Шушу, – ты не успеешь оглянуться, как снова будешь на ногах.

– Ты не понимаешь, Шушу. Ты никогда не понимала. Билли…

– Я понимаю одно: что Билли был всем обязан тебе.

– О нет, Шушу. Это я всем обязана Билли, – мечтательно прошептала Элинор. – Он был единственным для меня – всегда, с самого начала…

Вторник, 15 октября 1918 года

Во время своего ночного дежурства на эвакуационном пункте в Ла-Шапель, на севере Франции, восемнадцатилетняя сестра милосердия Элинор Дав чувствовала себя по уши влюбленной, и это действительно было так. Сладкий яд, впервые проникший в ее сердце, пропитал все ее существо.

С той самой ночи, когда Билли поцеловал ей руку, лицо Элинор вспыхивало всякий раз, когда она проходила мимо койки № 17. Если Билли звал ее и ей приходилось что-то делать для него, она изо всех сил старалась избежать прикосновения. Она нервничала, и ее волнение, казалось, забавляло Билли, а заодно и всех остальных обитателей палаты С.

Как-то утром, незадолго до окончания дежурства, усталая сестра Дав заканчивала уборку. На сей раз ей пришлось потрудиться больше чем обычно, так как накануне было особенно много операций. Возясь в моечной, она вдруг услышала за спиной мягкое постукивание и, обернувшись, увидела в дверях пилота О'Дэйра, опирающегося на свои подбитые резиной костыли. Под взглядом его аквамариновых глаз лицо Элинор, как всегда, залилось жарким румянцем. Почему этот парень не идет обратно в постель, если ему плохо? Почему он не сводит с нее глаз, в которых еле заметна усмешка? Почему она чувствует себя такой беззащитной под этим взглядом? Откуда этот жар, этот трепет, эта неловкость, будто она, Элинор, в чем-то виновата?

А ему-то отлично были известны ответы на все эти „почему".

– Зачем вы встали? – нарочито сурово спросила Элинор.

Билли усмехнулся.

– Я знаю, что меня скоро переведут отсюда. – Он сделал шаг по направлению к ней. Внезапно один из его костылей поскользнулся на еще мокрых кафельных плитках, и Билли, потеряв равновесие, грохнулся на пол.

Сестра Дав бросилась к раненому:

– Не двигайтесь! Я помогу вам.

Осторожно перевернув его на спину, она принялась ощупывать его шею.

– Вы можете повернуть голову влево?.. Теперь вправо… Ну, слава Богу.

Аквамариновые глаза Билли О'Дэйра открылись, но в них не было боли – взгляд был ясен и решителен. Не говоря ни слова, Билли снял руки сестры Дав со своей шеи и положил их себе на грудь. Какое-то мгновение он смотрел ей прямо в глаза, словно гипнотизируя. Затем, по-прежнему не говоря ни слова, притянул ее к себе и прижал свои теплые губы к ее губам. Снова она ощутила этот сильный, притягательный, дурманящий запах, о котором запрещала себе даже вспоминать, – запах мужчины.

Каждой клеточкой своего тела ощущая под собой тело Билли, Элинор почувствовала, как из самых глубин ее существа поднимается какой-то странный трепет, туманящий голову и непреодолимо охватывающий ее всю. Она закрыла глаза. Она словно тонула в восхитительно теплой воде. Она чувствовала, как язык Билли раздвигает ее мягкие, несопротивляющиеся губы, а рука плотно ложится на шею, чуть ниже тяжелого узла волос на затылке, стянутого сестринской косынкой. Билли начал поглаживать ей шею, и от каждого прикосновения его ладони вдоль спины Элинор пробегали мурашки. Другая рука привычным движением легла ей на грудь, и сквозь тонкую ткань темно-синего сестринского платья тепло его ладони проникло, казалось, до самого сердца Элинор.

Она уже не помнила и не слышала ничего. Ее тело словно бы само по себе, помимо ее воли, прильнуло к телу Билли О'Дэйра. Его руки заключили ее в объятие и лишили свободы. Он принялся целовать ее – жадно, почти грубо. Рука, до этого ласкавшая шею, скользнула вниз, по спине, и дальше, крепко прижимая бедра Элинор к бедрам Билли.

Элинор напряглась. Ей стало страшно. Почувствовав это, Билли, не переставая целовать ее, забормотал успокаивающе:

– Ты – чудо… Я так хочу тебя… все время, с первого дня… ты – чудо… я люблю тебя… люблю… люблю… – а тем временем одна из его рук медленно, но уверенно пробиралась ей под юбку.

Внезапно сестра Дав пришла в себя. Рванувшись изо всех сил, она стряхнула с себя пытающиеся удержать ее руки Билли. Трепет и возбуждение разом исчезли, словно в ее голове кто-то повернул выключатель. Она знала, что случается с девушками, которые позволяют парням заходить слишком далеко, но знала также, что с ней этого не случится.

Билли, продолжая лежать на полу, умоляюще смотрел на нее.

– Прости… но ты такая необыкновенная, ты просто чудо…

Лицо Элинор пылало гневом, зеленые глаза так и сверкали от возмущения.

– Ты не понимаешь, какие чувства испытывает мужчина, – с укоризной проговорил Билли. – А кроме того, сестра Дав, я действительно люблю вас.

Спустя две недели, несколько неожиданно даже для себя самого, пилот Уильям О'Дэйр попросил сестру Элинор Дав стать его женой.

К огромному удивлению Элинор, Шушу отнюдь не разделяла ее радости по поводу предложения Билли.

Сидя на койке Элинор в ее комнатушке, Шушу говорила:

– Ты же знаешь, Нелл, эти фронтовые брани – дело опасное. Здесь так мало женщин, что любая замухрышка начинает казаться Бог знает какой красавицей… Вот мужики и закипают. Возьми мою начальницу – образина образиной, а ведь и ее обхаживают. Только чем все это кончится?.. – Она глубоко затянулась сигаретой. – Конечно, твой Билли симпатичный парень: что глаза, что усы – все при нем. Плюс к тому – длинный, как все ирландцы, и подмигнуть умеет вовремя, и все такое. Но что ты знаешь о нем, Нелл? Только то, что он смазливый малый шести футов росту и что он способен в два счета заморочить голову любой девчонке так, что она позволит ему спустить с себя штаны. Нуда вам торопиться? Говорят, война скоро кончится, так что теперь уж вряд ли он снова попадет на фронт. Значит, и спешить со свадьбой незачем – если, конечно, ты мне сказала всю правду.