Шелонский Н. Н.

Братья Святого Креста.

Роман.

Аннотация: Герой романа «Братья святого креста» (1893 г.), еще в Древнем Египте приняв эликсир долголетия, участвует во многих исторических событиях, например в крестовых походах.

Часть первая.

Таинственные обитатели замка Эйсенбурга.

Глава I.

В Тюрингене, между Кобургом и Гильдбургаузеном, в полутора милях от последнего, лежит старинный замок, составляющий феодальное владение правящей герцогской фамилии. Позднейшие пристройки испортили средневековую архитектуру замка; по дну его полузасыпанного рва разбиты цветники, а по валу тянутся аллеи прихотливо подстриженных буков и тополей. На месте когда-то вымощенного громадного внутреннего двора, служившего местом игр и поединков ландскнехтов и латников, разбит фруктовый сад. Деревенские домики со своими огородами пододвинулись с течением времени к самому замку, и теперь их отделяет от него только узенькая речка с перекинутым через неё затейливым мостиком да ровная зелёная лужайка, на которой, позвякивая разнотонными колокольчиками и оглашая воздух блеянием и мычанием, мирно пасётся деревенское стадо. Уже более ста лет замок Эйсенбург не видел в своих стенах никого из герцогской фамилии. Принадлежащие к замку земли и угодья сдавались внаймы, и арендатор, со своей семьёй и рабочими, занимал пристройки и флигеля. Но самый замок был неприкосновенен: каждый год он ремонтировался, чистился, старинная мебель выносилась наружу и выбивалась, окна замка растворялись, и громадные залы замка и коридоры тщательно проветривались. Эта ежегодная уборка доставляла чрезвычайное удовольствие старому дворецкому, вместе со своей женой составлявшему всё население замка. Во всё остальное время года ему не было никакого дела, кроме ежедневного обхода всех помещений замка — чего, впрочем, от него никто не требовал. Таким образом шли долгие годы, и пустынное безмолвие замка ничем не нарушалось. Мимо него пронеслись ужасы великой Французской революции, его не коснулись в своём победоносном шествии войска французского Аттилы — Наполеона 1-го, покорившего своей власти Германию, и жители Эйсенбурга думали уже, что старинное здание никогда не увидит обитателей в своих стенах. Но вот в один из осенних вечеров 1809 года дворецкий Шмит неожиданно явился к эйсенбургскому священнику и сообщил ему сенсационную новость: замок был сдан внаймы, по желанию герцога, и дворецкому приказано быть готовым к принятию нового хозяина. Неужели герцог польстился на арендную плату? Этого Шмит не мог допустить; согласен с ним был и священник. Следовательно, феодальное жилище владетельных герцогов было уступлено для пользования в виду иных соображений, и эта уступка была сделана, несомненно, для особы высокого происхождения. Но кто же была эта особа? В полученном дворецким извещении сказано было: «Приготовить замок для приёма особы, которая предъявит на то разрешение». Ни имени, ни звания этой особы не было упомянуто. Это обстоятельство казалось многознаменательным: невозможно допустить, чтоб подобное опущение было сделано без умысла. Между тем, что же заставило скрывать имя нового обитателя? Конечно, какая-нибудь чрезвычайно важная политическая причина: без сомнения, эта особа принадлежала к числу знатнейших французских эмигрантов, спасшихся, благодаря немецкому гостеприимству, от ужасов террора. Но для того, чтоб продолжать скрываться и теперь, когда эти ужасы уже миновали, нужны были ещё другие причины: простому эмигранту, как бы знатен он ни был, нечего было опасаться — скрываться мог только тот, кто был опасен всесильному Наполеону. Это последнее предположение, логичное до некоторой степени, было высказано священником и тотчас разнеслось по деревне. Ожидаемый гость и будущий властелин замка, как было теперь решено, принадлежал к королевской фамилии. Убедиться в этом будет нетрудно: среди жителей Эйсенбурга были многие, которым хорошо были известны резкие, характерные черты лица, общие Бурбонам. Им достаточно будет однажды взглянуть на вновь прибывшего, чтоб сразу определить справедливость догадок. Прошло несколько дней после получения дворецким наделавшего столько шума приказа. Старый Шмит, соскучившийся в многолетнем бездействии, с восторгом помышлял о предстоящем приезде и связанном с ним возобновлении своей деятельности. Он вытащил из кладовых старые ливреи, вычистил их, починил и теперь с утра ходил, облачённый в парадный костюм с герцогскими гербами. Помещения в замке были проветрены, приведены в порядок, чехлы с мебели были сняты, и всё было готово к приёму таинственного гостя. Но он не являлся. Нетерпение Шмита, священника и всех обитателей Эйсенбурга достигало крайних пределов. Неужели дело расстроилось, и тревога оказалась ложною? Наконец, однажды утром, только лишь Шмит вышел из замка, как вдали, по дороге из Гильдбургаузена, показался экипаж, направлявшийся к Эйсенбургу. Сердце старого дворецкого тревожно забилось. Экипаж обогнул селение и, свернув с шоссе, подъехал к подъезду замка. Это была обыкновенная почтовая карета, на козлах которой, рядом с кучером, сидел хорошо известный всем окрестным жителям почтальон Фриц. Не успел Фриц соскочить с козел, как дверцы кареты растворились и в них показалась фигура до такой степени оригинальная и странная, что Шмит невольно попятился. Приехавший был человек громадного роста, поражавший своей невероятной худобой. Широкий плащ окутывал его широкими складками, из-под которых выставлялись длинные, тонкие ноги, затянутые в узкие чёрные чулки и обутые в башмаки с серебряными пряжками. Длинные, страшно длинные руки кончались крючковатыми, загнутыми пальцами, торчавшими из рукавов плаща. Шляпа с широкими полями прикрывала отчасти лицо и позволяла сразу заметить только громадный, загнутый крючком нос, поразительно похожий на клюв хищной птицы, да острый, выдавшийся вперёд подбородок. Всё лицо было гладко выбрито, и злая, насмешливая улыбка тонких, плотно сжатых губ придавала ему неприятное выражение. Но не это так поразило старого Шмита — он невольно отшатнулся, когда увидел устремлённый на него из-под полей шляпы проницательный взгляд. Шмит не мог рассмотреть глаз приезжего, но чувствовал, что устремлённый на него взор проходит как бы через него, охватывает его и подчиняет своей власти. Это был взгляд очарователя, взгляд змеи, приводящий в оцепенение намеченную ею добычу.

— Святая Матерь! — прошептал Шмит, — что же это?.. Неужели этот поселится в замке?..

Между тем приезжий, от которого, конечно, не укрылось впечатление, произведенное его особой на старика, усмехнулся и произнес:

— Вы дворецкий замка?

Голос был резкий, крикливый.

— Я, ваша милость! — проговорил Шмит.

Приезжий достал из-под плаща и подал дворецкому конверт.

Шмит дрожащими руками разорвал его и вынул бумагу. Это был приказ допустить господина Корнелиуса фон-дер-Валька, подателя бумаги, к производству в замке всех работ, которые он, Корнелиус, найдет нужным произвести для приема «особы», избравшей герцогское владение своим временным или даже, может быть, постоянным местопребыванием.

Прочтя эту бумагу, Шмит вздохнул с облегчением: итак, стоящий перед ним господин Корнелиус фон-дер-Вальк не будет жильцом замка, и старому дворецкому не придется ему служить!

Но странно: только что эта мысль промелькнула в голове Шмита, как взгляд Корнелиуса, этот странный, загадочный взгляд, дал ему почувствовать, что его мысль стала известна загадочному человеку, стоявшему перед ним.

Шмит не мог объяснить, откуда у него явилось это сознание, но чувствовал отлично, что это так. Да если бы и было у него еще какое-либо сомнение в этом, то оно тотчас бы рассеялось, когда Корнелиус фон-дер-Вальк произнес спокойно:

— Господин Шмит, хотя я и не буду жить в замке, но я долго в нем пробуду, и вам всё-таки придется мне прислуживать.

Шмит сначала покраснел, как воротник его ливреи, затем побледнел и, как добрый католик, начал бормотать молитву от злых духов.