После солнечной улицы в коридоре было так темно, что я почти ничего не видел. Свет проникал сюда через единственное окно, пробитое высоко в левой стене, если можно было назвать окном квадратную дыру, вырубленную в некрашеных досках и забранную толстой проволочной сеткой. Приподнявшись на носках, мне удалось заглянуть в конторку по другую сторону коридора. Там стояла пара стульев, поцарапанный письменный стол, на котором не было ничего, кроме телефона, антикварного вида медная плевательница. Стены были украшены календарями с обнаженными красотками, телефонными номерами, нацарапанными карандашом и фотографиями спортивных знаменитостей.

Откуда-то издалека доносились ритмичные удары по боксерской груше. Я шагнул в проем без дверей в конце коридора и оказался в главном зале. Он был сравнительно невелик — на трибунах, поднимавшихся с четырех сторон под самую крышу, могло поместиться с тысячу зрителей. Через застекленный квадрат крыши на огороженный канатами центральный ринг падал столб сероватого света, в котором плясали мириады пылинок. Людей пока не было, но, что они здесь бывают, чувствовалось сразу. Затхлый воздух лишенного окон, месяцами не проветриваемого помещения пропитался запахами человеческого пота, сигаретного дыма, пива и жареных орешков, одеколона, спиртного и взопревших ног. Исследователю с тонким нюхом хватило бы этих запахов на целую диссертацию о социальном составе посетителей «Арены».

Перестук кулаков по кожаной груше звучал в лад симфонии запахов. Я двинулся к двери с надписью «Выход», и удары стали слышнее. Дверь открывалась в переход, который вел в заднюю часть здания. Какой-то чернокожий парень избивал прикрепленный к стене кожаный мешок. Из-за дощатого забора по другую сторону прохода за ним наблюдала молодая негритянка. Руки ее лежали на заборе, а на руках — ее подбородок. Ее черные, в пол-лица, глаза пожирали юного боксера.

— Кто тут у вас главный? — спросил я.

Парень продолжал лупить грушу левой, стоя спиной ко мне и женщине. Он был голым по пояс, в линялых штанах цвета хаки и старых парусиновых тапочках, из которых вылезали черные пальцы ног. Он переключился на правую руку, не меняя бешеного темпа ударов. В лучах солнца его широкая спина блестела от пота.

Он, видимо, был полутяжеловесом, лет восемнадцати, не больше, несмотря на солдатские брюки. С его ростом и сложением из него должен был со временем получиться неплохой тяжеловес. Наблюдавшая за ним женщина, похоже, изнывала от нетерпения.

Чуть погодя она окликнула боксера:

— Симми, джентльмен что-то спросил.

Правильно: все джентльмены — белые, и все белые — джентльмены.

Симми опустил руки и медленно повернулся. Рельефная мускулатура груди и живота делала его похожим на бронзовую статую. У него было узкое длинное лицо, скошенный лоб, маленькие глаза, широкий, чуть приплюснутый нос и толстые губы.

— Я вам нужен? — спросил он, дыша носом.

— Я хотел узнать, кто здесь у вас главный.

— Я сторож. Вам что-нибудь нужно?

— Хочу поговорить с вашим боссом. Он на месте?

— Сегодня нет. Мистер Тарантини уехал из города.

— А мистер Спид? Разве не он здесь хозяин?

— Теперь — нет. С Нового года всем заправляет мистер Тарантини.

— А что случилось с Германом Спидом? — Удивление в моем голосе прозвучало немного фальшиво. — Он что, уехал куда-нибудь?

— Ага. Мистер Спид уехал. — Он не тратил слов даром.

— Подстрелили его, — сказала женщина. — Кто-то продырявил ему живот, и через это мистер Спид здоровье потерял. До слез его жалко, хороший был человек.

— Заткнись, Виолетта! — рявкнул боксер. — Ты об этом ни черта толком не знаешь.

— Сам заткнись! — огрызнулась она.

— А кто его подстрелил? — спросил я ее.

— Никто не знает. Сам-то он, может, и знает, только полиции он ничего не сказал. Словно язык проглотил.

— Я сказал, заткнись, — повторил парень. — Только время у джентльмена отнимаешь.

— А где сейчас Тарантини? — поинтересовался я.

— Тоже никто не знает, — отозвалась женщина. — Уехал из города на прошлой неделе, и с тех пор никто его не видел. Похоже, Симми они оставили, чтобы он сам тут распоряжался. — Она гортанно рассмеялась. — Может, вам с миссис Тарантини поговорить — вдруг она знает? Она совсем рядом живет, в нескольких кварталах отсюда.

Парень бесшумно прыгнул к забору, но женщина успела отскочить.

— Полегче, Симми! — прошипела она. — Я тебя предупреждала, Трим у себя в комнате.

— Ты меня в паршивое дело впутать хочешь, всю зиму старалась, а? Катись-ка ты отсюда подальше и не попадайся мне больше на глаза.

Женщина презрительно передернула налитыми плечами и скрылась за углом здания.

Мало-помалу мне удалось разговорить молчаливого боксера. Я сломал лед отчуждения похвалами его мускулатуре и расспросами о его спортивных победах. Оказалось, что он уже расправился с местными любителями и теперь готовился к «дебюту на профессиональном ринге», как он сам выразился. К сожалению, в Пасифик-Пойнте такие бои в последнее время не проводились. Но мистер Тарантини постарается заявить его на соревнования в Сан-Диего через неделю-другую. Я предположил, что мистер Тарантини — его хороший друг, с чем он согласился.

— Говорят, он женился на красавице, — сказал я.

— Мистер Тарантини не женат.

— Но Виолетта сказала что-то про миссис Тарантини.

— Это его мать. Виолетта сама не знает, что болтает. — Он метнул злой взгляд в ту сторону, где скрылась негритянка.

— А что она думает насчет неприятностей, в которые угодил Тарантини?

— Нет никаких неприятностей, — буркнул парень. — Мистер Тарантини — умный человек. У него не бывает неприятностей.

— Я слышал, там какое-то недоразумение вышло с игральными автоматами. Выручка пропала или что-то в этом роде?

— Ерунда все это. Мистер Тарантини автоматами больше не занимается. Это при мистере Спиде было, в прошлом году. Вы что, из полиции, мистер? — Лицо его стало непроницаемым.

— Я открываю собственное заведение в южных кварталах и хочу поставить там автомат.

— Можете найти телефон по справочнику, мистер. Компания «Вестерн верайети».

Я поблагодарил его и направился к выходу. Не успел я сделать нескольких шагов, как избиение боксерской груши возобновилось. Пройдет немного времени, и этого парня самого превратят в автомат, который будет наносить и получать удары на ринге за двадцать — двадцать пять долларов в день. Если он действительно хорош, то лет десять продержится на плаву — будет спать с негритянками посветлее, чем Виолетта, наворачивать толстые бифштексы на завтрак и крушить чужие челюсти. А когда постареет, снова вернется в гетто с мозгами всмятку от многочисленных сотрясений.

Я остановился залить в бак бензина на автозаправке возле «Арены» и нашел фамилию Тарантини в телефонной книге. Там значилась лишь миссис Сильвия Тарантини, Сенедрес-стрит, 1401. Я набрал указанный номер, но никто не ответил.

Я находился как раз на Сенедрес-стрит. Она пересекала весь город, проходя через центр негритянско-мексиканского района, и была застроена убогими коттеджами и перенаселенными бараками вперемежку с пивными, ломбардами, бильярдными, кишащими мухами харчевнями и дешевыми магазинчиками. Приближаясь к холмам по другую сторону бейсбольного поля, улица постепенно становилась благообразнее. Дома здесь были просторнее и лучше ухожены, с большими дворами, где играли белокожие, под слоем грязи, дети.

Нужный мне дом стоял на углу, у самого подножия холма. Это был одноэтажный коттедж под плоской крышей, почти скрытый от глаз зарослями лавров и кипарисов. Застекленная дверь вела прямо в бедно обставленную гостиную. Я постучал в дверь, но и на этот раз не получил ответа. Под брезентовым навесом у стены дома стоял английский гоночный мотоцикл. Я подошел, чтобы взглянуть на него поближе, и заметил женщину, развешивающую белье на веревке в соседнем дворе. Вытащив изо рта пару прищепок, она спросила: