— Барин звал? — спросил он Армана.

— Да, — ответил молодой человек, у которого удивление перешло уже в нетерпение.

— Что прикажете сударь?

— Вот как! Что я тебе прикажу? Лакей поклонился.

— Можешь ты мне сказать, где я?

— Барин у себя.

— У себя?

Лакей снова поклонился. Арман смерил его взглядом с ног до головы.

— Что за глупые шутки, болван! — закричал он.

— Однако, сударь, я сказал правду. Барин у себя. Вот его приемная. Книги, пианино, журналы. Барин не будет скучать, если любит чтение и музыку. Вот спальня барина.

Под напором руки лакея дверь, которую Арман не мог отворить, раскрылась сразу. Молодой человек перешагнул порог, движимый любопытством. Спальня, такая же маленькая, как и приемная, была заново кокетливо меблирована, причем во всем чувствовалась рука женщины.

— Дурак! Скажешь ли ты мне, где я? Не то…

Арман не докончил. В комнату вошло новое лицо. Это был человек лет пятидесяти, с седыми волосами, с продолговатым серьезным лицом, обрамленным густыми рыжими бакенбардами.

По одежде его можно было принять за истого англичанина. Арман узнал его.

— Сударь, — сказал ему вошедший, — позвольте мне ответить вам за слугу: вы у себя или, вернее, у меня…

Арман поклонился.

— Кто же вы? — спросил он.

— Я лорд Г., — ответил англичанин. Арман вздрогнул и вспомнил Фульмен.

— По причинам, которых я не могу объяснить вам, вы мой пленник.

Слова лорда Г. удивили, почти испугали Армана. Он несколько раз взглянул на англичанина, не находя слов для ответа, наконец, он спустя несколько минут воскликнул.

— Вот как, милостивый государь, значит, я нахожусь у сумасшедшего?

— Я в здравом рассудке, — холодно ответил лорд Г.

— Так, прежде чем объявлять меня своим пленником, вы должны были бы, по крайней мере, объяснить мне, по какому праву…

— Мне поручили задержать вас здесь.

— А кто дал вам это поручение? Лорд молчал.

— Я вас прошу потрудиться объяснить мне ваш поступок, — продолжал Арман, — по моему мнению, это шутка прескверная.

— Мне пятьдесят лет, и я никогда не шучу, — отвечал благородный лорд.

— Значит, вы говорите серьезно?

— Вполне.

— Вам поручили задержать меня здесь?

— Совершенно верно.

— Ну, в таком случае, сударь, — сказал Арман, — я объявляю вам, что хочу уйти.

Лорд Г. улыбнулся.

— И немедленно, — прибавил сын полковника Леона, направляясь к двери, в которую он видел, как вошел лорд Г.

— Милостивый государь, — возразил джентльмен, — здесь у всех дверей хорошие запоры, а окна с толстыми решетками.

— Ну, что ж! Я позову на помощь, буду кричать…

— Вас не услышат. К тому же, — добавил англичанин, — вы не знаете, где вы находитесь…

— Я в Париже, полагаю.

— Да. Но только в отдаленном квартале, в глубине сада и в павильоне, откуда ваших криков никто не услышит.

— Вот как!

— Впрочем, — продолжал лорд Г., — я должен вам объявить, что если вы будете вести себя неблагоразумно и попытаетесь убежать, то вас свяжут по рукам и ногам. Мне стоит только дать знак.

Лорд Г. топнул трижды ногой в пол, и Арман увидал, как вошли двое слуг, одетых в такие же ливреи, как и первый, вошедший в ту дверь, в которую вышел Мориц Стефан.

Англичанин обратился к ним:

— Вы будете прислуживать этому господину и исполнять все, что он прикажет.

Слуги поклонились.

— Но, — продолжал лорд Г., — при малейшей с его стороны попытке бежать вы свяжете ему ноги и руки, и если он вздумает кричать, заткнете ему рот.

— Но они не помешают мне ударить вас перчаткой, — вскричал Арман вне себя от гнева, — и сказать вам, что вы подлец!

Действительно, Арман снял одну из перчаток и хотел бросить ее в лицо лорда Г. Но один из лакеев удержал его руку. Лорд Г. улыбнулся.

— Дорогой мой, — сказал он, — я вам на это скажу, что судья, который произносит приговор, или полицейский агент, производящий арест, никогда не принимают всерьез оскорблений своих клиентов. Когда ваше заключение окончится, тогда мы посмотрим.

Эти слова, вместо того, чтобы еще больше рассердить Армана, успокоили его. Он нервно расхохотался и упал на стоявший позади него диван.

— Но, сударь, — сказал он, — теперь я вижу, что вы приняли все меры предосторожности.

— Действительно, все.

— Я прибавлю даже, что мне нет расчета не покориться.

— Вы рассуждаете здраво, — согласился лорд Г., поклонившись.

Арман продолжал:

— Значит, я должен считать себя вашим пленником и не стараться убежать от вас.

— Да.

— По крайней мере, вы не откажете дать мне некоторые объяснения?

— Может быть.

— Мориц Стефан, которого я считал своим другом…

— Он и на самом деде ваш друг.

— Значит, он так же, как и я, попал в ловушку?

— Нет, эта ловушка, как вы выражаетесь, была расставлена для вас им самим.

— С какой целью?

— Потому что он ваш друг.

— Признаюсь, я ровно ничего не понимаю.

— И, действительно, вам трудно понять.

— Но где же я, наконец?

— У меня.

— А кто вы?

— Не все ли вам равно!

— Чего вы хотите и по какому праву вы лишили меня свободы?

— Я действую в ваших интересах.

— Я не признаю за вами этого права.

— Ну, что ж! Вы поблагодарите меня через несколько дней, — флегматично заметил лорд Г.

— За то, что был вашим пленником?

— Да.

Арман пожал плечами и сказал:

— Разрешите мне последний вопрос?

— Спрашивайте.

— Мне долго придется оставаться здесь?

— Этого я не могу вам сказать.

— Разрешено мне писать?

— Нет.

— Однако мне нужно известить одну… особу…

— Даму в черной перчатке? Арман покраснел.

— Не все ли вам равно, — сказал он, — кому я хочу писать?

— Сударь, — ответил лорд Г., — извините меня, но я должен оставить вас; я буду иметь честь навестить вас завтра утром. Желаю вам доброго вечера и спокойной ночи.

— Подождите, милорд… одну минуту!.. Я хотел только спросить вас… — проговорил Арман.

— Добрый вечер, — повторил лорд Г., открывая дверь, и исчез, оставив Армана в еще большем изумлении, чем до его прихода.

— Все это очень странно, — прошептал молодой человек.

Лакей, который был приставлен к нему в качестве камердинера, сделал знак остальным двум, и они вышли. Затем он обратился к своему новому господину:

— Сударь, позвоните, когда я потребуюсь; а если вы пожелаете выпить чаю, прежде чем лечь спать…

— Нет, — ответил Арман.

— В котором часу барин ляжет спать?

— Не знаю… Оставьте меня. Лакей поклонился и вышел.

Арман, оставшись один, принялся размышлять. Чего от него хотят и зачем его привезли с завязанными глазами в этот дом, где он сделался узником?

Одно имя сорвалось с его губ и пролило свет на эти происшествия. Это было имя Фульмен. Он вспомнил, что танцовщица любила его и употребляла все усилия, чтобы заставить его забыть чары Дамы в черной перчатке, и он более не сомневался, что Мориц Стефан был ее сообщником. Арман хорошо знал Фульмен. Он знал ее за женщину энергичную, решительную, способную довести дело до конца, не колеблясь в раз принятом решении.

— Ведь выйду же я когда-нибудь отсюда, — рассуждал он, — и тогда потребую строгий отчет у Фульмен и ее сообщников; но пока я здесь… что мне делать?

Арман вспомнил, что Дама в черной перчатке будет ждать его на следующий день и, разумеется, прождет напрасно. Эта мысль привела его в отчаяние, потому что он понял по решительному, откровенному тону англичанина, что заключение его будет строгое и при малейшей попытке бежать ему свяжут руки и ноги. Арману, как человеку порядочного круга, было бы противно вступать в рукопашную схватку с лакеями, и он ни за что на свете не желал получить оскорбление, грозившее ему в случае его сопротивления. Чтобы рассеять свои мысли, Арман подошел к столу и взял газету, но минуту спустя бросил ее и сел за пианино. Но и пианино не помогло. Тогда он позвонил. Вошел слуга.