— Как о чем? О маврах и о том, чему один из них научил меня, чтобы я убрал свой ножик подальше от его глотки… Он сидел посреди разных там бутылей и столов, трудясь Бог знает над чем, когда я захватил его врасплох. Я вознамерился было выпотрошить из него его нечестивое сердце, как сделал бы с любым другим мавром. И тогда он показал мне кусок золота — блестящего, новенького золота.

— Золота?..

— Золота. И теперь требуется только спокойное местечко, где можно поработать. Вот это, — я похлопал себя по кошельку под рубашкой, — все, что у меня осталось, а в Париже понадобится куда больше. Мне нужно место, — я жестом показал, какое, — укромное, тихое местечко, вроде этого, и мы все поделим пополам.

Ох, как кинулся мэр на эту наживку! Он проглотил её так быстро, что мне пришлось поживее шевелить мозгами, чтобы не отстать от него. Вот комната, где я смогу работать. И все необходимое оборудование он достанет.

— Ох, ещё одно: мне понадобятся кое-какие растения, которые надо собирать в безлунную ночь. Придется поторопиться…

Было совсем темно, но я помнил, что нужные травы росли прямо на обочине дороги. Если человек упражняется так, как я, то у него вырабатывается привычка быть внимательным. Куда бы ни ехал, я всегда примечал себе, какие травы растут по пути, а вдоль придорожных канав Европы встречается много трав, весьма пригодных для врачевания.

То растение, которое меня сейчас интересовало, называют иногда «полевой розой», иначе — мак-самосейка. Время года было уже для него неподходящее, но семена, вероятно, найдутся, и кое-где по дороге мне попадались увядшие цветы. При поздней весне запаздывает и цветение… ну, а дикий мак растет вдоль дорог, он тут самое обычное растение…

Когда я вернулся, на столе стояли два полных стакана вина, а рядом и оставленная бутылка. Будь у меня время, я сварил бы сироп, но времени не было вовсе. Я двинулся было к столу, потом задержался. О чем тревожиться? Мэра в комнате нет, а кладовая — вот она, рядом.

Я быстро открыл дверь; в кладовой было темно, но я помнил, где стоят кувшины с медом. Поспешно сдвинул крышку с каждого и чуть приоткрыл жалюзи на окнах. Вернулся в большую комнату, взял свой меч и собрал вещи.

Тут в комнату поспешно воротился мэр, и по выражению его лица я понял, что он затеял что-то дурное.

— Ты где был? — спросил я. — Не иначе как задумал какую-то дьявольщину!

— Да нет же, нет! — отнекивался мэр. — Домашние дела, только и всего.

Он внимательно посмотрел на меня и на охапку трав, собранных в придорожных канавах.

— Ну, ты нашел то, что хотел? Можно посмотреть?

— Нельзя! Я тебе больше не доверяю.

Мы заспорили. Я рассердился ещё больше и в конце концов заявил:

— Ни тебе не верю, ни этому дому! Пошли со мной в гостиницу. Если через два дня все будет по-прежнему в порядке, мы начнем делать золото, а иначе я с тобой никакого дела иметь не желаю.

Он возражал, спорил, злился, но я оставался тверд как алмаз. Наконец, все ещё протестуя, мэр отправился со мной в гостиницу. Когда мы туда вошли, я взглянул на хозяина, и он слегка кивнул.

Придется мне задержаться в пути, но ненадолго. Мне нужно, чтобы этот старый хрыч не заходил к себе домой два дня, ну, может быть, чуть дольше.

— Ты дом-то запер?

— Конечно! Кругом полно ворья… — Он показал на убогого вида посетителей, к которым владелец гостиницы относился, видимо, с терпимостью. — Вот такого, как эти.

— Ну, если они сидят здесь, то обворовать твой дом не могут.

— Дай им только случай — все разворуют.

— А мед у тебя вкусный был, — заметил я. — Ты что, держишь пчел?

— Они держат, а что у них есть, то мое. Это часть того, что с них причитается.

— И ты посылаешь то, что с них причитается, владельцу поместья?

Мэр подозрительно взглянул на меня:

— Посылаю…

— Ты забрал у них мед; ну, а если они соберут еще, ты и это заберешь?

Он хихикнул:

— Это же невозможно! Если они смогут добыть мед в такое время года, пусть берут его себе и продают на ярмарке, коли пожелают…

Следующий день прошел совсем уж без толку, ибо мэр был узколобый, фанатичный, больной от жадности человек, думающий только о том, как выжать побольше из крестьян… и, несомненно, как ограбить своего господина. Несмотря на его беспокойство, я удерживал его в гостинице или же в полях, так, чтобы крестьяне все время были у него на виду.

— За ними надо наблюдать как следует, — настаивал я, — глаз да глаз. Они могут украсть что-нибудь, чего ты, в свою очередь, украсть не сможешь.

— Это ещё как? — он уставился на меня острыми глазками.

— Я имел в виду, что они могут украсть столько, сколько, по их мнению, они заработали, — ответил я.

Крестьяне ничего не крали, потому что мы внимательно за ними наблюдали, а я, человек любопытный, сделал и ещё кое-какие наблюдения. Дела, видно, идут как надо.

За столом в гостинице я сказал:

— Ну, сегодня эти люди ничего не крали. Ты согласен? Они ведь не уходили с полей?

— Не крали! — самодовольная рожа паршивца сияла от удовлетворения.

— Будь свидетелем, — сказал я хозяину, — мэр утверждает, что крестьяне ничего не украли, что они не уходили с поля.

Трактирщик был озадачен, а мэр глядел подозрительно. А я, склонный по временам ко злу и к потворству своим прихотям, изрядно всем этим развлекался.

— Ну, а золото? Когда мы начнем делать золото?

— Скоро, — сказал я, — понимаешь, мне надо было убедиться, что крестьяне заняты работой и не подсматривают за нами. Такое дело, как наше, надобно совершать в тайне.

Было уже темно, когда мэр на второй день возвратился к себе домой, а я остался в гостинце, довольный собой и неподражаемыми обычаями природы.

Пришел усталый Жак в сопровождении Поля.

— Вина! Кувшин вина для моих друзей, торговцев медом!

— Это злая шутка. Откуда у нас мед для торговли?

— Завтра, — сказал я, — загляните в свои ульи. Вы найдете их полными меда.

Они не назвали меня лжецом, потому что вино стояло на столе и была заказана ещё одна баранья нога. На этот раз я отрезал каждому из них по куску и ещё по толстому ломтю для тех, кто остался дома.

— Угощайтесь! А когда завтра заглянете в свои ульи… Ну, вы должны быть воистину недоверчивыми людьми, если решите, что у вас нет меда.

Снаружи вдруг раздался страшный шум, и в гостиницу ворвался мэр в сопровождении двух стражников.

— Хватайте их! — показал он на Жака и Поля. — Это воры! Они украли мой мед!

— Стой! — я поднял руку и выпрямился, показав, что ростом выше любого из стражников. — Твой мед пропал?

— Весь пропал! До последней капли!

— Однако же мы наблюдали за крестьянами целых два дня. Разве ты не сказал сегодня, что они ничего не крали? Разве они покидали поле? Я тоже следил внимательно и видел, что крестьяне оставляли работу и уходили домой не раньше ночи.

— Он говорил, что они ничего не крали, — вмешался хозяин, — что даже не уходили с поля.

Стражники смотрели то на меня, то на мэра, не знавшего, что сказать.

Перегнувшись через стол и состроив самую серьезную мину, я заявил:

— Это заговор с целью обмана господина. Ты заявляешь, что мед украден, а сам припрятал весь для себя, лишая своего господина его законной доли.

И, повернувшись к стражникам, приказал:

— Проследите, чтобы мэр отправил господину три больших кувшина меду, даже если ему придется купить его самому!

Накинув плащ и собрав свои вещи, я заявил:

— Теперь я уезжаю, но ещё поговорю об этом деле где надо. Оно требует расследования. Сдается мне, что в этом селении все дела требуют расследования.

— Не надо! — взмолился мэр. — Я отправлю господину мед… три кувшина…

— Смотри, чтоб так все и было! И смотри мне, чтоб не воровал больше у тех, кто трудится для господина. — Я наклонился над столом. — Поразмысли, разжиревший мой приятель. Ты знаешь, что меда они не крали, — так не рука ли это Божья? А если не Божья, то, может быть, наоборот — рука дьявола? Будь осторожнее, друг мэр. Добрый человек Жак и добрый человек Поль — это такие люди, с которыми надо обращаться осторожно…