Лагутин, поклонившись вошедшим в комнату колхозницам, вышел.

Николай Олонко с перевала увидел здание заготпункта. Его со всех сторон окружили оленьи упряжки. «Много, однако, зверобоев!» — подумал Олонко.

Лыжи стремительно скользнули вниз. Искусно лавируя между кустами стланика, молодой охотник быстро спустился в долину. Около заготпункта его встретило несколько человек.

— Кепсэй! — поздоровался Олонко со зверобоями.

Ожидая Лагутина, Николай выпил несколько чашек чаю и принялся просматривать подшивку районной газеты. Ему не терпелось узнать новости. Из рассказа Ирины он о многом узнал, но в газете новостей больше. Там можно прочитать о жизни на Большой земле, о выполнении новой пятилетки. Николай Олонко тоже выполняет пятилетку. В прошлом году о нем так и писали в газете, что он «герой пятилетки».

Герой! Это хорошо! Очень хорошо!

Николай внимательно перечитывает каждую заметку. В одной газете сообщалось о Наде. «Надя тоже герой», — подумал Олонко, выбирая ей в подарок лучшую шкурку соболя из груды мехов. Заинтересовали его сообщения о добыче пушнины. Почти в каждом номере газеты говорилось о лучших охотниках. «Много героев», — подумал Николай и еще раз посмотрел на свои связки мехов.

— Лагутин приехал! — сообщил вошедший в чайную пожилой охотник.

Николай, расплатившись с буфетчиком, взвалил свою ношу на плечо и направился к двери, ведущей из чайной прямо в магазин. Увидев молодого охотника, Лагутин заулыбался и похлопал его по плечу.

— Клади-ка свой товар на прилавок, — сказал он и, пощупав связки мехов, добавил: — Тайга тебя не обидела, парень. Ишь, сколько добра притащил.

— Давай принимай, Евгений Корнеевич, — сказал Олонко, выбрасывая одну связку за другой. Скоро на прилавке образовалась горка из мягких шкурок. Началась приемка пушнины...

В село Николай вошел с тем радостным и взволнованным чувством, какое обычно испытывает человек, возвращаясь домой после долгого отсутствия. Молодой охотник шел быстрой походкой, присматриваясь к окружающему. Все было знакомо, и все стояло на месте. Вон дом старого Куна. Со двора выскочила собака и, незлобно полаяв, вернулась назад. На крыльцо вышел сам старый охотник. Потоптавшись на месте, он направился в глубь двора. У дома, где помещалось правление колхоза, стояли оленьи нарты и маленькая мохнатая лошадка, запряженная в длинные узкие сани. Двое — пожилой эвен и молодой парень — укладывали на них туго набитые мешки, лыжи, большой чайник, несколько кип газет и журналов.

Они ловко перевязывали кладь длинными ремнями и изредка перебрасывались короткими фразами.

— Кепсэй! — неторопливо поздоровался Николай, узнав колхозных каюров. «К оленеводам собрались», — подумал он, проходя дальше.

На дверях клуба висели афиши. Николай внимательно прочитал их. Сегодня кинофильм «Кубанские казаки», а завтра — «Свинарка и пастух». С афиш глядели веселые, улыбающиеся глаза героинь.

Сразу же за клубом Николай увидел свой дом. Сердце у охотника радостно заколотилось, но внешне он оставался спокойным и невозмутимым. Охотнику не подобает открыто выражать свои чувства.

От радости мать даже всплакнула немного. Подарок сына — отрез на платье — она спрятала в сундук. Там хранился уже не один подарок. В свободное время она достает их и подолгу любуется ими. «Женится — невесте подарю», — каждый раз мечтает старая эвенка, аккуратно складывая подарки обратно в сундук.

Дом, в котором жил Николай с матерью, походил на многие дома в селе. Строились они по типовому проекту под руководством председателя Дьякова. Наружные двери вели в небольшую переднюю. Здесь в левом углу стояла большая кадка со льдом для питьевой воды. Напротив — дверь в жилую комнату, справа — в кухню. Зимой передняя оказывала неоценимую услугу: она не пропускала холод внутрь дома.

Отдохнув с дороги, Николай направился к Наде. У нее в это время был председатель. Увидев Олонко, оба обрадовались.

— Тебя-то нам и надо! — сказала Надя.

Но чтобы не обидеть гостя (с охотниками сначала надо говорить об охоте), она спросила:

— Как белковал, Николай?

Олонко приосанился и с уважением посмотрел на девушку. «Знает охотничьи обычаи», — подумал он, выкладывая перед ней шкурку соболя. Надя горячо поблагодарила за подарок. С молодого охотника сразу же слетела вся его степенность. Обычаи соблюдены, чего же еще? Никто не скажет, что Олонко пренебрегает традициями отцов. Теперь это был живой, подвижный парень с веселыми умными глазами. На нем ладно сидел синий шерстяной костюм, шею охватывал мягкий воротник свитера из белого заячьего пуха, на ногах — белые бурки, обшитые желтой кожей.

— Куда это ты так вырядился? — явно любуясь охотником, спросил Дьяков.

— Два раза за зиму можно нарядиться, — смущенно сказал Николай.

— И хорошо делаешь, Коля, — заметила Надя. — А вы не смущайте его, Максим Николаевич. — И, обращаясь к Олонко, Надя добавила: — Мы тут решаем один вопрос и не можем решить. Понимаешь, надо провести одну работу, а мне еще дней пять придется пробыть дома — фельдшер не разрешает выходить.

— А что же это за срочная такая работа? — полюбопытствовал Николай.

— Надо приступить к подготовке земли для теплицы. Затягивать дальше никак нельзя. Вот если бы ты два-три дня до моего выхода руководил этой работой, а?

— Трудодни, конечно, запишем, — сказал Дьяков...

В конце февраля старого Куна неожиданно навестил человек из района. Кто он — толком никто в Комкуре не знал. В этих краях его видели впервые. Зачем он приехал — тоже оставалось загадкой. Старый Кун на вопросы отмалчивался, от самых назойливых отделывался фразой: «Однако, мой хороший знакомый». Но скоро интерес к таинственному посетителю пропал. Всеобщее внимание привлекли теплицы. В селе еще никогда не было такого большого дома со стеклянной крышей. Это-то и вызвало любопытство. В теплицах с утра до вечера толпились охотники, заглядывавшие домой на два-три дня. Они молча и с бесстрастными лицами наблюдали, как их жены, дочери и сестры просеивали землю, клали ее на стеллажи и делали еще что-то непонятное им, зверобоям, и весело переговаривались при этом. Может быть, охотники и посмеялись бы над ними вдоволь, если бы работой руководила не Надя. Но она в их глазах была мудрой и смелой девушкой, достойной уважения почтенных людей, какими считали себя охотники.

Именно в эти дни исчез из села старый Кун. Куда и зачем он уехал, никто достоверно не знал. Одни утверждали, что он отправился на охоту, другие — к оленеводам, третьи говорили, что старый зверобой пошел искать след оймяконских грабителей. Но мало кто верил последней версии, потому что в Комкуре и Оймяконе упорно держались слухи, будто грабители приезжали из-под Алдана.

Кун вышел из дому на рассвете, когда село еще спало. Задание он получил ответственное: пойти по следу грабителей, сколько это возможно. Может, замки на складе действительно сломаны заезжими с Алдана? Но откуда бы они ни были и где бы они ни скрывались, надо их найти и наказать по советским законам. Так сказал старому охотнику человек из района. А еще он сказал, чтобы Кун вел себя осторожно и чтобы никто не знал о цели его похода. Что такое «цель», старик так и не уяснил, но понял, что он должен быть хитрее лисы. А это Кун сумеет. Ему не впервые выслеживать хитрого зверя, заметающего следы своим пушистым хвостом.

Приближался переменчивый март. В иные годы он бывал морозным и ясным, в иные — снежным, теплым, тогда невозможно бывает отыскивать следы.

Старый охотник знал: тучи не спросят, нужен ему в марте снег или нет, а начнут так сыпать, что держись! Поэтому Кун очень спешил. Сразу же за селом он стал на лыжи и направился к ложбине, где трое неизвестных жгли костер. Туда он пришел, когда рассвело. Здесь ничего не изменилось. Костер казался недавно потушенным, а отпечатки ног выглядели так ясно, будто по ложбине только что прошли люди. Но Кун опытным глазом видел другое: слежалую золу костра и изъеденные морозом кромки следов. Делать здесь было нечего. И Кун, поднявшись из ложбины, долго шел по колеям, проложенным тяжело груженными нартами. За перевалом один олень стал хромать. Старый охотник, наклонившись, присмотрелся. «Сбиты копыта», — решил он.