– Пожалеть?

Патриарх, наконец, отвлекся и прожигающе посмотрел на майду, заставив ту стыдливо съежиться. Стило, которым пользовался Найтир, глубоко вонзилось в камень стола, несколько погнувшись в процессе.

– Пожалеть? С каких пор моя дочь нуждается в жалости? Ты успела стать жалкой?

– Пусть так! А сочувствие?

– Как можно представить, что я способен ощущать то же, что и жалкая майда?

– Ты специально, да? – личико Дани сморщилось. – Играешь словами, словно ненавидишь меня. Так было с Мэем! Ты и меня людям отдашь! Да? И когда, сегодня, завтра?

Едва сдержавшись, чтобы не напомнить дочери, кто более всего приложил изящные ручки к гибели одного чересчур наивного майда, Найтир приблизился к ней и протянул руку к чешуйчатой голове. Ухватив девушку за подбородок, патриарх заставил ее посмотреть себе в глаза.

– Ты – моя единственная надежда. Как я могу отдать людям собственную надежду? Как бы я смог жить, если бы тебя сжег безжалостный Глаз земли, если бы в каждом новом дне не звучал твой голос? Зачем ты так со мной, Дани?

– О, папочка! Прости.

Мгновенно успокоившись, майда принялась тереться щекой о руку Найтира.

– За что?

– Я… Я не знаю, что со мной творится. Я говорю и делаю странные вещи, которые кажутся такими логичными и правильными в тот момент, а потом вызывают оторопь.

– Не обманывайся, ты знаешь, что происходит.

– Я думала, что смогу себя контролировать. Но все слилось, па, плохое, хорошее, все краски мира теперь вперемешку… Я потерялась…

Уголки рта майды мелко задрожали, словно она была готова расплакаться, но пальцы отца принялась оглаживать ее скулу, заставив завороженно замереть.

– Это пройдет, Дани, я говорил тебе вчера, позавчера и много дней подряд, и повторяю снова. Пройдет.

Ей незачем было знать, что одновременно с этим Найтир уговаривал самого себя быть терпимым.

– Мне сон приснился, – призналась майда, когда скудный поток утешающих слов окончательно прекратился.

– Расскажи, – вздохнул патриарх, ожидая услышать очередную чушь.

– Я будто бы заперта в тесном, темном месте. И рядом – человеческая изменяющая. Она ощущает все, что я чувствую, переплавляет сквозь себя и возвращает. И мое одиночество – ничто по сравнению с ее собственным. Она стоит по ту сторону мира, и говорит, что мертвые – живы, но те, кто живут, скоро должны умереть. И что я могу бежать, к ней или прочь, но это ничего не изменит. Я погибну.

Патриарх задумчиво посмотрел на дочь.

– Ты видела ее раньше? Где-нибудь?

– Не помню. Она была высокая, волосы темно-рубинового цвета и очень грустные глаза.

Сама того не замечая, Дани сжимала и разжимала когти на поддерживаемых мягкими растениями руках.

– Человеческие маги умеют приходить в сны, но я никогда не слышал, чтобы подобное случалось с майдами. Это просто глупый кошмар моей мнительной дочурки.

– Но, папа, разве мне может сниться человек, которого я даже не видела? Которого не знаю?

– Маги и сами не умеют сниться тем, с кем не знакомы. Что, опять-таки, подтверждает мои слова. Даже я не знаю изменяющих, похожих на описанную тобой женщину.

Неодобрительно покосившись на дочь, Найтир заставил ее смущенно сложить руки на коленях. Вода вокруг слегка помутнела от раскрошенного майдой камня и кусочков буро-зеленых водорослей.

– Па, это правда? Я умру?

– Все мы когда-нибудь умрем, – Найтир не смог на ходу придумать ничего лучше прописной истины. – Но не сегодня.

– Хорошо, – Дани нервно улыбнулась и принялась грызть палец. – Потому что мне больно.

Этих слов было достаточно, чтобы Найтир все понял.

– И ты молчала! Давно?

– С заката…

Найтир помолчал, высчитывая, сколько осталось времени – на рождение будущих майдов оказывали сильное влияние все три луны. Видимо, Дани или высчитала, или просто повезло, но впереди было еще несколько часов.

Но почему она молчала? Неужели поверила собственному сну?

– Мы должны тебя подготовить.

Глаза Дани стали совсем темными, растеряв где-то в неведомых глубинах большую часть своего серебристого сияния.

Эанай ждал их на поверхности, щуря глаза на далекие осколки небесных льдинок. Каждую зиму случались шторма, обрушивающие на побережья мириады тонн воды, и в самые холодные ночи потоки застывали. Звенящие фантастические образы были настолько хрупки и беззащитны, что уже к середине дня возвращались обратно в море, растаяв под лучами безжалостного светила.

Вынырнув вслед за Найтиром, Дани обернулась. Вокруг, сколько хватало глаз, расстилалось странно спокойное море, гладкое, едва заметно дышащее волнами. Будто всю его поверхность стянуло густой маслянистой пленкой – майда смутно помнила тот день, когда ее друзья напали на корабль, рискнувший тайно везти контрабанду в обход установленных путей, и перепуганные люди вылили из бочек тягучую мерзкую жидкость, ненадолго усмирившую шторм. Майдам пришлось отступить, когда сухопутные подожгли разлитое.

Нынешний штиль и сухая, ясная погода были, конечно же, делом рук Эаная. Дочь патриарха должна быть в безопасности.

Прибывшие замерли перед шаманом, и дрожащей Дани показалось, что между двумя старейшими и могущественнейшими мужчинами ее расы ведется незримый разговор. Молчание было длинным и напряженным, а глаза майдов безустанно бегали, словно изучая что-то в лицах друг друга.

Берег дыбился осколками скал, с которых, как знала Дани, обитатели острова пытаются ловить рыбу. Глупое и бессмысленное времяпрепровождение – люди не съедали и половины высосанных майдами живых существ. А сами все равно были хилыми, слабыми, с жидкой невкусной кровью. И большую часть улова отдавали главенствующим вожакам, посылавших своих подчиненных на смерть и унижение вместо себя.

– Отец…

– Да, – Найтир расправил плечи и неглубоко вздохнул, готовясь что-то приказать, но шаман неожиданно поднял руку, останавливая его.

– Есть возможность облегчить твой путь.

Обычно надтреснутый, старческий голос неожиданно обрел пронзительность и глубину.

– Какая?

– Испей. От меня.

Вцепившись руками в повязку на своей груди, Дани замотала головой.

– Не упрямься. Разве ты не хочешь, чтобы я всегда был рядом, помогал и направлял? Не отвергай мою помощь, дитя.

– Наставник… Нет, никогда!

– Дани, прошу, – глаза Найтира зло блеснули – глупое упрямство девчонки начало его раздражать.

– Нет!

– Тогда я приказываю. Ты осмелишься нарушить приказ патриарха, подобно брату? Я вырастил сразу двоих предателей в собственной семье?

Рык майда даже ленивые волны заставил всколыхнуться.

По щекам Дани заструились слезы, и она придвинулась ближе к бесстрашно глядящему на нее шаману.

– Не бойся, дорогая, – успокаивающе прошептал старый майд. – Ты не забираешь наши жизни.

«Сколько теней шепчут твое имя?»

Голос брата бил, давил, заставлял окунаться в панику, а физические толчки изнутри становились все более болезненными.

Мои дети меня ненавидят.

Лучи Глаза земли, злые лучи, сжигающие кричащего брата, она видела их в зеркале вод, созданном шаманом. Смотрела вместе с отцом, и отражение лица патриарха говорила куда больше, чем губы.

Молодые, яростные глаза, противящиеся будущему. Лопнувшие первыми, словно перезрелая икра.

Мэй, Мэй! Что я сделала, зачем убила тебя? Зачем ты нес моим детям смерть, они же так прекрасны, я чувствую их величие, я даю им собственную силу и жизнь, о, Мэй, почему они ненавидят меня?

Пепел, расплывающийся по воде…

Старые, мудрые глаза, ожидающие собственной участи.

Горькая, тянущая жажда от готовых вырваться в этот мир ненасытных существ.

Всхлипнув, Данейин бросилась прочь – к спасительной полоске суши, грубыми лапами взрезающей водное поле. Майды остались недвижимы, глядя ей вслед. На лице Эаная читались лишь понимание и грусть, но вот глаза патриарха сузились в злобной решимости.

Глухой всплеск и приглушенный стон показали, что Дани достигла своей цели.