На нашей планете существует 4 вида живых существ с развитой социальной экономикой, включающей строительство городов и развитая специализация особей (разделение труда). Это: термиты, пчелы, муравьи и люди. Возраст их городских цивилизаций составляет 300 млн. лет, 100, 100 и 0,01 млн. лет. Человеческая цивилизация — самая молодая из оседлых. Только у нее сохранилась (пока?) сексуальная полноценность рядовых особей. У всех остальных (кроме одного архаичного подвида муравьев) сексуально полноценной является только одна, реже несколько, пар в каждом поселении. Только у людей имеет место (пока?) волевая автономия рядового индивида. В остальных цивилизациях индивид полностью подчинен социальным рефлексам, соответствующим его специализации.

Вы не задумывались, почему так похожа социальная структура термитов и муравьев, хотя это совершенно разные виды насекомых, возникшие с интервалом 200 млн. лет?

Вы замечали, что в назидательной литературе пчел и муравьев приводят, как пример для подражания? Трудолюбие, коллективизм, бесконфликтный социум… застывший на 100 миллионов лет на аграрно-кастовой фазе, которую мы проскочили за 5 тысяч лет, перешли к индустриальной фазе, и почти завершили ее. Но почти, как известно, не считается…

Как учит нас словарь по экономике и финансам: «Натуральное хозяйство — тип хозяйственных отношений, при которых продукты труда производятся для удовлетворения потребностей самих производителей. С развитием общественного разделения труда натуральное хозяйство вытесняется товарным хозяйством».

Диалектическое развитие идет циклами, каждый из которых состоит из трех стадий:

1) исходное состояние объекта,

2) его превращение в свою противоположность, т. е. отрицание,

3) превращение этой противоположности в свою противоположность.

В соответствии с диалектическим законом отрицания отрицания, на следующем витке спирали прогресса, товарное хозяйство должно быть вытеснено пока гипотетическим неонатуральным хозяйством. Это система производственных отношений, отрицающая товарное хозяйство и жесткое социальное разделение труда, т. е. сходная с натуральным хозяйством, но на новом уровне производительных сил (новой технологической волне).

Разумеется, при условии, что прогресс будет продолжаться. Законы диалектики говорят о том, как может происходить прогресс, но они не гарантируют, что прогресс непременно будет идти. Он может смениться застоем (как у муравьев) или даже деградацией (как у некоторых человеческих цивилизаций, почему-то утративших потенциал развития).

Законы диалектики (в т. ч. закон отрицания отрицания) действуют не сами по себе, а через посредство объективных (материальных) социально-экономических предпосылок.

Отрицание натурального хозяйства и переход к товарному был объективно вызван тем, что в условиях ручного труда индустриальный способ производства был эффективнее ремесленного. Для ремесленного производства надо обучить каждого работника всем операциям, необходимым при изготовлении изделия. Для индустриального производства достаточно обучить каждого всего одной операции. Так возникает простейший конвейер с передачей полуфабриката от одного специализированного работника к другому.

Простейшим конвейером является уже античная латифундия — массовое аграрное товарное хозяйство. Начиная с эпохи латифундий, работники (рабы) рассматриваются, как часть производящей машины. При продаже предприятия, они продаются вместе с ним (например, такая-то деревня с такими-то угодьями и таким-то количеством крепостных).

Мануфактуры точно так же переходили из рук в руки вместе с нанятыми туда рабочими

Вся дальнейшая история индустриальной цивилизации — это укрупнение конвейеров до масштаба отдельных специализированных производств, между которыми посредством рынка перемещаются полуфабрикаты и готовые изделия (т. е. товары). Одновременно происходит стандартизация трудовых операций, их дробление до простейших (например, завернуть одну гайку в одной точке изделия), и частичная автоматизация этих операций. Индустриальный мир — это один огромный конвейер, на котором каждый работник умеет только завернуть одну гайку за один шаг конвейера. Ни для чего другого он и не нужен.

Индустриальный рабочий, в отличие от ремесленника, не в состоянии сделать ни одной готовой к употреблению вещи. Он может продать на рынке свою способность завернуть стандартную гайку и купить на рынке стандартный товар, который сделан конвейером.

Конвейер — это непрерывная машина производства стандартных товаров, которая для своей работы в условиях рынка требует такой же непрерывной машины потребления этих товаров. Соответственно, возникает индустрия сбыта, которая производит стандартного потребителя (покупателя, который непременно купит продукцию глобального конвейера).

На индустриальном материальном базисе (производительных силах) формируется соответствующая ему надстройка (система производственных и иных социальных отношений). Индустриальное общество — это репродуктивный конвейер по производству стандартных людей с нужными трудовыми и бытовыми (потребительскими) свойствами.

Для индустриального общества, даже в большей степени, чем для предшествующего ему аграрно-кастового феодального общества, характерен «муравьиный» идеал. Достаточно почитать панегирики «протестантской этике» (Вебер), чтобы в этом убедиться.

Не подумайте, что я приписываю глобальному конвейеру некий зловредный сверхразум, направленный на порабощение людей. Просто этот конвейер стал саморегулируемой и самосохраняющейся системой, которая устроена так, что поддерживает динамику ряда своих параметров по принципу сложного регулятора с множеством обратных связей.

Человечество — это одна из подсистем конвейера, и его параметры тоже регулируется.

То, что некоторым алармистам кажется кознями мифического «тайного всемирного правительства», есть всего лишь результат срабатывания миллионов этих связей.

От этого, однако, конвейер не становится менее опасным. Акула с ее примитивным мозгом способна найти и уничтожить значительное число людей, хотя совершенно не желает причинить им вред. Просто для ее жизнедеятельности нужна пища, а человек этой самой пищей и является. Ничего личного, просто это такой биологический бизнес.

Если для технодеятельности конвейера потребуются определенные изменения параметров человечества, то сработавшие обратные связи создадут некую комбинацию событий в экономике, что вызовет вторичные события в общественном сознании и политике. Годы кризисов и годы благоденствия — не более, чем результат такого регулирования.

Эта система обратных связей работает не идеально. Глобальный конвейер вряд ли превосходит по «интеллекту» упомянутую акулу. Мозг среднего человека многократно мощнее такой системы. В соперничестве с отдельным человеком или малой группой, глобальный конвейер был бы разгромлен, но конвейер никогда не вступает в такое соперничество. Он имеет дело с общественным сознанием миллионных толп, как с единым целым. Уровень разумности толпы такого размера не превышает уровня разумности земляного червяка. Последнее утверждение доказывается итогами любых национальных выборов. Группа из нескольких десятков людей никогда не попала бы под влияние таких дебильных лозунгов и не доверила бы управление таким дегенератам.

Зачем нужны войны? Затем, что это полезно для эволюции конвейера. Мировые войны для людей были бессмысленны, но требовались конвейеру. Осенью 1916 года, посреди Европы, на пятачке 40x10 километров более миллиона молодых, здоровых мужчин убили друг друга. Это было знаменитое сражение на Сомме. Поле, превратившееся в болото, стало фабрикой смерти, механически уничтожавшей до 60 тысяч людей в день. Нечто подобное мы наблюдаем у муравьев — особи, избыточные с точки зрения социальной технологии муравейника, массово уничтожаются. Муравейники эволюционировали гораздо дольше, чем человейники, и массовое уничтожение там экономичнее. Трупы убитых муравьев используются, как корм для личинок. В человейниковых войнах трупы убитых людей, как правило, закапываются в землю — но это, в общем, частности.