Энни не могла плакать – она слишком устала. Только уголки глаз жгло от выплаканных слез. Это был совсем крохотный участок ее тела, который еще продолжал жить. Да такой же маленький участок мозга упорно боролся за жизнь, заставляя ее продолжать разговор со Стивом.

– Никогда нельзя терять надежду, – он постарался придать своему голосу уверенность.

– Может быть… Но нам с мужем слишком поздно начинать все сначала.

– Энни, скажи мне, если бы не произошла эта катастрофа, если бы мы не оказались здесь, ты бы захотела, ты бы попыталась изменить свою жизнь? – Подумав буквально секунду, Энни ответила:

– Пожалуй, нет. Я бы… я бы прошлась по магазинам, проведала маму, вернулась бы с покупками домой. Спрятала бы от мальчишек подарки, приготовила ужин. Потом мы с Мартином уложили бы детей спать, а сами сели бы ужинать, как делали это каждый вечер.

Делали… Вот и собраны все кусочки мозаики, все фрагменты их совместной жизни. Она тщательно соединяла их в целостную картину, преодолевая боль в израненном теле и кошмары небытия, и вот эта работа завершена. Вот они все перед ней, словно многоцветный ковер, яркие, полные жизни.

– Тебе нечего стыдиться, – убежденно повторил Стив. – Ты любишь свою семью, воспитываешь детей, у тебя свой дом, где всем тепло и светло. Это такие нормальные, естественные и такие восхитительные вещи! Держись за все это.

– Держись за это, – эхом отозвалась Энни, и вдруг резко, непримиримо добавила: – Нам всем должно быть стыдно! За неслучившееся, за потерянное в суете, за трусость, да мало ли за что!

Стив почувствовал, как близка она ему. Даже прикосновение ее холодных пальцев было для него дороже и важнее, чем многое в той, прошлой жизни.

– Энни, милая, ведь и мне стыдно. И причин тому тысячи. Мне стыдно за свое отношение к людям, за прагматичность, за некоторые деловые качества. Господи, а сколько я лгал! Да я же всем лгал: и бабушке, своей доброй старой Нэн, и Кэсс, и Викки, – всем, кого знал, о ком должен был заботиться.

Энни слышала его прерывистое дыхание, слышала, как он с натугой втягивает в себя спертый воздух.

– Мне стыдно, что я никого никогда по-настоящему не любил. Если бы сегодня ничего не произошло, так и прожил бы еще лет сорок, никому не принося счастья. А ты еще говоришь, что тебе стыдно. Горечь в его голосе резанула ее, как физическая боль.

– Нет, – громко сказала Энни, – нет, Стив. Я теперь тебя знаю. То, что ты говоришь, – неправда.

Наверху, над развалинами, ветер снова принес снег. Колючие хлопья почти горизонтально хлестали лица людей, все еще стоявших маленькими группами вокруг взорванного здания. Ветер трепал оранжевые ленты заграждений, они хлопали, обрывались, и полицейским приходилось отчаянно сражаться, чтобы водворить их на место. Мартин стоял, не двигаясь, глядя на фронтон универмага. Вместе с другими людьми ему пришлось отойти так далеко назад, что теперь у него даже заболели глаза от усилий хоть что-нибудь рассмотреть. Резкие порывы ветра выбивали у всех стоящих слезы.

Стрела крана очень медленно повернулась и снова неподвижно застыла. Принесли лестницы, и их хрупкие на вид концы опять потянулись к вершине фасада. Мартину были видны желтые шлемы спасателей, снующих по лестничным пролетам. Казалось, что они двигаются нестерпимо медленно. Что они там копаются? ПОЖАЛУЙСТА, ПОТОРОПИТЕСЬ! Эта мольба стучала у него в висках вместе с ударами крови. Господи, почему так долго! Сквозь слезы, которые высекал ветер, Мартин смотрел, как с изуродованных останков фасада падают обломки кирпичей. Ему было слышно взволнованное дыхание людей, вместе с ним следивших за сыпавшимся вниз дождем мелких фрагментов стены. Работавшие в развалинах люди останавливались и непроизвольно оборачивались, чтобы взглянуть на быстро оседающую стену, которую, казалось, уплотнившееся небо само вдавливало в землю. Затем, когда пыль относило в сторону, спасатели возвращались к работе. Наиболее крупные обломки арматуры, бетонных блоков, останки ферм и сломанных конструкций относили в сторону.

К этому времени часть того, что было первым этажом, уже откопали. Показались ковры, белые от покрывшего их толстого слоя известковой пыли. Невесомые снежинки, кружась, падали на ковры и тут же исчезали, и снова падали, становясь невидимыми среди кусков извести.

В большом штабном фургоне, стоявшем среди других автомобилей внутри оцепления, полицейский комиссар принимал донесения о ходе спасательных работ.

Было начало четвертого. Быстро темнело. Электрическое освещение было, конечно, уничтожено взрывом магазина, но уже установили передвижную электростанцию, так что свет можно было бы включить в любой момент еще на несколько часов. Работать придется и при электрическом свете.

Пятнадцать минут четвертого. Комиссар резко повернулся к двери и взглянул на то, что натворил взрыв.

Сейчас он мог с большой долей уверенности сказать, где изготовили взрывное устройство, каким оно было и какой силы взрыв вызвало.

С этой минуты комиссар мог бы даже указать, на кого ложится ответственность за содеянное. Единственное, чего он не знал и не мог знать, так это – есть ли еще шанс спасти оставшихся в живых людей. Они были погребены на самом фундаменте здания и находились под обломками уже более пяти часов.

– Трое..? – громко произнес он, ни к кому не обращаясь и не отводя глаз от дверного проема.

Инфракрасная видеокамера обнаружила среди развалин три тепловых источника, соответствующих параметрам человеческого тела. Двое из пострадавших лежали очень близко друг к другу, а третий находился в нескольких ярдах от них.

Эти трое могли оказаться там в момент взрыва, но могли и упасть туда, на фундамент, когда здание разрушилось.

Офицер снова дернул себя за усы – единственный признак волнения, который он допускал. Теперь вопрос спасения людей был только вопросом минут, ну, в крайнем случае, часа.

Опасность продолжал представлять разрушенный фасад, который по-прежнему нависал всей своей тяжестью над местом, где проводились спасательные работы.

К сожалению, они не сразу поняли, что его не удастся безопасно столкнуть на улицу, а теперь уже не было времени на то, чтобы ставить леса и разбирать фасад сверху. Оставалось только быстрее работать и спасти обнаруженных людей раньше, чем стена рухнет сама или под напором ветра.

В сотый раз за сегодняшний день полицейский комиссар благодарил судьбу за то, что бомба взорвалась, когда магазин еще только-только открылся, и вместо сотен жертв, которыми могли стать ни в чем не повинные люди, пришедшие за рождественскими подарками, общее число погибших пока составило только восемь человек. За последний час были найдены еще двое. На этот раз спасенными оказались швейцар магазина и подросток. Оба лежали у главного входа и были серьезно ранены. Всего пострадало от взрыва чуть больше тридцати человек. Практически все они были случайными прохожими, которых ранили осколки стекол.

И вот теперь осталось спасти последних трех человек, возможно, еще живых. А потом уже можно будет отвести на безопасное расстояние команды спасателей и дожидаться, пока фасад обвалится на искореженные остатки фундамента.

– Если только ветер не обрушит его раньше, – добавил про себя комиссар.

Он спустился из фургона по лестнице, одел защитную каску и почувствовал на лице сильные порывы ветра.

Высокие желтые шлемы и оранжевые жилеты полицейских и спасателей ярко выделялись на фоне серых руин, и казалось, что в мире больше не осталось никаких цветов, кроме серого и оранжевого.

Наклонив голову, комиссар быстро пошел мимо разбитых витрин к месту работ.

Там установили гигантский парусиновый экран для защиты от ветра. Полицейские расступились, давая своему начальнику возможность подойти поближе. Сейчас в том месте, где раскачивали основание супермаркета, появилось нечто вроде укрытия. Края тента загнули, сверху его накрыли такой же парусиной, и получилось подобие детского домика.