— Если кто-нибудь вздумает вас беспокоить, пожалуйтесь ему. Старик умеет обращаться с ружьем.

Молли подала мне ужин и ушла на кухню. Кроме меня и Топпа, в зале сидели еще двое: худой пожилой мужчина, который, как я видел, сошел с поезда, и китаец. Не простой Джон — китаец из прачечной, а элегантно одетый, симпатичный человек лет пятидесяти, в костюме, который сшили не иначе как в Лондоне. Мой брат учился там и одевался у лучших портных, так что на сей счет я не мог ошибиться. Кстати, брат и сейчас живет в Англии.

Китайский джентльмен ел медленно и, казалось, ничего не замечал вокруг. Долговязый, быстро набив желудок, резко встал, оставил на столике монету и направился к двери. Он слегка прихрамывал на правую ногу.

Я застыл от изумления. Все мои чувства резко обострились. Эта хромота, опущенные вниз усы, слегка волнистые густые волосы… Ба, да это Лысая Башка!

Мой взгляд метнулся к Топпу. Обе его руки лежали на краю стола, словно он собирался встать, но что-то его остановило. Затем он медленно расслабился, откинулся на спинку стула и вдруг посмотрел на меня.

Топп его тоже знал. Том Бегготт из Арканзаса. Профессиональный убийца.

Если он приехал, значит, на то есть серьезная причина. Кого-то ждет пуля.

Кого?

Путешествие на поезде давало мне время подумать. Ранним утром я сел в последний вагон, нашел свободное место и устроился поудобнее, чтобы проанализировать ситуацию.

Увидев Бегготта, Джон Топп удивился так же, как и я. Значит, в игре участвовало не две стороны, а больше. Каким-то образом в дело оказалась вовлечена третья. Тут я вспомнил, как кто-то ночью пытался открыть дверь ко мне в номер.

Бегготт? Вряд ли. Во всяком случае, с поезда он сошел на моих глазах.

На Западе люди почти не имели секретов. Можно было ничего не знать о жизни человека до того, как он приехал сюда, но тут он сразу оказывался на виду, и все, что делал, тотчас становилось достоянием всех соседей, как ближних, так и дальних. По крайней мере, по слухам. Слишком мало народу населяло эти огромные пространства.

Бегготт прибыл на Запад по дороге Санта-Фе шестнадцатилетним юнцом. Великие дни трапперов миновали, когда на Восточном побережье и в Европе мода на шляпы из бобрового меха сменилась на шелковые. Один сезон Бегготт пытался стать траппером, едва выжил в битве с команчами и присоединился к банде охотников за скальпами в Чихуахуа.

Он служил у Чивингтона во время резни на Сэнд-Крик и у Кровавого Билла Андерсона в Канзасе. Ходили слухи, что убил нескольких аболиционистов в Канзасе и Миссури. Тогда-то и обнаружил, что убивать можно за плату, и достаточно высокую плату, если умеешь держать язык за зубами. Он был одним из немногих беспризорных мальчишек, который, став взрослым, не научился отличать хорошее от плохого. Убить человека для него значило не больше, чем зарезать кролика.

Он так и не осознал, что времена меняются, что должен стать осторожным и пугливым, как койот, чтобы его не видели и не замечали. Том открыто появлялся в каком-либо месте, потом там находили трупы, и он исчезал. Связывали эти события редко. Людей, перебиравшихся с места на место, были сотни, и киллер среди них не выделялся. Его нельзя назвать напыщенным дураком, который кичился бы именем злодея, и все же ходили слухи — если вы хотите видеть кого-нибудь мертвым, обратитесь к Бегготту. Он тот человек, который вам нужен.

Мы — ездившие по Тропе Беглецов — слышали все эти истории и знали по описанию или лично таких профессионалов, как Бегготт, хотя прятавшие свое прошлое старались держать рот на замке. Запад уважал тех, кто умел делать свою работу и стоять насмерть, когда приходила беда. Но на широких открытых равнинах не было места, чтобы спрятаться от посторонних глаз. О причудах любого переселенца говорили во всех уголках этой земли: в салунах и хижинах, на ранчо и в бараках, за картонными стенами отелей и у костров на перегонах скота. Бегготт был известен как Лысая Башка или Арканзасец. Он приезжал, и кто-нибудь умирал. Обычно он находился уже далеко, прежде чем кому-нибудь в голову приходила идея связать его имя с убийством.

Случалось, какой-нибудь шериф, заметив его, предлагал ему немедленно убраться. Он всегда подчинялся, ничего не доказывал и не рисковал жизнью в результате дурацкого вызова, брошенного властям.

Меня мучил вопрос: на кого он охотился сейчас? Это, конечно, мог быть я. Но, с моей точки зрения, пока я не обнаружил Нэнси Хенри, от моей смерти не выигрывал никто.

И главная загадка всплывала опять. Почему Джефферсон Хенри выбрал именно меня? Знал ли я что-то особенное? Или кто-то думал, что я знаю? За что же мне заплатили? Чтобы я рассказал, а не искал?

До ломоты в висках я старался вспомнить какую-нибудь девушку из своего прошлого, которая напоминала бы Нэнси, и перебирал в памяти всех знакомых, кого встречал на Тропе. Неужели пинкертоны обнаружили какой-то конкретный факт? Я не мог вспомнить никого.

Когда поезд остановился, я вышел из вагона и сразу увидел магазин по другую сторону улицы, тянувшейся параллельно рельсам.

Городок имел какое-то официальное название, но никто его не помнил и не хотел помнить. Магазин Ларкина стал причиной его возникновения. С тех пор это место так и именовали.

Подойдя к магазину, я обернулся посмотреть, кто еще сошел с поезда. По дороге ковыляла толстая женщина, державшая за руку ребенка, и человек, похожий на коммивояжера.

Как только я переступил порог магазина, передо мной возник маленький человечек с зеленым козырьком на лбу, полностью закрывавшим его глаза.

— Что вам? — спросил он.

— Хочу посмотреть чемоданы. Мне нужен большой. Собираюсь поехать в Сент-Луис и накупить там модных тряпок.

— Вон там, — указал он. — Выбирайте, потом заплатите мне.

Когда я направился в ту сторону, он добавил:

— Ничего хорошего нет. Рекомендую купить дорожную сумку.

Он оказался прав. В углу, сложенные в усеченную пирамиду, стояли чемоданы — большие и маленькие. Я не поручился бы, что любой из них пережил бы хороший дождичек. Тем не менее я тщательно осмотрел их, обратив внимание на размеры и цены.

— Вернусь до отхода поезда, — пообещал я.

Зайдя в салун по соседству, я сел в углу, выпил пива и огляделся. Никто не обращал на меня внимания, поэтому, допив пиво, я отправился по улице, заглядывая в витрины магазинов, чтобы проверить, не следят ли за мной.

Увидев отель Пенни Логан, я прошел мимо него, затем, как бы вспомнив что-то, вернулся и вошел.

О Пенни знали все. Она приехала на Запад, чтобы преподавать в школе, затем вышла замуж за хорошего человека, владельца ранчо, в два раза старше ее. Их семейная жизнь сложилась счастливо. Логан первым в округе завел скот и клеймил его «№ 1». «Почему бы и нет? — говаривал он. — Разве я не был самый первый?» Но при перегоне стада через разбухшую от дождей речушку скотовладелец упал с лошади, и Пенни Логан осталась вдовой. Она продала ранчо, скот и купила маленький отель да лавку рядом с Ларкином, где торговала всякой мелочью для женщин: ленточками, булавками, нитками, пуговицами, карандашами и другими вещицами, до которых у Ларкина не доходили руки и которым не хватало места на складе. У нее также стояли три столика, накрытых скатертью в красную клетку, за которыми подавали кофе и пончики.

Она бесплатно занималась перепиской до востребования, а на ее информацию о последних ценах на говядину, баранину или шерсть в Чикаго или Канзас-Сити можно было положиться.

Крошечное кафе пустовало. Выбрав столик в углу, не видимый с улицы, я сел и положил шляпу рядом с собой на пол. Пенни вышла из гостиной в глубине дома и узнала меня, как и я узнал ее по описаниям и слухам.

— Добрый день, мэм. Чашечку кофе и четыре пончика, лучших на всем Западе.

В уголках ее глаз на мгновение появились веселые лучики, но сами глаза остались серьезными.

— Кофе сейчас принесу. Пончики оцените сами. — Она вышла и вернулась с кофе и тарелкой ароматных шариков. — Они, наверное, и есть лучшие, потому что в радиусе пятисот миль их никто не делает.