А в это же самое время на опушке леса, скрытые ото всех редкими деревьями и кустарником, безмолвно, затаив дыхание, замерли несколько женщин. Судорожно теребя платочки, вздрагивая всем телом от каждого нового взрыва, пулеметной очереди, винтовочного выстрела, они до боли в глазах, вытирая невольные слезы, вглядываются в густые и неровные шеренги наступающих. Это — матери.

Губы женщин безмолвно что-то шепчут. Порой, угадав материнским сердцем в самой гуще партизан сына, то одна, то другая, боясь еще поверить, он ли это, тихо охает:

— Жив! Жив сыночек, жив родной!

И столько в этих словах затаенной радости и любви, гордости и тревоги… До чего же ты трепетно, чутко, беспокойно, материнское сердце!

Проходит около часа, и отзвуки яростного боя на улицах села постепенно стихают. Сопротивление вражеского гарнизона сломлено. Шкава опять партизанская!

Уже под вечер, когда увешанные трофейным оружием, уставшие, но радостные бойцы возвращались на стоянку отряда, первые, кого они встречают еще задолго до лагеря, — их счастливые матери, жены, сестры и дочери. Прасковья Мартыновна Боравая вместе с Евдокией Федоровной Папругой нетерпеливо отыскивают взглядами своих:

— Живы! Целехоньки! С победой вас, родные!

20 мая 1943 года… Для партизанской матери Прасковьи Боравой этот весенний день остался памятен и страшен до самого конца ее жизни, до последнего вздоха. Ровно год назад, день в день, война и фашизм отняли у нее Федора. Не раз и не два за этот год мужественной женщине приходилось провожать в бой Алексея, Никиту, Павла и Николая. Только материнское сердце знает, чего ей это стоит каждый раз. Дети для матерей всегда остаются детьми, какими бы взрослыми, возмужавшими и самостоятельными они ни были!

И вот сегодня им снова предстоит бой. Но отчего же так неспокойно, так тревожно на душе у партизанской матери?

С первых же минут завязавшегося боя вражеские гарнизоны в деревнях Грабье и Ломовичи, на одновременный разгром которых выступили отряды Октябрьского района, оказали неожиданно яростное и упорное сопротивление. Ожесточенная схватка, инициатива в которой принадлежала все-таки партизанам, затянулась надолго. Обе стороны несли серьезные потери.

Постепенно, однако, сопротивление оккупантов начало ослабевать. Одна за другой замолкали пулеметные точки врага, подавленные огнем народных мстителей. И в этот момент, когда победа была, казалось, так близка, со стороны райцентра Озаричи показалась крупная колонна фашистских войск. Это были подкрепления, срочно высланные для поддержки гитлеровских гарнизонов.

Обстановка резко изменилась. Силы подошедшего противника значительно, в несколько раз, превосходили силы партизан. И командир отряда Адам Папруга принял единственно верное в этих условиях решение: начать организованный, с боем, отход. Прикрывать его вместе с другими вызвался пулеметчик Алексей Боравой.

Ожесточенная схватка разгорелась с новой силой. Вокруг, тяжело вздымая землю, рвутся снаряды: гитлеровцы, подтянув артиллерию, пускают ее в ход. Плотный автоматно-пулеметный огонь, обстрел из минометов не прекращался ни на минуту. Но этим невозможно было сломить волю народных мстителей.

Осколком снаряда перебита нога у партизана Федора Белого, ступня держится лишь на тонком лоскуте кожи, обильно хлещет кровь. Не раздумывая ни минуты, боец единым взмахом ножа отсекает искромсанную ступню и, пересиливая наступающую от потери крови слабость, продолжает отстреливаться от наседающих врагов. Гитлеровцы окружили Федора, и тогда молодой комсомолец, выхватив последнюю гранату, с криком «За Родину!» подорвал себя вместе с группой наседавших оккупантов.

Алеша Боравой, расчетливо расходуя патроны, в упор расстреливал гитлеровские цепи. Пулемет, словно живой, дрожал и бился в его руках. Но вот на исходе последний диск, холщовый подсумок, лежащий рядом, пуст.

С оглушительным грохотом и визгом взрывается рядом мина. Упругая, тяжелая волна прижимает партизана к земле. И в тот же момент острый, раскаленный осколок попадает в него.

Собрав последние силы, Алексей пытается дотянуться до пулемета. Приподнявшись на локтях, он наводит свое оружие на приближающихся вражеских солдат. На короткие доли секунды «Дегтярев» оживает, однако через десяток выстрелов замолкает вновь. Две или три автоматные очереди, слившись в одну, гремят навстречу…

В тот же день в Ломовичах, при штурме фашистского гарнизона, тяжело ранен в живот третий сын Прасковьи Мартыновны — Никита. С большим трудом товарищи вынесли его, потерявшего сознание, с поля боя. Только бы выжил!

Да, не напрасно тревожилось материнское сердце! Весенним майским днем пришло к ней новое горе. Из тяжелого похода вернулись невредимыми лишь двое ее сыновей — Николай и Павлик. Никита в жестокой горячке, почти не приходя в сознание, метался с вечера в лесном будане матери. Судьба же Алексея осталась для всех неясной. Партизаны уже поведали убитой горем Прасковье Мартыновне о том, что сын ее прикрывал отход всего отряда и был при этом тяжело ранен в грудь. Однако что с ним случилось потом, не знали. Одни предполагали, что он мог уцелеть и спастись где-нибудь в лесной чаще, другие считали, что Алексей Боравой погиб.

Но разве может мать поверить в смерть сына, если остается хоть капля призрачной надежды, пусть самой зыбкой и несбыточной, в то, что он жив? И Прасковья Мартыновна, потеряв покой, забыв об отдыхе и сне, начинает разыскивать Алешу.

Неделями бродила она по окрестным лесам, не раз и не два пробиралась к гарнизону в Грабье, упорно расспрашивала местных жителей и партизан. Но все безрезультатно. Прошли месяцы, а выяснить судьбу сына не удалось. И эта безвестность, эта неопределенность страшнее всего — она мучила и терзала убитую горем мать, ни на минуту не давала ей покоя.

Бойцы отряда, его командир Адам Папруга и, конечно же, сыновья Павел и Николай делали все от них зависящее, чтобы хоть как-нибудь облегчить страдания женщины. В свободную минуту Прасковью Мартыновну нередко навещали партизаны, помогая ухаживать за тяжело раненным Никитой, заботились о ней самой. И партизанская мать не падала духом, зная, что она нужна людям.

В августе сорок третьего Прасковья Мартыновна проводила на боевое задание Павлика. Взрыв вражеского эшелона с живой силой и боевой техникой на железной дороге Брест — Гомель, неподалеку от Житковичей, отозвался в ее сердце новым горем: во время операции сын был тяжело контужен. На глухой просеке, вдали от лагеря, партизанская мать встретила группу бойцов, несших по очереди самодельные носилки. На них без сознания, с запрокинутой головой лежал ее Павлик.

И с этого дня в своем тесном лесном будане женщина выхаживала, спасая от смерти, уже двух своих сыновей. Вставая с зарей и ложась поздней ночью, она успевает буквально все — приготовить еду и заштопать, постирать одежду для партизан, набрать в лесу трав для отвара, ягод, грибов и починить прохудившийся шалаш, окопать картошку и принести несколько раз воды из реки. А ведь ей уже за пятьдесят.

Заботливые руки матери надежней и верней любого лекаря. Осенью того же сорок третьего вернула Прасковья Мартыновна сыновей своих, Никиту и Павлика, в строй отряда. Вернула, чтобы с тревогой и болью в душе опять и опять провожать их на боевые задания в нелегкие бесконечные походы. Провожать, ожидая с нетерпением, с затаенным страхом и надеждой их возвращения.

Именно такой самозабвенно любящей свою Советскую Отчизну, мужественной, чуткой женщиной запомнилась всем нам, бывшим партизанам, Прасковья Мартыновна Боравая, легендарная партизанская мать, «директор хлебокомбината» на хуторе Тетерино.

Вот слова ее родного сына, Павла Михайловича Боравого. Письмо, полученное от него, лежит передо мной:

«…Вспоминая нашу мать, я каждый раз думаю о том, что она была матерью особой. Вся наша семья, сплоченная вокруг мамы, понимала и чувствовала ее с полуслова. А партизан она любила, отдавая должное их подвигам боевым и геройству, не меньше, чем своих детей…»

Такой она и была, простая белорусская женщина, посвятившая себя служению народу, делу Победы, воспитавшая Родине замечательных сыновей. Перед светлой памятью ее мы благодарно склоняем свои головы…

Без меры полита кровью человеческой земля. Много горестных памятников погибшим за Родину, за ее свободу. Они везде, эти символы бессмертия, едва ли не в каждой деревне, в больших и малых городах, на лесных дорогах и в полях, на берегах многих рек и озер. Народ свято и бережно хранит память миллионов жертв отгремевшей войны.

Хатынь…

Под тяжелыми мраморными плитами этого величественного мемориала среди многих других покоится урна с землей сожженной дотла Парщахи. В этой небольшой белорусской деревушке, затерявшейся среди густых лесов под Осиповичами, не раз и не два находили надежный приют партизаны нашего отряда. Здесь, в Парщахе, жили, боролись с фашизмом и погибли от руки врага замечательные советские патриоты Татьяна Васильевна и Антон Викентьевич Семенчуки. Об их дружной семье, в которой все от мала до велика принимали самое активное участие в борьбе против оккупантов, и, конечно же, о хозяйке дома, об удивительно чуткой, человечной женщине, о матери, проводившей в партизаны двух сыновей и дочь, — мой следующий рассказ.

Солнечным майским утром сорок второго молодежный отряд имени Ворошилова, в котором я недавно был избран комиссаром, входил в небольшую, окруженную с трех сторон сплошной стеной леса деревушку Парщаху, лежащую в пяти-шести километрах от шоссе. Жители деревни тепло и радушно приветствовали партизан, приглашая на горячую бульбу, угощая чудесным весенним напитком — березовым соком.